Стоять!.. Стоять, едри твою в печенку!
Привычным движением Прохоров вскинул карабин и, сидя вполоборота налево, выстрелил в темноту, откуда доносился вой. Совсем рядом послышалось душераздирающее скуление и хруст сучьев, ломаемых волчьей тушей.
Ага, мать твою поперек! Не нравится? Вот тебе еще одна! и Прохоров грохнул еще раз в темноту на звук.
Лошадь инстинктивно рванулась вперед галопом, дернув за собой осла. Привстав на стременах, Прохоров с трудом сдержал ее. И тут из-за дерева послышалось:
Стой, кто идет!
Старшина Прохоров!
Пароль!
Картечь! Ответ?
Хомут!
В чем дело, Прохоров? Зачем палить начал?
Волки, Игначков! Кажется, одного зацепил. Утром посмотрим и на заставу притащим, если пурга уляжется да свои не раздерут.
Сквозь пургу было видно, как с заставы уже бежали на выстрелы.
Игначков! Что там случилось, Игначков?
Все в порядке! Прохоров приехал!
А палил кто?
Волки напали, сволочи! Почти у самой заставы. Вишь, как обнаглели, сучьи дети! Чего стоишь? Отвязывай ишака! Пошли на заставу, окоченел весь, не сказал, а прохрипел в ответ Прохоров.
***
В дежурке жарко горела печка. Бойцы сушили валенки, портянки, шинели. Отряхнувшись от снега, вошел Прохоров и, сбросив прямо на пол огромные меховые охотничьи рукавицы, стал развязывать башлык. А за окнами в кромешной тьме люто бесновалась, свистела, выла и чем-то хлопала злая пурга.
Пакеты доставил?
Так точно, товарищ капитан. Сейчас, дайте хоть чуть рассупониться.
На столе затрещал полевой телефон. Капитан Диденко схватил трубку.
Я Ураган! Я Ураган! Ураган слушает! Окунь! Окунь! Вас слышно, но очень плохо! Я это! Я, товарищ Кияшко! Да нет, здесь Диденко! Это Вы Кияшко, а я Диденко Вас слушаю! Алло! Алло! Да, да! Карета, запряженная парой, прибыла! Да, сию минуту, пару секунд, как прибыла! Вот и докладываю. Доставил! Все доставил, говорю! Нет, не успел! Он только протянул их мне. Прочитаю немедленно доложу! Есть! До связи!
Вот хрен в обмотках! возмутился Диденко. Тут такая пурга, человек еле добрался, волки по дороге напали! Мог головы не сносить! А ему докладываешь поздно!
Телефон опять затрещал. Прохоров вознамерился было снять трубку, но Диденко его остановил:
Не трогай, мать его в брычку! Разберемся, потом отвечать будем. Такая связь, туды ее мать, что ни хера не слышно! На все отвечать охрипнешь ведь к ядреной бабушке!
Диденко вскрыл первый пакет.
Только бумагу марают да чернила изводят. Интересно, а здесь что?
Диденко пробежал глазами второе письмо и посерьезнел.
Та-а-ак, протянул он, предстоит проверка! Все пересчитывать будут, боеготовность проверять, беседовать с каждым с глазу на глаз.
Так мы же, как пионеры, «всегда готовы», товарищ капитан, отозвался Прохоров, вынимая из-за пазухи уже окончательно отогревшегося пушистого волчонка. Волчонок кряхтел и болтал задними лапками, пытаясь подтянуть их к самой мордочке.
А это еще что за зверь, старшина? поинтересовался Диденко.
Это вместо сторожевого пса нам будет, товарищ капитан. Верно, братцы?
Волчонок, что ли?
Именно так, товарищ капитан!
Так он тут нам всех свиней, овец и коз перережет. Все подсобное хозяйство изведет. Это же волк не собака! заключил Диденко, пыхнув цигаркой.
А чем он хуже? Собаки тоже от волков произошли. В давние времена, когда люди еще дикими были, они волков да шакалов приручали, прикармливали. Вот от них и пошли теперешние жучки да шавки. Нам в школе учитель про это все рассказывал, возразил Прохоров.
Сколько волка ни корми все в лес смотрит. Зря, что ли, люди говорят?
Это неграмотные люди, товарищ капитан. А кто пробовал волка приручать знает, что как аукнется, так и откликнется. Будешь с ним, как с другом обращаться, так и волк другом вырастет. Это ученые люди так пишут.
А ты-то, старшина, сам пробовал? Что-то ты уж больно грамотный.
Да вот, собираюсь попробовать и доказать, что советская наука не врет. Я в нее верю.
Прохоров прижал волчонка к щеке. Его большие серые глаза излучали какой-то необыкновенный блеск. А коротко подстриженные густые русые волосы слегка вздрагивали, когда волчонок шевелился.
Какой мяконький да тепленький! Совсем, как собачонок пахнет! Ишь, палец сосет! Изголодался, бедненький. Кухтин, смотай-ка на кухню да принеси молока с полстакана.
Новобранец Кухтин затянулся только что раскуренной цигаркой, которую у него тут же бесцеремонно отобрал Прохоров.
И ветоши прихвати почище. Из тех, что сегодня для протирки столов получил. Ну, чего стоишь? Шагом марш на кухню!
Вошел старший лейтенант Крамарук.
Накурили, как в милиции! А это что, Прохоров? Вы к нам на службу щеночка призвали?
Никак нет! Волчонка, товарищ старший лейтенант! А то у нас за последний год волки двух собак растерзали не смогли уследить! Выкормим своим бывшим собратьям только таких профиндячек выпишет!
Или сам наших коз да овец передушит, добавил Крамарук.
А это уж как воспитаем, товарищ старший лейтенант! Животное его, как и человека учить надо. Тут каждодневная дрессировка требуется. Я в цирке сам видел, как живые куры на живых лисицах ездят. И кролики на тиграх.
А кто же это нам в штат дрессировщика запишет? Мы же погранзастава, а не цирк шапито.
Да я ему буду за дрессировщика, угрюмо буркнул Прохоров.
В это время в помещение вошел Кухтин с молоком в баночке и беленькой тряпочкой. Прохоров окунул ее в молоко и поднес к носу волчонка. Тот запыхтел, завертел мордочкой, схватил тряпочку губами и жадно зачмокал. Все дружно заулыбались.
Ишь ты! Ишь, как чмокает! Изголодался-то как, бедняжка, лицо Прохорова просияло радостной, почти детской улыбкой.
Ну, что ж, посмотрим, как это у Вас получится, товарищ Прохоров. А пока что службу нести надо. Рядовой Кухтин!
Я, товарищ старший лейтенант!
Две минуты одеться! Пойдем посты проверять.
Слушаюсь, товарищ старший лейтенант!
***
Часам к десяти утра пурга почти совсем утихла. А к обеду уже ярко светило горное солнце на сине-голубом небе. На заставе только и говорили, что о волчонке, которого Прохоров собрался приручить. Мнения были разные, но большинство считало, что если он вырастет среди людей на положении собаки, то ничем от собаки и отличаться не будет. Не волчья же стая его воспитает, а люди, которые и кормить, и в меру ласкать будут. Откуда тогда у него дурным манерам взяться?
Заскрипели ворота, и на территорию заставы, с хрустом шагая по морозному снегу, вошел, ведя за собой на веревке навьюченного осла, старый тунгус Ингур. Каждый шаг вздымал клубами снежную пыль, которая отблескивала в лучах яркого солнца всеми цветами радуги.
Впрочем, тунгус он был, монгол, уйгур, китаец или кто еще не знал никто, да и не спрашивал. Лицо его обрамляла меховая оторочка теплого башлыка специфического покроя. Короткий медвежий полушубок мехом наружу и теплые до колен унты из волчьей шкуры выдавали в нем местного человека. Ингур на заставе правил и за чернорабочего, и за истопника, и за посыльного, и еще Бог знает за кого. Все любили старого Ингура за его природную доброту, за мастеровитость, деловитость и неутомимое трудолюбие. Но главное за знание тайги и вообще всего таежного.
Там у Орел-каменя волка кто завалил? не поднимая головы, спросил Ингур. Шкуру сдирать надо. Пригодится как-нибудь кому-то.
Это старшина Прохоров, ответил Кухтин. Сейчас возьму нож и пойду за шкурой.
Подожди, молодой, сама не ходи. Не умеешь еще, испортишь малость. Шкура пропадай. Жалко кого-то в мороз-пурга согреть может. Вместе пойдем.
Да что там уметь я дома кроликов с детства обдирал.
То кролик, а то волка. И еще. Начальник спросить надо, тогда пойдем.
Кухтин побежал за разрешением к Крамаруку, а Ингур стал развьючивать осла и таскать мешки в помещение. В это время к нему подошел Прохоров с волчонком за пазухой. Тот вертелся во все стороны, смешно фыркал и облизывался после недавнего кормления.