Женщины составляют половину населения земли. Если они будут освобождены, если им будут даны основные права, с миром произойдет невероятные метаморфозы — которые чрезвычайно необходимы. Женщине мешали производить что-либо кроме детей. Она может внести в мир так много, и качество этого будет совершенно иным. В этом будет больше красоты, в этом будет больше жизненности, в этом будет больше любви, в этом будет больше сока.
Пока еще не способна женщина на дружбу: женщины это кошки, или птицы, или, в лучшем случае, коровы.Я осуждаю Заратустру за это утверждение. Высказываний такого рода полно во всех религиозных писаниях. Здесь Заратустра совершенно забыл... и никто не осудил его по той простой причине, что читают только мужчины, женщинам веками запрещалось даже читать; они не знают, что написано о них в писаниях.
Китайские писания отказывают женщине даже в том, что у нее есть душа. Древний китайский закон, который был широко распространен до настоящего столетия, позволял мужу даже убить свою жену. Это не считалось преступлением, потому что женщина — всего лишь вещь, как мебель, а если вы сломали стул, то это не преступление.
Но женщинам не разрешалось даже читать эти писания — их писали только мужчины и читали только мужчины. До сих пор мы жили в мире, созданном мужчинами, в мире, который абсолютно неправилен по отношению к женщине. Никто не интересовался женщинами, и никто не считался с женщиной.
Пока еще не способна женщина на дружбу; но скажите мне вы, мужчины, кто из вас способен на нее?Некоторый разум вернулся к Заратустре, потому что он говорил против женщин... и, должно быть, под конец, он говорит, что женщина не способна на дружбу — а как насчет мужчин? В этом он искренен, он замечает:Но скажите мне вы, мужчины, кто из вас способен на дружбу?
... Так говорил Заратустра.
О тысяче и одной цели
1 апреля 1987 года.
Возлюбленный Ошо,
О ТЫСЯЧЕ И ОДНОЙ ЦЕЛИ
Ни один народ не смог бы выжить, не производя оценки; чтобы сохраниться, должен он оценивать иначе, нежели сосед его.
Многое, что у одного народа называется добром, у другого слывет позором и поношением: вот что обнаружил я. Многое из того, что здесь именуется злом, там облекалось в пурпур почестей...
Скрижаль заповедей добра воздвиг над собой каждый народ. Смотри, это скрижаль преодолений его, это голос его воли к власти.
Похвально у него то, что дается с трудом; добрым зовется тяжелое и неизбежное; а то, что сильно настолько, чтобы освободить от величайшей нужды,—самое редкое и тяжелое—он провозглашает священным.
То, что позволяет ему господствовать, побеждать и блистать на страх и зависть соседу, имеет для него значение высшего, наипервейшего мерилаценностей и смысла всех вещей...
Изначально человек придал ценность вещам, чтобы этим сохранить себя; он дал вещам смысл, человеческий смысл! Потому и назвал он себя человеком, что стал оценивать.
Оценивать — значит создавать. Слышите вы, созидающие! Именно оценка придает ценность и драгоценность всем оцененным вещам.
Лишь через оценку появляется ценность: и без оценивания был бы пуст орех бытия. Слышите вы, созидающие!
Перемена ценностей — это перемена созидающих. Всегда будет разрушителем тот, кто становится творцом.
Некогда творцами были целые народы, и только потом—отдельные личности: поистине, отдельная личность — это самое юное из всего созданного...
Любящие и созидающие — вот кто всегда был творцом добра и зла. Огонь любви и гнева пылает на именах всех добродетелей.
Много стран и народов повидал Заратустра, но не нашел он на всей земле силы большей, чем творения любящих: «Добро» и «Зло» суть их имена.
Поистине, чудовищны сила и власть этой похвалы и этого порицания...