Наконец-то пришли результаты вскрытия и разрешение властей. Теперь мы можем похоронить беднягу. Ночью третьего августа он переправился на противоположный берег реки это было сказано Секондо так, будто речь шла о переселении на другую планету.
Кто? О ком это вы? спросил инспектор и оглянулся по сторонам, надеясь на поддержку посетителей бара. Им, судя по всему, пришлось терпеть горестные излияния Секондо уже с самого утра. Несколько мужчин молча сидели за барными столиками и всем своим видом выражали дружескую солидарность.
Мой поставщик просекко. Граф.
Какой граф?
Граф Анчилотто.
Инспектор припомнил, что кое-то читал об этом в местной прессе. По долгу службы он всегда внимательно следил за новостями, и эта смерть не ускользнула от его внимания. Стуки не знал только, что этот тип был знакомым Секондо, и удивился, как тому удалось все эти дни скрывать свои чувства и держать все в секрете. Он ведь ни разу не проговорился, и Стуки ничего такого в нем не заметил. Не считая той особой грусти, причина которой теперь стала понятной.
Самоубийство, прошептал Секондо едва слышно, но ему самому показалось, что это было сказано слишком громко. Вдруг по какой-то причине Господь не заметил этот тяжкий проступок? Он, Секондо, конечно же, не собирался доносить.
Стуки кивнул головой: об этом тоже написали в газетах. Вызвало удивление место, где самоубийца был найден.
Это тот самый «человек на погосте»? в свою очередь прошептал инспектор.
Да, он лежал у дверей семейного склепа, одетый в шелковую пижаму, а рядом стоял матузалем шампанского с гравировкой на стекле: «Per aspera ad astra», добавил Секондо. «Через тернии к звездам».
Это можно перевести и так: «Путь к добродетели полон препятствий», задумчиво произнес Стуки. Это было написано на что такое матузалем?
Что? А, это шестилитровая бутыль для шампанского.
Инспектор Стуки еще не слышал, чтобы кто-нибудь из владельцев бара так хорошо отзывался о своих поставщиках. Устроившись на плетеном стуле рядом с кассовым аппаратом, Секондо принялся на все лады превозносить прекрасные качества усопшего, который выступал в обличье то рыцаря, то философа, то даже деревенского поэта. Опечаленный бармен жалобно смотрел на Стуки, напоминая ему головастика, которого вытащили из воды. Он устало потер глаза и произнес, что, по его размышлению, в смерти графа не все чисто: человек, который имел привычку прогуливаться в каштановой роще и вдоль золотившихся в лучах восходящего солнца виноградников, просто по определению не мог покончить с жизнью. И тем более при помощи снотворного. Секондо поискал в холодильнике и вытащил бутылку с большой пробкой.
Это выдержанное просеккино, которое изготовлял граф, бармен ласково погладил бутылку и наполнил из нее два стакана.
Знаете, инспектор, граф Анчилотто ни за что бы не ушел добровольно из жизни, когда до сбора винограда оставалось всего несколько недель. После тяжких трудов в течение многих месяцев такому виноделу, каким был граф, не терпится увидеть гроздья винограда уложенными в ящики и узнать, как на этот раз все сложилось с сахаристостью, кислотностью и всеми другим параметрами, которые важны для получения хорошего вина. И потом, с шампанским! В крайнем случае могла быть франчакорта[8], но никак не иностранное вино!
Стуки сделал маленький глоток просекко, на секунду задержав его во рту.
Вы хотите сказать, что кто-то довел графа до самоубийства?
Может быть, и да.
Может быть?
Или подсыпали ему снотворное в вино.
Даже так? Этот господин идет на кладбище, для чего неизвестно, и оказывается там с огромной бутылкой шампанского, в которую кто-то насыпал снотворного?
Конечно, такой человек как граф Анчилотто был способен на какую угодно выходку: принести с собой пятнадцатилитровую бутыль навуходоносор, чтобы напиться каким-нибудь особым способом, например
Секондо, опомнитесь! Кто, по-вашему, мог подмешать графу в шампанское снотворное? Кому это было выгодно? Международной корпорации по производству игристых вин?
На успев договорить, Стуки уже пожалел о сказанном: бармен посмотрел на него с плохо скрываемой враждебностью.
Продолжайте шутить над покойником, продолжайте
Может быть, вы располагаете конкретными фактами? поспешил исправить неловкость Стуки. Или вы так хорошо знали этого человека, что категорически исключаете временное помешательство?
Секондо надолго замолчал, казалось, он старался что-то вспомнить. Внезапно его прорвало:
Граф любил женщин, вино, конечно же. Еще ходить пешком и смотреть на огонь. Такой человек может совершить самоубийство?
А и вправду, подумал Стуки и, поднеся к глазам бутылку, прочитал: «Edamus, bibamus, gaudeamus» «Давайте есть, пить и наслаждаться!» У этого господина Анчилотто на всех бутылках были надписи на латыни?
Бармен не удостоил его ответом.
Завтра бар будет закрыт, объявил Секондо, я иду на похороны.
Закрыт? Целый день? То есть завтра никаких тефтелей?
Это самое малое, что я могу сделать, чтобы почтить память графа.
Надо же!
А где он жил? спросил Стуки.
Секондо произнес название города с такой торжественностью, будто речь шла о священной реке: Чизонди-Вальмарино. Именно там, где Стуки провел полную загадок ночь! «Ведьмы», инспектор на секунду мысленно вернулся к сестрам из переулка Дотти.
Я тоже завтра пойду на похороны, сказал инспектор Стуки.
Это было одним из тех внезапных решений, о которых никогда не знаешь, откуда они берутся. Или все-таки знаешь?
18 августа. Вторник
На похоронах господина Анчилотто, казалось, собрался весь город. В церкви яблоку было негде упасть. Первые ряды церковных скамей занимали ученики младших классов, за их спинами расположились подростки. Дальше сидели мастера-бондари, пожилые сомелье и энологи[9] выпускники славной школы виноделов с полуторавековой историей, находившейся в соседнем городе Конельяно. Также было много стеклодувов, работников питомников, не говоря уже об агрономах, ампелографах[10], специалистах по корневой системе и фитопатологах тех, которые воюют с вредоносными микроорганизмами, атакующими виноградную лозу. Большая часть многоликого мира вина собралась здесь в этот час, чтобы почтить память безвременно ушедшего прославленного рыцаря просекко. Среди остальных выделялись массивные фигуры торговцев и прессовщиков винограда: создавалось впечатление, что они уже сейчас ощущали на своих плечах тяжесть ожидающего их изнурительного труда во время предстоящего сбора урожая. Все присутствующие были одеты по случаю в темные одежды строгого покроя; у всех грустные лица, сложенные на коленях руки. Тем не менее порой можно было услышать кое-какие перешептывания о делах, раздавалось тихое «по рукам», сопровождавшееся рукопожатием, условный знак только что заключенной сделки, называлось количество литров, пробок, этикеток, бутылок, а также названия больших ресторанов, которые покупали вино по отличной цене.
Инспектор Стуки стоял в дальнем углу церкви, у самых дверей. Бармен Секондо сидел в первых рядах, среди детей и немногочисленных дальних родственников покойного графа, который и сам в свое время не позаботился о продолжении рода, и его предки, судя по всему, были не очень-то плодовиты. Когда гроб выносили из церкви, словно разрезая ожидавшую у входа толпу на два крыла, Стуки представил, что вот сейчас все поднимут высоко над головой бокалы с пенящимся вином и выпьют за короля виноделов. Но ничего подобного не произошло: в абсолютной тишине люди выстроились за гробом, и длинная молчаливая процессия двинулась по улицам города по направлению к кладбищу.