Да и если б любовь Офелия отбросила бы все колебания, знай только, что губит себя не зазря. Девушек, которые ночами торгуют собой в переулках, можно понять ведь дома их ждут больные родители и голодные братья с сестренками. Даже им есть, за что себя уважать! А Офелии не за что. Только, раз так, почему она зашла уже так далеко? И куда зайдет дальше?
Глава 11
Ночные чтения продолжались, и когда латыни стало мало, лорд Рэдклифф начал открывать своей слушательнице волшебство всех языков, которые знал. Кончив цикл «AMORES», он принес из библиотеки про́клятого поэта Бодлера[40], чтобы опаивать Офелию его запрещенными «Цветами зла»[41], которые она понимала без перевода. Раз или два он протяжно читал полные эротизма песни на хиндустани, которые узнал, живя в колонии; пробовал вновь обратиться к немецкому, но тот звучал слишком грубо в сокровенном сумраке спальни. Офелия ловила каждое слово и ждала теперь всегда с нетерпением, какую восхитительную отраву он приготовит для нее на сей раз.
Дориан вошел к ней в будуар с толстым старинным томом подмышкой. Лицо его, как всегда, выражало бесстрастие, но в облике чувствовалось нечто странное и невыразимое. Это смутное ощущение, точно дуновение на раскаленные угли, разом остудило пыл изнемогающей девушки, и она неловко выпрямилась в постели.
Сегодня я познакомлю вас с итальянским, первенцем латыни, проговорил граф, усаживаясь у изножья. Вы не читали «Божественную комедию» Данте?
Нет, только слышала о ней.
Почему именно эта поэма? И голос у него такой тихий, торжественный Сердце екнуло от тревоги.
В стенах спальни Офелии впервые звучали стихи, лишенные чувственных образов, а преобразившийся голос Рэдклиффа разливал в жарком воздухе отголоски задумчивости и даже печали. Слова средневекового итальянского, как похожи и не похожи они на латынь! Все слабее сжимая в руках одеяло, Офелия потупила взгляд. Ей совестно было слушать вечные строки, текучие тихо и неторопливо, как воды, затоплявшие в ней огонь желания и питавшие новую почву. В ней прорастало что-то спокойное, вдумчивое.
Земную жизнь пройдя до половины,Я очутился в сумрачном лесу,Утратив правый путь во тьме долиныДориан читал перевод отрывков по памяти, пространно глядя куда-то вдаль, мимо Офелии, и в этих строках звучала неизбывная и щемящая тоска потерянного существа. Офелии казалось, что Дориан вкладывает в них что-то личное. Как необычно слышать поэму о поиске Рая сквозь тернии девяти кругов греха и порока из уст атеиста.
Дориан прочитал вступление, второй круг «Ада» о сластолюбии! и перешел к тридцатой песни «Чистилища» той, где описывалась встреча Данте с его небесной возлюбленной.
Так в легкой туче ангельских цветов,Взлетевших и свергавшихся обваломНа дивный воз и вне его краев,В венке олив, под белым покрывалом,Предстала женщина, облаченаВ зеленый плащ и в платье огне-алом.И дух мой, хоть умчались времена,Когда его ввергала в содроганьеОдним своим присутствием она,А здесь неполным было созерцанье, Пред тайной силой, шедшей от нее,Былой любви изведал обаяньеДориан кончил строфу, и его рассеянный взгляд застыл на Офелии.
Светлую жену, блаженную Беатриче Данте воспел в «Новой жизни» так, как до него не воспевали ни одну смертную женщину[44]. Она сменит Вергилия на пути к Раю, чтобы вывести автора к свету ведь язычник не способен научить его божественной любви, правда, мисс Лейтон? сказал он без обычной улыбки. Вы считаете, бывает в жизни любовь, способная вывести из глубин ада?
Обычно Офелия терялась таких вопросов своего собеседника, но сейчас ей захотелось ответить ему честно и искренне.
Мне думается, бывает, прошептала она. Это чувство непростое и от обоих требует отваги, самоотверженности, преодоления
А вы Вы смогли бы, как Беатриче, вывести к свету заблудшую душу?
Нет, не смогла бы, тихо, без лукавства сказала Офелия. Беатриче была наполовину святой, я совсем не такая Мне не хватило бы мужества. На подвиг Беатриче способны лишь смелые. Я думаю, она смелее даже Вергилия, который провел Данте через ад, ведь она приняла человека измученного, видавшего все страдания мира, и утешила, вместо того чтобы отвергнуть Отважиться можно только ради одной души бесконечно любимой.
Голос Офелии дрогнул, как струна, когда она осознала, что и кому говорит. Как только отважилась она на такую искренность с мужчиной, которого в глубине боится и которому не доверяет?
Отчего вы спросили?
Да так, фантазия, к слову пришлось. Но довольно пустых разговоров. Давайте я прочту вам еще одну песнь перед сном.
Данте они читали всего один вечер, а после вернулись к привычному репертуару.
* * *
Господь вознаграждает терпеливых, пускай Рэдклифф в Него и не верит. Он с удовлетворением видел, как неуклонно падает к нему в руки Офелия, каким трудом дается ей последняя неприступность. Он всегда украдкой наблюдал за ней, отмечая, как свободна она и сильна в одиночестве, пока он не придет разрушить ее покой. Работая в кабинете, Рэдклифф откладывал ручку и становился у большого окна, выходившего в сад, где она гуляла среди цветов и деревьев. Или в библиотеке, где теперь она почти не бывала, поражался порой ее трепетному отношению к тому, что для него был лишь блажью, а для нее сокровищем. А еще поражался, что́ влечет ее на крышу особняка. Миссис Карлтон говорила, что Офелия иногда даже в холод сидит там до самого вечера, уж больно там дышится вольно. Ведь с окончания работ в Рэдклифф-холле он уже позабыл, что такого притягательного может быть наверху. Он решился впервые подняться по шаткой железной лестнице и выбраться через люк.
Ветер наотмашь ударил в лицо, заставив качнуться, а дневной свет ослепил, как сияние Рая после девяти кругов преисподней. Дыхание захватило от свежего майского холода, а глаза, привыкнув к свету, различили зеленое море угодий и маячивший вдалеке Лондон, подобный фата-моргане. На другом конце крыши сидела Офелия. На этот раз Дориан ее не преследовал и был обескуражен, увидев ее силуэт на фоне свинцового неба. Сидевшая спиной девушка даже не шелохнулась. Ветер поднимался и трепал ее васильковые юбки и выбившиеся из прически прядки волос, а она сидела на узком парапете, не боясь бросить вызов стихии. Дориан вспомнил, как дразнил ее фантастическим существом: теперь же она обыкновенная, как все предыдущие в самом деле походила на фейри[45]. Или его воображение лишь хочет перевоплотить ее в нечто более привлекательное?
Вдали прозвучали первые громовые раскаты. Набухшее чрево грозы, казалось, вот-вот разорвется, и влага хлынет на землю потоком. Офелия встречала бурю с радостью, подставив ветру лицо живая, родная Создателю и всему миру. Дориан и не знал, что в ней, хрупкой девушке, сколько внутренней силы, и в душе его что-то глухо отозвалось тихо-тихо, как эхо булыжника, упавшего в каменоломне.
Почувствовав чужое присутствие, Офелия обернулась, но впервые не испугалась. Напротив, это Дориан поразился ее лицу в облаке светлых волос и огню серых глаз.
Над головой совсем близко ударил гром.
Я беспокоился, куда вы запропастились! крикнул Рэдклифф, силясь перекричать шум ветра. Не сидите в такую погоду, мисс Лейтон. Того гляди хлынет!
В подтверждение его словам на крышу упали две капли. В воздухе сразу запахло прохладой. Крупные капли падали все чаще, и в небе опять зазвучали басы, но Офелия не спешила прятаться в дом.
Я дождя не боюсь! весело крикнула она, закрыв глаза и в странном экстазе подняв подбородок, чтобы ощутить на лбу влагу. В грозе слава Божья, она спасает нас от палящего солнца. Влага поит землю и делает ее плодородной, из бурого вырастает зеленое. Дождь смывает наши грехи