Да.
Повтори.
Папа и я сидели на полу в большой комнате с телевизором. Он хотел, чтобы я крепко-накрепко запомнил адрес нашей новой квартиры и в тот вечер оторвал меня от игры и взялся преподавать мне эту науку. Само собой, я, обложившийся машинками и конструктором, намеревался провести этот вечер по-своему. Все усилия папы научить меня чему-то бились в моей голове о вопросы: «Зачем мне всё это надо? Какой в этом высший смысл Как это новое знание поможет мне строить гаражи для машинок здесь и сейчас?» Скорее всего, никак. Во всё, что находилось за пределами «здесь» и «сейчас», мне погружаться не хотелось, поскольку смысла я в этом не видел. Зато видели этот смысл умные взрослые, которым только это запределье на максимальном удалении от «здесь» и от «сейчас» и было важно. А уж хуйня, обозначенная загадочным названием «на всякий случай», была им и подавно во сто крат дороже завершённого и совершенного момента, прекрасного в самом себе.
Зачем мне надо это учить? спросил я папу после того, как всё выучил.
На всякий случай. А вдруг потеряешься где-нибудь на улице. Что тогда делать? Вот что ты будешь делать, если потеряешься? М-м?
Я представил себя потерявшимся и попытался смоделировать свои дальнейшие действия. По всему выходило, что я должен был стоять на месте в потоке людей и тупо повторять адрес своей квартиры незнакомым прохожим, торопящимся куда-то по своим взрослым делам. «Улица Беринга, дом восемнадцать, квартира пятьсот семнадцать! Обратите внимание вот кстати: улица Беринга, дом восемнадцать, квартира пятьсот семнадцать! Слышали ли вы про Тайлера Дёрдена? А про улицу Беринга, дом восемнадцать, квартиру пятьсот семнадцать, м-м?» А дальше ждать, пока прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте и бесплатно покажет детдом.
Я ушёл в свои фантазии слишком глубоко, забыв про папин вопрос. Папе пришлось самому на него ответить:
Если потерялся, надо подойти к дяденьке милиционеру. Дяденьке милиционеру надо сказать, что ты потерялся, и что твои родители живут Где они живут?
Улица Беринга, дом восемнадцать, квартира пятьсот семнадцать.
Вот молодчина!
Через день после этого урока мне предстоял первый поход в новый детский сад. Я решил, что именно с новой информации, которую мы выучили вместе с папой, я и буду начинать знакомство с новыми ребятами там. Раз запомнить всё это стоило мне таких трудов, значит это должно быть чем-то крутым. И хотя, несмотря на все папины усилия, адрес нашей новой квартиры всё равно был для меня набором непонятных звуков, звучал он всё-таки солидно. Как что-то умное и преисполненное смысла самой эссенцией взрослости. С таким-то номером я сразу буду у местных на хорошем счету.
Однако в новом саду поговорить было совершенно не с кем. Ребята там уже были разбиты на большие кружки по интересам, и не похоже было, что они ждут кого-то со стороны к себе в компанию. Члены самого обширного кружка занимались киданием о пол каких-то круглых кусочков пластика или спрессованного картона. Их называли «фишками». Фишки видом своим напоминали монеты, увеличенные в несколько раз. На одной стороне у всех фишек была одна и та же картинка, а на другой у каждой фишки разная. Там были нарисованы монстры с большими глазами, похожие на животных и не похожие ни на что одновременно. Я долго наблюдал за этой игрой со стороны, но так и не понял её правил. Общий смысл был в том, чтобы выиграть фишки у соперника и сделать их своими. Как непонятно.
В какой-то момент один из игроков в фишки спросил меня:
Ты новенький, да?
Улица Берин начал было я, переволновавшись, но вовремя себя одёрнул. Нет, для этого рановато, публика ещё не готова, Да, новенький. Сегодня первый день пришёл.
Хочешь с нами? Садись к нам!
Я молча сел на линолеум рядом с мальчишкой, который меня позвал.
У тебя сколько фишек? спросил мальчишка.
У меня их нет, ответил я.
Что, совсем??
Да.
Ты хоть знаешь, как играть?
Нет.
А-а-а Ну тогда иди отсюда, не мешай!
Мальчишка потерял ко мне интерес, отвернулся и стал наблюдать за игрой. Он сидел в позе то ли мыслителя, то ли бегуна: правая нога его была под задницей, ступня левой упиралась в пол, а на левом колене у него был подбородок. Он будто бы готовился вскочить в любой момент, когда нужно будет, но пока этого не требовалось. В руке у него был прозрачный пакет с целой кучей этих фишек с картинками монстров. Я мельком глянул на остальных и заметил, что ни у кого из собравшихся нет столько фишек, сколько есть у того мальчишки. Стало быть, он тут самый крутой и главный. И он же только что меня отверг. От этой мысли сделалось тоскливо, но я решил, что жизнь на этом не заканчивается и направился к столу с цветными карандашами и бумагой.
После завтрака в группе началось занятие. Все уселись полукругом на стульчиках и стали слушать воспитательницу, сидевшую на большом стуле, в центре всеобщего внимания. Она начала с того, что подозвала меня к себе:
Ребята, внимание! Сегодня в нашей группе появился новый мальчик. Его зовут Гриша. Гриша, подойди ко мне пожалуйста!
Родные редко называли меня по имени. В основном «сынок», «малыш», «внук» или вроде того. Потому слышать свое имя от взрослых мне было непривычно, и когда воспитательница позвала меня, я некоторое время оставался на стуле и переваривал информацию.
Смелее! Не стесняйся! повторила она, и я подошёл к ней, встав рядом с её стулом.
Давайте поприветствуем Гришу: три-четыре!..
Привет, Гриша! хором ответили дети.
Отлично! Гриша, расскажи нам пожалуйста, из какого садика ты к нам пришёл? Ты раньше ходил в какой-то садик?
Да.
В какой? Как он назывался?
Не знаю.
А откуда ж мне знать такие вещи, женщина?!
Ну вот у нас, например, садик называется «Солнышко».
Рад слышать, весьма оригинально для здешних краёв, спасибо.
Хорошо, Гриша. Расскажи нам пожалуйста, где ты живёшь?
И вот, в минуту, когда я решил, что для меня здесь уже всё потеряно; когда я подумал, что закопал себя глубже некуда незнанием названия своего старого сада, судьба послала мне новый шанс проявить себя. От воодушевления у меня перехватило дыхание. Глаза мои блеснули, я улыбнулся, глубоко вдохнул и на выдохе ответил на заданный мне вопрос тоном ведущего «Что, где, когда», объявляющего чёрный ящик:
Пятьсот семнадцать.
Что «пятьсот семнадцать»?
Ой, тут я понял, что выдал не всю информацию, а только ту, что лучше всего отпечаталась в памяти. А как там звучала вся?
Улица Улица Геринга, дом восемнадцать, квартира пятьсот семнадцать.
Ого, замечательно! Только улица, наверное, Беринга, да ведь? Улицы Геринга ведь у нас нет и, я надеюсь, хм-м-хе-хе, никогда не будет.
Воспитательница усмехнулась так, что по её улыбке все остальные дети решили, что произошло что-то смешное, и что воспитательнице понравится, если они сейчас посмеются вместе с ней. И дети стали хохотать. Хохотали они натужно и сами не понимали, над чем, но им всей душой хотелось сделать приятно воспитательнице, и оттого даже в этом натужном смехе звучали нотки искренности. Громче всех ухахатывался тот мальчишка с фишками. Наверное, начав по инерции вместе со всеми, потом он вспомнил, что я тот самый лох цветочный, у которого нет ни одной фишки, и который даже не знает, как в них играть. И тут его разорвал уже поистине гомерический хохот.
Тогда мне стало неловко. Неловкость не ушла вместе с неловкой ситуацией, как это бывало раньше, и осталась со мной до конца дня и скончания времён. Теперь я чувствовал себя не в праве играть с другими ребятами и вообще старался не подходить к ним. После полдника, на прогулке, с которой нас должны были забирать родители, я держался отдельно и старался играть только в то, во что не играют другие. В какой-то момент я увидел, что та крутая горка, с которой я хотел скатиться, наконец-то освободилась. Уличив момент, я бросил в песочнице свой совок с чуть треснувшим ведёрком и помчался в центр площадки. Но едва я добежал до горки, возле неё прямо перед лестницей, по которой на неё нужно было взбираться встал мальчишка. Тот самый, с пакетом фишек. Я попытался обойти его, но он, как оказалось, нарочно преградил мне путь.