У меня очень много дел, ответил наконец Уолрейфен. Столько всего нужно успеть до возобновления работы парламента. Существует теневая поддержка этой новой ассоциации радикальных реформ, и Пиль не зря обеспокоен. Равенство прекрасная идея, и я в принципе поддерживаю ее, но все может выйти из-под контроля.
Мой отец тоже когда-то поддерживал радикальное движение, сказал Макс, но получил за это пулю в голову. Так что, Джайлз, будь осторожен, иначе и твои благородные стремления приведут к чему-нибудь подобному. А я и вовсе окажусь в дурацком положении, когда мне придется разбираться, кто это сделал: виги, тред-юнионы, сборище радикалов или твоя собственная треклятая партия.
Но, Макс, кто-то ведь должен беспокоиться о будущем Англии. Пожал плечами Джайлз. Это цель всей моей жизни.
О, мой друг, рассмеялся Макс, жизнь это не только работа! Есть еще семья, дети! Женись ты наконец, ведь пора уже подумать и о наследнике.
Ну, на этот счет беспокоиться не стоит: у меня есть пара дальних родственниц где-то в не знаю где: возможно, в Пенсильвании. Если наследство окажется стоящим, одна из них вернется. Американцы корыстолюбивы до мозга костей.
Но разве здесь, в Сомерсете, не найдется для тебя пухленькой хорошенькой девчушки? рассмеялся Макс. А кроме того, тебе нужно поехать в Кардоу и поставить, наконец, эту дерзкую экономку на место.
Миссис Монтфорд? тоже рассмеялся Уолрейфен. Я с удовольствием задушил бы ее.
Скажи-ка мне, приятель, остановился Макс и с любопытством взглянул на друга, эта твоя миссис Монтфорд молодая?
Думаю, да, равнодушно пожал плечами Уолрейфен. Они всегда такие.
Что ты хочешь этим сказать?
Их нанимает дядя Элиас: понимаешь, что я хочу сказать?
Ах, значит, у нее есть еще обязанности, кроме ведения хозяйства?
Ну, неохотно признался Уолрейфен, так было всегда, но ведь дядюшка уже немолод. Однако я знаю, что они с миссис Монтфорд часто и ожесточенно ссорятся.
Да? И откуда эти сведения? поинтересовался Макс.
От Певзнера, дворецкого. Думаю, миссис Монтфорд во все сует свой нос. Но так как дядя Элиас никогда мне не жаловался, можно предположить, что между ними что-то есть: майор не склонен к филантропии.
Некоторое время они молча шли по Беркли-сквер, потом Макс спросил:
Как сегодня твоя нога, Джайлз? Мне кажется, ты немного хромаешь.
Какое тебе дело до моей ноги? проворчал Уолрейфен, притомившись от Макса и его рассуждений. Хватит уже говорить об этой ерунде.
Макс удивленно посмотрел на него: о какой такой ерунде речь? О ноге? Об отце? О Кардоу? Вариантов множество и ни одного приятного! Но, будучи хорошим другом, уточнять он не стал.
Глава 2
Сырую мрачную башню замка Кардоу, заваленную сломанной мебелью и разным хламом, прислуга уже давно обходила стороной. Северная же башня, смотревшая через залив на Уэльс, совсем другое дело. На ее верхнем этаже даже сохранилось кое-какое ценное имущество Кардоу возможно, потому, что слуги и жители деревни верили, что в замке обитают привидения.
Заключавшиеся в Кардоу браки имели обыкновение заканчиваться трагически. Так, в начале XVII века жена третьего графа бросилась из окна пятого этажа и разбилась. С тех пор немало слуг, которые с вытаращенными глазами нетвердой походкой поднимались на холм после вечера, проведенного в «Королевской гавани», видели призрак леди Уолрейфен, прогуливавшейся по парапету.
Осторожно открыв дверь, Обри высоко подняла фонарь и осветила чердак. Свет отразился от огромной круглой каменной рамы и немного ярче от зеркального окна, вставленного в нее, но призраков видно не было.
О-о боже! прошептала Бетси, когда пламя неровно задрожало. Как вы думаете, здесь есть летучие мыши, миссис Монтфорд?
Ничего удивительного, если не только летучие, но и обычные мыши и пауки.
Но самое страшное летучие мыши, мэм!.. дрожащим голосом проговорила Бетси. Говорят, они высасывают из человека кровь.
Ничего подобного: летучие мыши не пьют кровь, храбро объявила Обри, хотя таковой себя не чувствовала и уже начала жалеть, что не осталась внизу, где им ничто не угрожало. Мне нужны эти портреты, если они здесь, наверху, Бетси. Сколько их, вы сказали?
Полагаю, не меньше полудюжины, мэм, ответила служанка, отодвинув прочь старую детскую коляску и спугнув этим в темноте мышь, отчего та запищала. Но мы их не унесем: они все очень большие.
Веником, который принесла с собой, Обри смахнула завесу паутины, и словно по волшебству появился огромный портрет по высоте больше ее роста.
Святые небеса! Не хотите взглянуть? шепотом обратилась она к Бетси.
О, благодарю! тоже прошептала та. Думаете, это та, что бросилась из окна?
Нет, это была другая леди: в свободном платье, какие носили всего каких-нибудь сто лет назад.
Скорее всего, это прабабушка майора. Обри повесила фонарь на гвоздь, торчавший из каменной кладки. Помогите мне отодвинуть его в сторону.
Они вдвоем с трудом отодвинули портрет, а за ним оказался другой, еще больше и величественнее, но время его создания, к сожалению, определить не удавалось, так как молодая леди, изображенная на нем, была в маскарадном костюме в греческой тоге и с венком на голове.
Вот эту я знаю, уверенно сказала Бетси. Это ее сиятельство, которая прыгнула с галереи и сломала себе шею. Портрет висел в холле, когда я нанялась сюда посудомойкой.
Прыгнула? ужаснулась Обри.
Ну, кто что говорит, пожала плечами Бетси, то ли прыгнула, то ли упала. Это мать нынешнего лорда он тогда был еще подростком. С ним творилось что-то ужасное, и все эти разговоры о самоубийстве А церковь подняла страшный шум, так что старому лорду пришлось, чтобы успокоить святош, построить новый дом для приходского священника.
Какой кошмар!
На этой семье лежит черная печать. Люди говорят, замок Кардоу проклят, и ни одна молодая жена никогда не будет здесь счастлива.
Что ж, несчастная леди должна вернуться к своему прежнему сиянию в холле, судорожно вздохнув, сказала Обри. Давайте отодвинем портрет, чтобы лакеи унесли его отсюда.
А что, мэм, если его сиятельство не захочет, чтобы эти картины снова повесили? явно не желая перенапрягаться, проворчала Бетси. Ведь кто-то же отнес их сюда зачем-то. Кроме того, эти голубые с золотом гобелены лет сто провисели в большом зале.
А что, кто-то сказал, что не желает их видеть? с некоторым раздражением вскинув брови, спросила Обри.
Мне кажется, я от кого-то слышала, мэм, но не припомню, от кого именно, пожала плечами Бетси, отряхивая руки от пыли.
Пусть так, но эти гобелены в ужасном состоянии: их все равно нужно привести в порядок, настаивала на своем Обри. Не можем же мы смотреть на голые каменные стены.
Бетси это, по-видимому, не очень волновало, но внезапно, когда они отодвинули в сторону картину, ее лицо осветилось радостью. В глубине прятался еще один портрет, на котором была изображена юная леди с почти такими же рыжими волосами, как у миссис Монтфорд.
О-о, мэм, взгляните! Это последняя леди Уолрейфен!
Обри взглянула на портрет, и у нее от удивления отвисла челюсть. Это был совершенно современный портрет хорошенькой женщины с круглым лицом и изумительными голубыми глазами, которые, казалось, смеялись, глядя на художника. Дама была пышнотелой, если не сказать полной, в вышедшем из моды платье с высокой талией.
Хм, не представляла себе почему-то чувствуя непонятное замешательство, заговорила Обри. Я хочу сказать, никто никогда не говорил, что его сиятельство женат или был женат.
Нет, мэм, не нынешний лорд Уолрейфен, рассмеялась Бетси. Это его бывшая мачеха, леди Сесилия Маркем-Сандс. Портрет написан в Лондоне незадолго до того, как они обвенчались со старшим братом майора Лоримера.