От его навязчивого внимания сердце бьется чуть быстрее, чем обычно, кислорода в легкие поступает чуть меньше, чем нужно, ну, а противные мурашки прочно обосновываются в излюбленном месте.
Пробегаются от лопаток до поясницы и обратно, и не хило так отвлекают от мирских забот и от подброшенной Анной Львовной задачки, которая не решается от слова совсем. Так что я сосредоточенно кусаю кончик ручки и в четвертый раз перечеркиваю написанное, возвращаясь к началу. Только вот правильный ответ и не думает маячить на горизонте.
Вот же подстава!
Гипнотизирую кривые формулы и слишком сильно давлю на острый стержень, царапающий тонкую бумагу и в итоге прорывающий ее. От неосторожного движения хочется взвыть. Белугой, волком, сиреной, в конце концов. Жалуясь на несправедливость жизни вообще и на мешающее сосредоточиться соседство, в частности.
Временно принимая поражение, я роняю голову на руки и прячусь там от не желающих сдаться на милость мне злобных циферок. Тихо всхлипываю и закусываю нижнюю губу, когда чужие пальцы осторожно проходятся по волосам.
Они растрепывают пряди и ласкают, вызывая напряженное томление, спускающееся от груди к низу живота, да так там и оседающее. Неопознанная (да я до последнего тяну с идентификацией личности ее владельца) конечность повторяет маневр и на этот раз задерживается на шее. Надавливает на затекшие от неподвижной позы мышцы и разминает их, вынуждая на пару коротких минут поддаться слабости и раствориться в моменте.
Смирнова, горячий шепот обжигает ухо, согревает кожу и окончательно дезориентирует млеющую от умелых точечных прикосновений меня. У тебя условие записано не верно.
И, хоть я шиплю, как заправская королевская кобра на охоте, поминая добрым словом родню Потапова вплоть до седьмого колена, он не планирует отстраняться. Только ладонь убирает, во избежание утери последней, и наклоняется вперед, вроде бы ненароком задевая мое плечо и обдавая пряным горько-сладким ароматом. Дразнящим и дурманящим, обволакивающим и проникающим в кровь.
Вот здесь, Егор авторитетно тычет пальцем в ошибку и торжествующе улыбается, подмигивая: не стоит благодарности.
Дар речи от его чистой, не замутненной угрызениями совести наглости пропадает совершенно. И я только и могу, что открывать и закрывать рот, не находя ни одного подходящего комментария, пока самодовольный блондин вскакивает со скамьи и начинает вальяжно спускаться по лестнице.
И, пока я растерянно хлопаю ресницами, Потапов собирает восхищенные взгляды доброй половины аудитории и не реагирует на Семенову, роняющую в проход карандаш и нелепо изгибающуюся в попытке его достать. Насвистывает мотивчик из «Розовой пантеры» и беззаботно ерошит и так находящиеся в художественном беспорядке пепельные волосы.
И я отвлекаюсь на идеальное в своем нарциссизме дефиле настолько, что забываю о том, что бережно завернутые в замшевый мешочек часы с характерной царапиной на корпусе лежат на дне рюкзака и послушно ждут своего часа.
Черт!
Выбравшись из-за парты, я на лету подхватываю рюкзак и чудом не задеваю им мечтательную физиономию Леночки. Стремительно скатываюсь по ступеням и намереваюсь вернуть безалаберному владельцу забытую в «Карамели» вещь.
Потапов!
«Любимого» одногруппника нагоняю у входа и внезапно лишаюсь дара речи. По неведомой моему, видимо, нездоровому сознанию причине упуская тот момент, когда меня успевают приобнять, придвинуть к теплому боку, чмокнуть в затылок и потащить в центр зала под ахи и охи изумленной публики.
Публика, кстати, привыкла наблюдать за холодным отчуждением и старательным игнором, либо потоком взаимных обвинений и красочных проклятий, изрыгаемых отличницей Смирновой и троечником Потаповым. Поэтому сейчас неистовствует и готовится снимать шоу на телефоны.
Не бойся. Я не кусаюсь.
Роняет Егор, подталкивая меня к свободному столику, и осторожно гладит по голове, словно добросовестно сделавшего домашку ребенка, когда я нерешительно опускаюсь на коричневый стул с мягким сидением и деревянной овальной спинкой.
Чай, кофе, колу?
Не надо ничего.
Понятно.
Проигнорировав мой ответ, Потап уносится к огроменной очереди с извивающимся хвостом, огибающим серую мраморную колонну, и без зазрения совести втискивается между кассой и опешивший девчонкой с двумя французскими косами пшеничного цвета.
Иди в конец! Тебя здесь не было!
Брось. Я за ним занимал.
Не сдавая позиций, ругается Егор, а я тру переносицу и жмурюсь, надеясь, что все привидевшееся лишь глупый сон и никакой Потапов вовсе не торопится ко мне с нагруженным разными вкусностями подносом. Грозя превратить мою тушку в жертву номер один для толпы его оголтелых поклонниц, фанаток, фетишисток и прочих затейниц, рисующих углем пентаграммы, проводящих кровавые ритуалы призыва высших демонов, лишь бы урвать кусочек внимания «золотого» мальчика.
Спасибо, я не хочу.
Вынырнув из живописных фантазий, я посматриваю сквозь ресницы на отчего-то присмиревшего парня, расположившегося напротив, и отрицательно мотаю головой. И мой вежливый отказ можно назвать гордым, если бы не громко урчащий подлый желудок. Во всеуслышание заявивший, что его хозяйка голодна и на самом деле не прочь подкрепиться.
Давай. Ешь уже.
Удержавшись от традиционных подколов, Егор понимающе улыбается и пододвигает ко мне клубничный молочный коктейль и темный бисквит. Пропитанный нежнейшим сметанным кремом десерт обильно полит жидким шоколадом и манит скорее положить на язык это лакомство с прослойкой из измельчённых орехов и кусочков ананаса.
Отказаться ни шанса!
Контрольная, курсовая, диплом? глубоко вдохнув, я перечисляю наиболее вероятные причины для повышенного интереса к моей скромной персоне со стороны Потапова. Неспешно потягиваю густой напиток через соломинку и бесстрашно встречаюсь с нечитаемым взглядом потемневших серых глаз. Взятка?
Мимо, обиженно буркает парень, вгрызаясь в гамбургер, и запивает его ледяной кока-колой. Выдерживает почти театральную паузу и продолжает совсем уж неожиданным: Смирнова, а что, если я приглашу тебя на свидание?
Скажи сам ректор, что мою кандидатуру выбрали для программы обмена студентов с Канадой, степень ошеломления была бы и то меньше. Так что я давлюсь десертом, закашливаюсь и укоризненно зыркаю на явно потешающегося надо мной Потапова. Не в силах переваривать еще более сюрреалистичное:
Сегодня.
В искренность, бескорыстие и прочие не свойственные Егору качества я бы не поверила, даже если бы находилась в горячечном бреду, вызванном африканской лихорадкой Эболой. Поэтому отбиваю по столешнице бравурную барабанную дробь и переключаюсь на кусок торта не отберут же его за мою вредность, в конце-то концов.
Вика, не собираясь оставлять меня в покое, нетерпеливо зовет Потапов и вопросительно выгибает бровь, исполняя излюбленный прием всех студиозусов: строит умилительную мордашку, способную разжалобить даже самых черствых сердцем преподавателей нашего храма знаний. Но не меня.
Нет, отрезаю коротко, шугнув взметнувшихся в животе бабочек, и возвращаю все внимание кондитерскому изделию, игнорируя хмурое выражение на лице собеседника.
Почему?
Не собирается сдаваться Егор, а я, наконец, понимаю Максима Петровича Литбермана, все-таки поставившего Потапову в прошлом семестре зачет. Если бы Егор с таким же тщанием и усердием доставал меня на протяжении месяца, я бы сочла за благо избавиться от набившей оскомину физиономии троечника, а то, не дай бог, уйдет в академ и будет глаза мозолить лишний год.