Заботливо обернув пернатую дичь спецовкой, Труболет предложил:
Едем, начальник, на речку. Сполоснемся, сготовим птицу Все лучше баланды
Разбежался! угрюмо молвил убийца.
Повисла напряженная пауза.
Зеки затаили дыхание в ожидании моего ответа, надеясь на чудо положительной реакции по поводу такого предложения их сотоварища.
Лично я ничего не имел против освежающей водной процедуры, более того, в мое распоряжение администрацией лагеря был выделен для подсобных работ разболтанный грузовичок, и съездить на речку, а, вернее, на канал, извилисто тянувшийся через степь буквально в нескольких километрах от зоны, особенной проблемы не составляло, единственное как бы не попасться на глаза начальству
Голос подал курировавший мою бригаду конвоир старослужащий рядовой Кондрашов.
Едем, сержант, сказал он. Если засекут, скажем: тырили доски со склада стройбата они тут неподалеку стоят своим шалманом А вас, сусликов, обратился к зекам, сразу предупреждаю: стреляю без предупреждения! Если возникнет желание сдернуть давлю на гашетку, и мы все в отпусках: я в краткосрочном, вы в вечном
Мы приличные люди! едва ли не с возмущением прокомментировал такое образное предостережение конвоира Отец Святой. О чем речь вообще, молодой человек!
И аквалангов у нас на дне не припасено, вдумчиво и даже с каким-то сожалением добавил колесный вор.
Кто дернется замочу лично! предупредил убийца.
И, кстати, возьмите ведро, начальник, сказал Труболет, имевший в отличие от других право свободного передвижения в окрестностях зоны и потому страха перед «Калашниковым» не испытывавший.
Зачем оно?
Возьмите, говорю, не пожалеете.
Я взял из караулки цинковое старое ведро с заржавленными боками и в самом деле не пожалел: в канале обитало множество раков, и вскоре, с наслаждением выкупавшись, мы сидели на травке в одних трусах с рядовым Кондрашовым, державшим «Калашников» на голых коленях, наблюдая, как на водной глади мелькают незагорелые задницы зеков, ныряющих в поисках рачьих нор к илистому неглубокому дну.
Серо-зеленые пучеглазые обитатели водоема, чьих клешней не страшились заскорузлые лапы зеков, один за другим покидали воздушным путем родную стихию, шлепаясь на берег возле ведра с подсоленной водой.
Из лесопосадок, чахло тянувшихся вдоль канала, убийца принес несколько ворохов сучьев, запалил костер; стараниями Труболета, проявившего высокую квалификацию походного повара, запеклась в глине попавшая в тюремные силки жирная курица, а после подоспели и свежесваренные раки.
Основательно перекусив дарами степного канала и накупавшись до звона в ушах, мы возвратились на прежнее место под забор жилой зоны, напрочь лишенные желания продолжать какую-либо трудовую деятельность.
У нас оставалось еще целое ведро раков, пожертвованное мной караулу жилой зоны, крайне доброжелательно отнесшемуся к такому презенту:
Это жрачка не для фраеров локшовых, бацилла зачетная
Тут следует заметить, что употребление воровского жаргона среди личного состава конвойной роты было явлением повсеместным и органичным, как и само заимствование данной лексики у осужденных, с которыми мы составляли, в общем-то, единый коллектив, разделенный разве условностями униформы и забором, по одну сторону которого располагались бараки зека, а по другую наша казарма.
Режим службы зеркально отражал распорядок дня зоны: мы вместе отправлялись на подневольный труд, вместе возвращались с него, и неизвестно, кому было тяжелее зекам или конвою, ибо торчать на вышке в палящий степной зной или в пронзительный зимний холод с ураганными в здешних краях промозглыми ветрами, ничуть не легче, чем клепать железки в теплом цеху промзоны и даже таскать кирпичи на стройке.
Что же касается пищи, качество ее было практически одинаковым, а уж свободное время, как в лагере, так и в роте, проходило по единому образцу: сон, воскресная киношка, стирка одежды и чистка сапог.
Кроме того, каждый из нас, солдат, точно так же, как и граждане уголовнички, отбывал не по доброй воле свой срок, считая дни, оставшиеся до желанной даты освобождения, и жил в одинаково томительном ожидании ее приближения и в мечте о расставании с поселком Южный, где самым привлекательным объектом для заинтересованного рассмотрения было расписание транспорта, идущего куда подальше от этого расписания.
Функции зоновской «секции внутреннего порядка» в роте исполняли сержанты, в качестве администрации выступали ротный и взводные, «блатных» олицетворяли старослужащие, а новобранцы пахали, как лагерные «мужички».
Был свой «лепила» то бишь фельдшер-сержант, «кум» замполит, а также стукачи, составляющие его секретную агентуру, время от времени выявляемые и переходящие после нанесения им побоев в касту отверженных.
То есть, в принципе, я пребывал в той же тюряге, в положении расконвоированного заключенного, подобного входившему в мою бригаду Труболету.
Завтра, говорил Труболет, отдыхавший в подзаборной тени и задумчиво грызший травинку, начну плести сеть, подходящая нитка имеется. Трехстенку. Сегодня бы поставили завтра были бы с рыбой.
Так, подвел я итог этой идиллии. Быстро берем лопаты и приступаем к зачинанию ям для опор, перекуры закончены!
Вот это по-нашему! одобрительно крякнул убийца и, взяв лопату, ткнул ее черенком ойкнувшего старца под ребро. Пошли, хрен моржовый, пограничный столб укреплять, расселся тут Не на пенсии иш-чо!
Под забором в качестве наблюдателей за установкой бетонной опоры теперь остались двое: я и Труболет-полиглот. Выплюнув изо рта измочаленную травинку, мой подопечный негромко молвил:
Есть разговор, начальник
Слушаю вас внематочно
Собеседник с подозрением обернулся на сторожевую вышку, словно оценивая расстояние до часового, в чьем поле зрения мы находились. Найдя расстояние подходящим для выбранного им звукового диапазона, продолжил:
С прежним инструктором, начальник, мы были, вроде бы как кентами то есть, ну
Находились в приятельских отношениях, перевел я.
В точку, согласился Труболет.
И кто кому оказал честь подобным расположением?
Про честь я не в курсе, ответил бродяга. Но на дембель парень ушел с бабками. Он замолчал, выжидая таинственную паузу.
Ну, давай, гони дальше, сказал я. Не бойся. Если предложение разумное, я говорю «да», а если говорю «нет», то разговор забывается без всяких последствий.
Я могу за предложение сильно пострадать, произнес Труболет в нос.
Не можешь.
Точно?
Торжественно обещаю.
Так. В общем, дело такое Ты, начальник На «ты» можно?
Попробуй.
Ты, конечно, тут первые дни, покуда не в курсе А ситуация обстоит так: в зону нужен одеколон и алкоголь. За бутылку платится стоимость трех ящиков. он многозначительно развел руками и по-птичьи, как гриф, вжал голову в плечи. Конец информации, добавил с заминкой.
Не конец, а только начало, возразил я. Поскольку возникают закономерные вопросы. Первый: почему предложение поступило именно ко мне? Есть же начальники караулов, вольнонаемные
Отвечаю по порядку, степенно откликнулся собеседник. Солдаты и сержанты в поселок если и ходят, то по ночам. В самоволки. Местных бабушек потискать. А вот с работниками торговли никакого тесного контакта не устанавливают. А зря. Теперь. В карауле они как под микроскопом. А потом, думаешь, через «вахту» легко передачку в зону намылить? На «вахту» все глаза в упор смотрят!
А если через рабочий объект?
А шмон при возврате в зону? резонно заметил Труболет. Ну, можешь, конечно, на работе зенки залить Но коли контролеры унюхают, считай, на пятнадцать суток в шизо[1] устроился автоматом Да еще допрос у «кума»: кто, что