Милостивица не на-а-адо
Позади них на пустой и мёртвой улице вдруг зафыркали моторы, брызнул яркий свет автомобильных фар. Скрип тормозов и резкое:
Всем стоять! Что тут происходит?!
Женщина медленно обернулась, даже и не думая спрятать оружие. В левой руке она держала подобранный «наган».
С подножки автомотора спрыгнул высокий и плечистый человек в кожанке, «маузер» наготове. Бегло взглянул на трупы, на скулящего раненого. За новоприбывшим в свете фар блестели штыки его отряда.
Комиссар отряда охраны Петросовета Жадов, чётко, по-военному, представился он. Что случилось?
Так разве не видно, гражданин комиссар? раздался вдруг густой бас из-за спин. Барышня одна возвращались, эти на неё и напали, поживиться хотели. Раздеть, как и остальных, гражданин комиссар, что мы сегодня видели.
Да вот только барышня-то того, с зубами оказалась! хохотнул другой голос.
Раненый стонал и дёргался. Трое других грабителей лежали неподвижно, застыв уже навсегда.
У того, что жив, прострелено бедро, холодно и невозмутимо сказала женщина. Если его перевязать и остановить кровопотерю, он выживет.
Комиссар Жадов кивнул. Двое с красными крестами на белых нарукавных повязках присели рядом с незадачливым грабителем, завозились там.
Эй ты, недострелённый!.. Так всё было, как тут говорят? Напали на гражданку с целью грабежа? А ты знаешь, что по декрету Петросовета я имею власть расстреливать таких, как ты, бандитов, на месте, без суда и следствия? грозно объявил комиссар.
Женщина едва заметно улыбнулась.
Так так простонал «недострелённый». Каюсь, гражданин ко комиссар бесы попутали это всё Рябой
Оправдываться в дэпэзэ[5] станешь, отмахнулся Жадов. Повезло тебе, в рубашке родился. Сейчас заберём тебя, в лазарете подлатают. И будешь суда трудового народа ждать, скорого, но справедливого.
Солдаты-красногвардейцы деловито грузили трупы в кузов одной из машин видно, дело было уже привычное.
Вам, гражданочка, с нами проехать придётся, обратился к женщине комиссар. Я так понимаю, вы их
Я их пристрелила в целях самообороны, ледяным голосом уронила та. Пусть меня лучше судят, чем несут.
Логично, усмехнулся комиссар. А имя ваше, позвольте?..
Шульц. Просто Шульц.
Шульц, значит род занятий, гражданка Шульц?
Я учительница. Русская словесность.
А вы комиссар сделал паузу, боевая, выходит. Небось кто урока не выучил сразу пулю в лоб? попытался он пошутить.
Ну, зачем же так сразу. Только тому, у кого в четверти выйдет «кол». Женщина улыбнулась в ответ, одними губами.
Проедемте с нами, повторил Жадов. Дело ясное, обстоятельства абсолютно ясны но снять показания я обязан. Эта шайка наверняка замешана и в других разбойных нападениях, так что простите, гражданка Шульц, а как вас по имени-отчеству?
Ирина Ивановна. А что, неужели я так плохо выгляжу, что ко мне надо обращаться словно к старухе?
Нет, нет, что вы, нет! смешался комиссар. Положено так простите Значит, садитесь, садитесь, сюда, в кабину Мы тут в бывшем участке, здесь недалеко
Ирина Ивановна Шульц едва заметно улыбнулась и поставила ботик на подножку автомотора.
Значит, Ирина Ивановна, вы учительница?
Да.
Жадов обмакнул перо, старательно вывел что-то на бланке. Бланк был уже новым, без императорского орла. Вернее, орёл-то имелся, но выглядел он больше как ощипанная курица. Ни корон, ни державы, ни скипетра
Комиссар перехватил её взгляд.
Да-да, эмблема уже новая. Это эти, временные, так их, простите, и разэтак. Придумали управились быстро да только разве ж трудовому народу орлы всякие нужны? Нет, не нужны, Ирина Ивановна, никак не нужны
Скверное перо скрипело, словно пыточный инструмент. В бывшем кабинете начальника полицейского участка был относительный порядок, от разгрома он уцелел. Только исчез со стены портрет государя, остался тёмный прямоугольник, словно призрак.
Род занятий у-чи-тель-ни-ца, старательно выводил меж тем Жадов.
Писаря б позвали, гражданин комиссар.
Нет у нас писарей, всё сами. Незачем бойцов отвлекать да и пишут они, между нами курица лапой и то лучше справится. А старые кадры все попрятались, разбежались, боятся гнева народных масс, гады!
Ирина Ивановна слегка кивнула.
Конечно. Они и должны бояться.
Революция карает лишь тех, кто запятнал себя преступлениями против рабочего класса и беднейшего крестьянства! За кем не числится никаких злодеяний, могут ничего не бояться, пылко и убеждённо бросил комиссар. Значит, учительница Место работы?
Александровский кадетский корпус, спокойно ответила госпожа Шульц.
Жадов поднял бровь. Перо так и замерло в его руке, не достигнув чернильницы.
Вы? В кадетском корпусе?
Да. Зачем мне вам лгать, тем более что мою ложь было бы очень легко разоблачить?
О да! Жадов тут же расправил плечи. Разоблачить это мы можем!
Ну вот. Поэтому я и говорю как есть. Она пожала плечами. Я преподаю то есть преподавала русскую словесность. Вы находите это странным, гражданин комиссар?
Признаться, да. Как-то не встречал раньше женщин-учительниц в мужских классах. Как же вы там оказались?
Мне нужна была работа, а в корпусе открылась срочная вакансия по тяжёлой болезни прежнего наставника. Другой только что вышел в отставку; быстро заполнить место не удалось, и моё прошение удовлетворили. Военное ведомство неплохо платило, а у меня на иждивении старики-родители и двое младших братьев.
Понятно это там вы так выучились стрелять?
Да. В корпусе имелись толковые наставники.
Толковые наставники? Поди, муж ваш?
Ирина Ивановна Шульц ответила ровным, спокойным и холодным голосом:
Я не состою в браке, гражданин комиссар. Ни в церковном, ни в как сейчас принято говорить, «гражданском».
Поня-атно протянул её визави. И вновь заскрипел пером.
Вы его, прошу прощения, неправильно держите, гражданин комиссар. Поверните чуть вправо, не будет такого скрипа.
Спасибо комиссар явно несколько смутился. А что же вы, с позволения сказать, делали на Лиговской улице в такое время?
Возвращалась с митинга.
С митинга? С какого? заинтересовался Жадов.
С митинга 34-го запасного пехотного полка, если вам так важно это знать, гражданин комиссар. В казармах сразу за Обводным каналом. Выступали товарищ Лев
Я знаю, кто там выступал, можно не перечислять, надулся комиссар.
Ирина Ивановна лишь кивнула.
После митинга я пешком в силу отсутствия как трамваев, так и извозчиков возвращалась на ночлег к своей подруге по пансиону. Адрес нужен?
Н-нет, неожиданно сказал комиссар. Я так понимаю, ваше постоянное местожительство в Гатчино?
Было в Гатчино, казённая квартира при корпусе. А теперь на Шпалерной, ночую у подруги, но это сугубо временно, пока не найду новое место службы, пока не сниму хотя бы комнату
Но почему же вы не в корпусе? прищурился Жадов. Пальцы его, с жёлтыми ногтями курильщика, нетерпеливо мяли коробку папирос.
«Пушкинскiя». Достаточно дорогие, двадцать штук за пятнадцать копеек.
Почему я не в корпусе? усмехнулась Ирина Ивановна. Вы разве не знаете, гражданин комиссар, что там творилось? Пришли германские «добровольцы». Я хоть и ношу немецкую фамилию, но на милость бывших соотечественников моих предков полагаться отнюдь не намерена. А папиросы, кстати, у вас хорошие, гражданин комиссар, первый сорт. Сейчас таких уже и не купишь, подвоза нет.
Вы курите? Жадов поспешно протянул Ирине Ивановне коробку. Я тогда б тоже эх, подымить охота, аж мочи нет, с утра не курил
Подымите, кивнула госпожа Шульц. Мы в полицейском участке, вы снимаете с меня показания и спрашиваете у подозреваемой разрешения курить?
Комиссар вновь смутился.
Мы не в участке, нашёлся он наконец. Были «участки», да сплыли. Теперь это отделение народной милиции. Товарищ Благоев верно говорит полиции царской, сатрапов этих, у нас больше не будет. А народная милиция, она