Это которая из-за тебя утопилась?
Вяйнемейнен поморщился.
И ты туда же. Верно говорят слухи сорока на хвосте разносит, да потом не соберешь. Не утопилась она. И не из-за меня. Она от братца своего, Йоукахайнена- бездаря, сбежала. Бывают, знаешь, такие Три слова кое-как в строку сложили, две струны на кантеле дернули и уж они рунопевцы, уж они сказители вещие! А что слова у них в строке, что чага на пне гнилом во все стороны торчат, и струна не поет, а сойкой орет это им все равно, того они и сами не слышат. Вот и Йоукахайнен из таких. Возомнил о себе невесть что, меня унизить решил, перепеть да опозорить
А ты его песней в болото по шею загнал! Знаю, знаю! И он тебе посулил сестрой откупиться, Айно! Выходит, люди-то не наврали?
Вяйнемейнен снова поморщился.
Не загонял я его никуда. Он сам от позора подальше в болота сбежал. Над ним ведь даже сойка распоследняя смеяться стала, о других уж не говорю! И что надумал, подлец: породниться со мной, сестру свою за меня замуж выйти заставить! Мол, не уменьем своим, не мастерством так хоть родней прославлюсь. Буду всем говорить, что я самого Вяйнемейнена шурин может, тогда и песни мои люди зауважают!
Он что, дурень совсем? Сестра сестрой, да тебя-то, Вяйне, жениться силком не заставишь! Или ты сам на Айно поглядывал? Ну, признавайся поглядывал? Хийси лукаво подтолкнул приятеля косматым локтем в бок.
Да не поглядывал я, вздохнул Вяйнемейнен. Надо мне со всякими родниться Это дурень тот надеялся мол, покрасивее девку оденем, так он и уши развесит. Принуждать ее начал чтоб, мол, принарядилась и меня соблазнять пошла. И если б он один что ей брат, она бы посмеялась только. Но он ведь мамашу свою убедил, что это родство ему вот как необходимо! А мамаша у него такая, знаешь, была до дочки и дела нет, зато сыночек единственный свет в глазу, яблочко золотое и серебряное. И стали они вдвоем на Айно А против матери как ей пойти? Только разве мать поменять. Вот и поменяла: к Матери воды в дочери ушла. Теперь рыбкой плавает, серебряной и золотой, а то снова девой обернется, зеленые косы на быстрине полощет, песни на перекатах поет. Голос-то у нее получше, чем у братца А Йоукахайнен с мамашей со злости и распустили слухи что утопилась она из-за меня, а люди поверили, и пошла слава по свету. Лучше бы уж, как про тебя рассказывали, что я по лесам буяню!
Вот, говорил я тебе, Вяйне не жди ты добра от людей, наставительно постучал копытами Хийси и засунул в рот третью сосиску. А ты все люблю я их, то, се, хм, хм последних слов за чавканьем было уже не разобрать.
Дрова в костре понемногу прогорали, пламя опало, и Вяйнемейнен, нехотя поднявшись, шагнул в темноту за новым полешком.
На валежник не наступай, негромко сказал ему вслед Хийси. Он скользкий сейчас, как брюхо у слизня раз, и мордой в грязь!
Без тебя знаю, добродушно проворчал Вяйнемейнен, входя в огненный круг с поленом в руках. Чуть не слетал уже. И верно, скользкие стволы, как мыло.
Как мыло Что-то слов человечьих у тебя многовато стало. И то сколько уж мы с тобой по лесам не бродили? Почитай, с позапрошлого лета! На денек заскочишь, ночку переночуешь и поминай как звали! Нехорошо так, Вяйне.
«Нехорошо», со вздохом передразнил его Вяйнемейнен. Это у тебя, Хийси, все просто живешь себе в лесу, когда захотел встал, когда захотел спать лег, что вздумалось, то и делаешь. А я с людьми живу. Работаю. С работы так просто, когда захотел, не сорвешься. Да вот, полюбуйся, он рывком вытащил из рюкзака давеча пищавший телефон, открыл Вотсап, сунул Хийси прямо под нос.
Это чего? недоуменно заморгал Хийси.
Ах да Прости. Сейчас я тебе прочту.
На экране светилось паническое сообщение от контакта «Саша Мануфактура»: «Вениамин Ильич, знаю, что вы выходной, но у нас тут срочный заказ из Карелии, хотят двадцать штук хроматических кантеле! Что делать, Коля и Паша без вас ведь запорют? Или пусть начинают без вас, а то времени мало? Ответьте срочн, плз!
Это значит «пожалуйста», разъяснил Вяйнемейнен Хийси. Из языка этих саксов. Ну, помнишь, которые
Русы, что ли?
Да нет, другие. Кстати, русы теперь шведами называются. Ты, Хийси, учти времена изменились, и имена вместе с ними. Скажешь по-старому тебя, пожалуй, совсем наоборот понять могут. Русами теперь вены зовутся
Да мне по мухомору, недовольно замотал рогами Хииси. Пусть там люди как хотят друг дружку зовут, лишь бы в лес лишний раз не лезли. Тебя вон тоже обозвали «Ильич» какой-то. Это что, вроде того Ну, помнишь, когда наши люди болотные между собой передрались, наслушались соседей и тоже давай одни за золотых, другие за серебряных
За красных и белых, наверное.
А, один мухомор! Не запомнил я. Мне что красные, что серебряные я их всех под зад копытом, чтоб драться неповадно было у меня в лесу. Так вот у тех, которые за серебряных Или за золотых, не помню Вроде был такой вождь, как тебя звали. Лысый.
Эх, Хийси, крякнул Вяйнемейнен. Не любишь ты людей. А раз не любишь то и не знаешь о них ничего. А знал бы, так меня бы не равнял со всякими перкеле. Тот Владимир был! А я у людей Вениамин! Понял разницу?
Да один мухомор, уныло протянул Хииси. Ты мне лучше скажи: зачем? Зачем ты на людей работаешь? Жил бы себе в лесу, сам себе хозяин. Или на озере где. Да хоть в Похьёле и то лучше, там хоть не достанет никто. На что они тебе сдались, такие приставучие?
Не понять тебе, Хийси, вздохнул Вяйнемейнен, поправил зачем-то сапогом полено в костре, хотя оно и так лежало как надо. Тебе бы всех под зад копытом а мне не все равно. Я же не на людей работаю, а для людей. Для, понимаешь?.. Я поэт. Рунопевец. Мастер. Это все должно быть для кого-то. Я делиться привык. А если не делиться так и жить тогда незачем. Неинтересно.
Это у нас с тобой давний спор, сказал Хийси с набитым ртом он дожевывал, кажется, уже пятую сосиску. Вы с Ильмариненом вечно вокруг людей крутились. То одно им подарите, то другое А они и не ценят. Вон, Ильмаринен
По лицу Вяйнемейнена пробежала судорога, и Хийси сообразил, что сказал лишнего. Разозлить великого кантелиста это тебе не лось начихал, Хийси еще хорошо об этом помнил.
Да я что, я ничего, спешно забормотал он, наскоро проглотив остаток сосиски. Я ж не то, чтобы Ты мне лучше скажи а чего не в Суоми тогда? Не в Карьяле? Там все-таки наши люди, знакомые. А эти, под Тверью, или как там здешние места зовут и вовсе чужие
Да все потому же, глухо сказал Вяйнемейнен, не глядя на Хийси. С лица его еще не сошла тень, но все же оно прояснялось мало-помалу как лесная чаща при восходе луны. Потому, что мне не все равно, кому помогать, а кому под зад копытом
Так ты обиделся на них, что ли? догадался Хийси. На Суоми с Карьялой? Что они этого Хрестуса приняли? А, мой тебе совет наплюй да разотри. Никому из наших это не помешало. Как верили в нас, так и верят. Ну, злобными всех скопом обозвали так мне, например, не привыкать. А вы в моей шкуре побудьте, захихикал он слегка злорадно но все-таки не очень, кося осторожно глазом на Вяйнемейнена. Про меня-то люди еще когда начали сказки нехорошие сочинять До всякого Хрестуса. Вот как стали вместо доброй охоты лес выжигать и невесть что на пепелищах растить так и начали. Хийси то, Хийси это Стали леса бояться, к дому прилипли вот и я нехорош стал. Охотники-то со мной и по сю пору дружат. И ты на дурней не обижайся. Вот увидишь, вернешься еще и с почетом примут!
Нет, не в обиде дело, Вяйнемейнен задумчиво смотрел в сырую тьму, пахнущую грибами. Где-то вдалеке коротко вскрикнула птица быть может, попалась в когти сове. Это они про меня сказки свои сочинили будто обиделся я. Нет Ты помнишь, Хийси, как люди Карьялы бежали на юг от шведов?
От русов?
От шведов. Запомни уже. Так вот бежали они в здешние леса. И местные вены приняли их хорошо, дали им землю, они выстроили здесь себе новую Карьялу Ты знаешь, Хийси они даже играли на кантеле! Вянемейнен мечтательно улыбнулся. И хорошо играли И все же мне было тревожно за них. Когда ставишь баню в чужих лесах, всегда есть опасность забыть себя. Вот поэтому я и напел себе медную лодку. И ушел из Суоми и Карьялы вслед за ними. Им нужна была моя помощь больше, чем тем, кто оставался.