Вот это аппетит! А я только к салату притронулся. Сколько дней ты не ел? поинтересовался мой единственный друг.
Немного, слукавил я.
Ответь честно.
Три, сказал я, глубоко вздохнув.
Черт тебя!.. Ты же так язву заработаешь! Ну почему не пришел ко мне? Разве я бы не дал тебе денег на еду? разгорячился Димка.
Ты же знаешь, я
Да, знаю, черт тебя Эта твоя идиотская гордость!
Гордость не может быть идиотской.
Она может быть неуместной.
Димка опустил глаза и принялся за картофельное пюре. Я знал, что мог попросить у него, знал, что он мне всегда поможет, и это не ударит по его кошельку. Не знаю, может я старался со всем справиться в одиночку? У меня никогда никого не было кроме себя самого.
Ну так, как работа? Нравится? спросил Димка, пережевывая кусок котлеты.
Об этом я и хотел поговорить, начал я.
Что опять? Снова что-то не так? спросил мой друг и отложил вилку в сторону.
Я не могу здесь работать, признался я. Не для меня это.
Твою ж
Я правда не могу.
Ты ведь и месяца здесь не отработал, опять бежишь. Да, люди выполняют работу куда похуже и за меньшие деньги. Почему так, а? Ты же не на одной работе не задерживаешься, придумываешь отговорки.
Мне просто нужно найти что-то свое.
Черт тебя Да о чем ты? Сейчас работа не хобби, редко, когда она приносит кому-то удовольствие. Это обязанность, это всего лишь способ раздобыть деньги, способ прожить дальше.
Не кипятись так. Я же не сказал, что увольняюсь. Я хотел спросить, может у тебя есть друзья или знакомые, кому нужны работники куда-нибудь, только не в больницу.
Я с надеждой посмотрел на Димку.
Нет, Жень, у меня мало друзей, но все они врачи.
Должно быть, он заметил перемену во мне, прочитал в глазах отчаяние. На несколько минут мы оба притихли.
Слушай, а почему бы тебе не пойти в те места, где берут всех желающих? вдруг спросил Димка, нарушив молчание.
Это куда?
В ресторан какой-нибудь, официантом.
Официантом? Ты забыл ту историю? Я ведь уже работал официантом.
Не припомню, чтобы ты мне рассказывал.
Я рассказывал. Навряд ли после этого мне открыта дорога в общепит.
Ах, ты про того политика?
Его избрали. Его возможности теперь куда больше, чем ты думаешь.
Мне тогда было то ли двадцать два, то ли двадцать три. Я думал так же, как Димка, что пойду работать туда, куда берут любого, в официанты. Я нашел приличный ресторан, где прилично платили. Я думал, что подавать еду не так уж сложно, но и там нарвался на неприятности. Время на работе текло мучительно долго, в перерывах между тем, как я разносил еду и приносил счет, я таращился на стенку и старался найти тот участок, куда я еще не смотрел. У нас была глупая форма: черные брюки, белая рубашка и бабочка. Я походил на лакея или дворецкого. Волосы заставляли укладывать гелем и делать пробор посредине, а еще улыбаться, всегда улыбаться, как идиоты. Я был просто обслугой, ничем не отличался от уборщицы или горничной. Мне швыряли меню и оставляли на чай то шесть, то десять рублей. В один вечер мне доверили обслужить столик очень важного человека, политика, что баллотировался в Государственную думу. Наш управляющий говорил, что налажать нельзя, иначе меня уволят.
Я подошел к столику и протянул гостям меню. Политик ужинал в компании юной девушки, годящейся ему в дочери. Сам он выглядел весьма мерзко с большим животом и лысиной, толстыми пальцами, на которых поблескивало несколько колец с бриллиантами. А его спутница была слишком уж ненастоящей, раскрашенной, как трансвестит, и показывающей всем своим видом, что этот ресторан для нее не годится. Она поставила на стол черную, лакированную сумку и все время доставала оттуда телефон с блестками, чтобы посмотреть, сколько прошло времени. Когда я принес меню, политик сказал, что персонал совсем обнаглел, мол, зря я подал меню закрытым. Потом он и его малолетняя подружка стали смеяться над тем, что им подослали самого тупого и несмышлёного официанта. Девушка спрашивала, сколько ее любовник оставит мне на чай. Мужчина говорил, что я не достоин чаевых и буду рад сожрать их объедки. Пусть я в первый раз в жизни попробую фуагра. Это ведь честь для меня. Весь вечер эта парочка насмехалась надо мной, когда я проходил мимо. Они раз пять подзывали меня, чтобы я еще раз подогрел мясо или, чтобы я еще раз помыл бокалы, они нарочно пачкали скатерть и смотрели, как я вытирал ее, говорили подотри здесь и подотри там. Я все смотрел на стену с часами, ждал, чтобы эти двое поскорее ушли. Наконец, они попросили счет. Когда я принес им квитанцию, политик сказал, что сумма слишком большая, мол, качество обслуживания на низком уровне, и вообще, следует вычесть эту сумму из моего жалования. Его молодая спутница покачала головой и сказала, что это вполне справедливо. Подбежавший по первому зову управляющий, боясь потерять теплое место, и в правду, решил взять с меня эту суму. Наверное, в тот момент что то внутри меня сломалось.
Значит, качество обслуживания низкое? А что именно вам не понравилось? спросил я.
Чего это вы со мной разговариваете в таком тоне? возмутился политик.
Да! подскочив крикнула его юная спутница.
Мне вот всегда было интересно такие, как ты, осознают, что с ними общаются только из-за денег, осознают, что не будь их, они были бы просто некрасивыми толстяками, на которых не обратила бы внимания ни одна приличная девушка? Они осознают? Я прервался и взял в руки недопитую бутылку красного вина. Они осознают, что их спутницы смотрят на часы каждые пять минут, потому что не могут дождаться, когда закончится этот кошмар? Я вылил содержимое бутылки прямо в сумку девушки. Так скажи, они осознают? Осознают, что их любовницы блюют после того, как на них побывало такое мерзкое тело?
Его молодая спутница начала кричать как свинья, которую режут.
И ты считаешь, что третировать тех, кто ниже, отбирать у них их грошовую зарплату, тогда как эта сумма для тебя ничто, это возвышает тебя? Только вот ты не учел одного те кто ниже тебя, не слабее тебя.
Помню, как болел мой кулак. Я ударил с такой силой, с какой только мог, послышался хруст, я увидел его лицо, лицо управляющего, крики девушки. В тот момент я со всем смирился и готовился услышать вердикт виновен. Это лучше, чем унижение. Мне было плевать на последствия.
Ну ты дал! Ничего не боишься! восхитился Димка.
Просто мне нечего терять.
Разве что свободу.
Я хорошо помнил те чувства. Я иду из ресторана в съёмную квартиру, правая рука изнемогает от боли. Странно, но я не жалею о том ударе, даже наоборот, горжусь этим. Мысленно я сел на скамью подсудимых и посмотрел в сторону истца, я смотрю свысока, мне плевать, что со мной сделают, пусть даже посадят на электрический стул, я все ровно буду выше него, буду выше таких, как он.
И так странно, что тебе за это ничего не было, удивился мой друг.
Шли выборы. Я думаю, история о том, что его побил официант, была не в его пользу.
И все равно, ты не прав! Нужно вести себя более смиренно что ли.
Димка не смог подобрать слова, ему хотелось тонко намекнуть мне, что мне пора изменить свою жизнь. Будто я не знал этого, будто сам я этого не хотел.
Ладно, я пойду. Мне нужно проверить, как там бабушка, которую я спас, сказал я и резко встал из-за стола.
Какая еще бабушка? недоумевал Димка.
Долгая история. Я потом расскажу.
Я поднялся в перевязочную. Может бабушке нужна была еще какая-то помощь, или ее нужно провезти по коридору, или помочь купить лекарства в аптеке. Когда поднялся, я увидел ее, сидящую на стуле возле кабинета.
А, вот и вы! А я уж думала пропали, тихо сказала старая женщина.
Я бы вас не бросил.
Господи боже, какой же вы добрый человек! Такого редко встретишь! Еще и молодой!
В ее глазах было столько добра и радости, что я невольно улыбнулся.