У него на скулах заиграли мышцы.
— Конечно, не было. Для них это, наверно, вроде голоса с небес. Или он звучит внутри головы. Но они слышат нас.
— Как?
— Откуда мне знать? Ты хочешь во всем найти смысл? Нет тут никакого смысла, Майк! Вот тебе пример. Ты разговаривал с этим монголом. Ты задал ему вопрос и он ответил тебе?
— Да, но…
— Дай мне закончить. О чем ты спрашивал его?
— Он сказал, что отец послал его куда-то. Я спросил куда, и он сказал: «По воде. К своему старшему брату».
— Он ответил тебе сразу же?
— Да.
— Ну, на самом деле это невозможно. Икарус находится на расстоянии девяноста трех миллионов миль отсюда. В радиопередаче должна возникать примерно восьмиминутная задержка. Понимаешь? Ты задаешь ему вопрос. Восемь минут на то, чтобы луч достиг Икаруса, и еще восемь минут, чтобы ответ вернулся обратно. Он никак не мог разговаривать с тобой в реальном времени. И все же, по твоим словам, так оно и было.
— Может, это только кажется. Может, это совпадение — то, что его слова кажутся ответом на мой вопрос.
— Может быть. Или петля во времени, создающая этот эффект, каким-то образом съедает задержку. Я хочу сказать, что искать смысл тут бесполезно. Тем или иным способом луч доносит логически последовательную информацию. Не знаю, как это получается. Это просто есть. Если имеешь дело с невероятными вещами, возможно любое объяснение. Почему бы не предположить, что наши голоса они слышат из воздуха? — Хедли нервно рассмеялся или закашлялся. — Однако монгол остается на линии дольше всех других, поэтому ты нам нужен — чтобы попытаться установить с ним реальную связь. Ты говоришь на его языке. Ты можешь подтвердить, что все наши заявления — чистая правда, как бы дико это ни звучало. Ты можешь побеседовать с парнем, который живет шестьсот лет назад, узнать, где он на самом деле и что, по его мнению, происходит. А потом рассказать обо всем нам.
Я украдкой взглянул на настенные часы. Половина первого. Не припомню, когда я в последний раз бодрствовал в такой поздний час. Я веду спокойную, размеренную жизнь, я уже тринадцать лет как профессор, у меня докторская степень, Вашингтонский университет, кафедра китаистики.
— Надевай шлем, — сказал Хедли. — Мы вот-вот поймаем сигнал.
Надевая шлем, я думал об этом маленьком спутнике связи. О том, как он трудолюбиво кружит вокруг Солнца, пролетает сквозь невообразимый жар, немыслимые волны жесткого излучения, но тем не менее остается цел. О том, что сейчас он находится на дальней стороне орбиты и делает невероятное: посылает электромагнитные сигналы из далекого прошлого в мою голову.
Потрескивание и скрип возобновились. Потом из шума и мрака прорезался голос монгола. Он звучал ясно и четко.
— Где ты, голос? Говори со мной.
— Здесь, — ответил я. — Ты меня слышишь? Скрип, визг, шипение. Потом:
— Голос, что ты такое? Смертный или князь Господина? Последние слова поставили меня в тупик. Я достаточно хорошо владею языком халха, но возможности говорить на нем имел мало. К тому же здесь существовала проблема контекста.
— Какой господин? — спросил я в конце концов. — Какой князь?
— Есть только один Господин, — с невероятной силой и убежденностью ответил монгол, выделяя каждый слог; в его тоне отчетливо прозвучала и заглавная буква. — Я Его слуга. Ангелосы — его князья. Ты ангелос, голос?
Ангелос? Это греческий. Монгол спрашивает меня, являюсь ли я ангелом Божьим?
— Я не ангел, нет, — ответил я.
— Тогда как же ты можешь вот так со мной разговаривать?
— Это как бы… — Я замолчал. Не мог вспомнить, как на языке халха будет «чудо». В конце концов нашел выход. — Это по высокой милости небес. Я говорю с тобой издалека.
— Насколько издалека?
— Скажи мне, где ты. Хрип, треск, свист.
— Повторяю. Где ты?
— Новый Рим. Константинополь. Я удивленно вытаращил глаза.
— Византия?
— Византия, да.
— Я очень далеко оттуда.
—