Слишком уж серьезно ты относишься к жизни, сказал Людовичи.
Устал я от всего этого, ответил Аббас и рывком поднял молодого венецианца на ноги. Пойдем уже. Выпавший из рук друга кубок с клацаньем ударился о деревянный пол.
Людовичи было запротестовал, но был слишком пьян, чтобы сопротивляться. Аббас выволок его наружу и прислонил к стене таверны, удерживая его за рубаху. Та была насквозь мокрой и липкой от вина.
Слушай, сказал Аббас, ты мне обязан помочь.
С чем помочь?
С Джулией. Можешь как-нибудь доставить ей письмо?
Людовичи разразился смехом.
Я серьезно. Сделаешь?
Синьор Гонзага же тебя просто убьет!
Ты говорил, она кузина Лючии.
Так это же ничего не меняет.
Она же может передать от меня письмо.
Людовичи обвис у него на руках.
Ничего хорошего из этого не выйдет.
Ну пожалуйста, сделай это ради меня. Я тебя умоляю.
Людовичи застонал.
Ладно, попрошу ее. Только теперь отпусти уже. Он замотал головой. Опасно это!
Опасность как раз и придает жизни смысл.
Куда чаще она полагает ей конец. Ну да если даже и встретишься ты с нею, хотя это и невозможно, поскольку без эскорта она нигде не появляется, так ведь после твою голову даже твой собственный отец не спасет. Нельзя же безнаказанно играть в игрушки с честью такого человека, как синьор Гонзага!
А как насчет моей чести, Людовичи? проговорил Аббас. Отец мой, может, и готов быть верным псом при доже, но я-то сам себе хозяин. Напишу письмо сегодня же ночью.
С этими словами он обнял друга за плечо и увел его в направлении площади Святого Марка.
Джулия, нежась на солнце, разложила кружевное плетение у себя на коленях. Подле нее сидела Лючия, нашептывая ей милые сплетни, услышанные от брата. Летом кузина частенько ее навещала, чтобы поболтать за шитьем, под присмотром собственной дуэньи, разумеется.
Слышала, ты замуж собираешься, сказала Лючия.
Да, по осени.
Он красивый?
Я о нем только со слов отца знаю. Джулия сделала вид, что поглощена изучением своих стежков. Он его вернейший союзник в ближнем кругу дожа Consiglio di Dieci. Третьего лета овдовел.
Так он, верно, немолод?
Скоро шестьдесят стукнет. Но, возможно, он все еще хорош собой. Девушка едва сдерживала дрожь в голосе.
Синьора Кавальканти резко посмотрела на нее и нахмурилась. Джулия опустила глаза.
Я его видела, сказала Лючия. Весь такой важный из себя.
Они погрузились в молчание. Синьора Кавальканти отложила свою вышивку.
Думаю, мне пора отдохнуть, сказала она и удалилась с лоджии внутрь. Джулия услышала, как она зашторивает окно у себя в спальне на верхней террасе.
Блики отраженного каналом солнечного света играли причудливой светотенью на стенах. Увешанная сушащейся одеждой веревка танцевала на свежем бризе. По другую сторону канала женщина, высунувшись по пояс из окна, вытягивала веревкой из причалившей гондолы корзину с провиантом.
Дуэнья Лючии, извинившись, также ненадолго отлучилась, и девушки остались без присмотра. Лючия тут же извлекла из складок широкого платья запечатанное сургучом письмо и почти небрежно кинула его на колени подруге с таким видом, будто это в порядке вещей.
Джулия ошеломленно уставилась на доставленное ей послание:
Это еще что такое?
Лючия оглянулась через плечо никого.
Быстро вскрывай!
Девушка сломала печать, вынула из конверта листок и прочла лаконичную записку:
Видел тебя в церкви. Мы должны встретиться. Ты само совершенство. А.
От кого это?
От друга моего брата, сама я его не знаю.
Как его звать?
Брат не говорит. Просто попросил тебе передать. Покажи-ка.
Лючия попыталась выхватить письмо из рук у Джулии, но та сложила его и сунула за лиф платья. Конверт же изорвала в клочки и вышвырнула с балкона в канал.
И зачем, интересно, этот друг твоего брата шлет мне письма? Опозорить меня хочет?
Людовичи сказал, что это единственный способ.
Единственный способ чего?
Единственный способ вас познакомить, полагаю.
Джулия попыталась хоть как-то собраться. Щеки пылали. Она обмахивалась вышивкой вместо веера. Письмо она тут же сожжет, как только останется одна. Если бы его автор был достоин ее общества, он бы договорился о встрече через отца. А само то, что он подбил друга переправить ей записку контрабандой, лишь подтверждает, что этому типу не место не только в знатной семье, но и просто среди порядочных людей.
Что делать будешь? шепотом спросила Лючия.
Выясню-ка, кто он такой, прошептала в ответ Джулия. Синьора Кавальканти спит каждый день с полудня до вечерни, пока я изучаю Библию. Передай своему брату, чтобы друг его гондолу не отпускал, чтобы стояла у канала наготове. И если заявится раньше или позже, я к нему не спущусь и пусть после этого меня больше не беспокоит.
Глава 17
Джулия обернула вокруг плеч длинную накидку и натянула капюшон пониже на лицо. «Еще не поздно отказаться от всей этой затеи и вернуться к себе», подумала она. Заслышав доносившийся из спальни синьоры Кавальканти храп, она рассмеялась. Все-таки приятно было перехитрить старую дуэнью.
Девушка открыла тяжелую деревянную дверь и окинула взглядом каменные ступени, ведущие к воде.
Гондольер, высокий мавр в атласной рубашке с лоскутными рукавами и в широкополой шляпе, окантованной алой лентой, небрежно накинул веревку на полосатый швартовочный столб и стоял, опершись на багор, с заносчивой непринужденностью.
Она тихонько притворила за собою дверь и сделала глубокий вдох. Сбежала вниз по ступеням. Гондольер раздвинул перед нею занавес, Джулия запрыгнула внутрь и чуть не ахнула.
Она тут же узнала того, кто встречал ее внутри гондолы.
Все говорят, что у меня есть все задатки для того, чтобы стать отменным гондольером, сказал юноша. Но отец бы мне этого так или иначе не позволил. Он думает, что сыну главного защитника республики подобает стремиться к бо́льшему.
Твой отец капитан-генерал нашей армии?
Да. А самого меня зовут Аббас. Если же внешность моя тебя слишком шокирует, миледи, можешь уйти прямо сейчас, и я клянусь, что в жизни тебя больше не потревожу.
Он был молод, разве что самую малость старше нее самой. Кожа у него была цвета красного дерева, волосы плотно-курчавые. В левом ухе переливался рубин.
Девушка села на скамью.
У меня есть всего несколько минут, иначе хватятся.
Синие бархатные занавеси со всех сторон надежно скрывали их от любопытных глаз. Единственное, что Джулии было видно из крошечной каюты, пестрая штанина гондольера на его посту на корме. Лодка пахла плесенью и грецким орехом.
Аббас высунул голову за полог занавеса и что-то сказал гондольеру. Лодочник отцепил веревку, и она услышала мягкие всплески шеста: тот выводил их на середину канала.
Она запустила руку за накидку.
Вот твое письмо.
Мне оно без надобности.
А мне слишком опасно его хранить. Если хочешь, я его сожгу.
Нет, не надо. Юноша забрал у нее листок. В нем ровно то, что я имел тебе сказать. С тех пор как я увидел тебя, ни о чем другом думать не могу.
Джулия почувствовала прилив жара к щекам.
Ты знаешь Людовичи Гамбетто?
Отец у него генерал и советник моего отца. Мы тут оба изгои, полагаю. Чужаки.
Но ведь Гамбетто знатная венецианская фамилия.
Аббас выглядел явно смущенным.
Людовичи же внебрачный сын. У синьора Гамбетто была любовница. Она умерла, когда Людовичи был еще младенцем. Синьор Гамбетто человек добрый, вот и воспитывал его наравне с законными детьми, но Людовичи здесь никогда не примут как своего среди людей, обладающих весом. Я полагал, тебе это известно.
Но откуда ей было это знать? Никто ей никогда ничего не рассказывал.
Мне жаль, что все так обстоит. Аббас развел руки и ухватился ладонями за бархатный полог. Я хотел, чтобы мой отец замолвил перед твоим слово за меня. А он сказал, что это невозможно. Но я верю в то, что нет на свете ничего невозможного. Он протянул руку и откинул капюшон с ее лица.