20 января 1916 г. Председателем Совета министров вместо И. Л. Горемыкина был назначен шестидесятивосьмилетний Б. В. Штюрмер «старикашка на веревочке» так определил его сам «старец». (Именно из-за назначения председателем Штюрмера Хвостов решил расквитаться с Распутиным, т.к. ранее предполагалось занятие этой должности А. Н. Хвостовым). Династия старательно меняла «шило на мыло», и это видели все. Несмотря на то, что на фронтах положение стабилизировалось, внутри страны ситуация ухудшилась из-за нехватки товаров первой необходимости и общего стремления к полному изменению политического мироустройства страны, ликвидации болота под названием царизм.
В свою очередь семья наглядно демонстрировала духовную состоятельную поддержку свыше умение правильно расставить все по своим местам, найти нужный ориентир действий. Вместо того чтобы на высшие должности назначать ответственных, знающих дело людей, семья подбирала удобных для себя приспешников и, мало того, от непрекращающихся интригах в верхах смена должностных лиц стала происходить чрезвычайно быстро. Все делалось, как казалось, для самого главного охрана имиджа семьи, в общем и целом, чем обычно и занималась вся Романовская династия. Распутин, Горемыкин последние ее представители в нарицательном смысле, Штюрмер поставил точку в явном и психологическом предательстве своего народа, а добивавшийся победы в войне царь, прежде всего, искал славы себе, для чего не жалел многих человеческих жизней, бессмысленно оставленных на полях сражений.
«Царь Николай II царствовал, был Верховным главнокомандующим, но государством не правил, армией не командовал, быть Самодержцем не умел. Он был бесполезен, безволен и полностью погружен в себя. Он держался за трон, но удержать его не мог и стал пешкой в руках своей истеричной жены. Она правила государством, а ею правил Григорий Ефимович Распутин. Распутин внушал, Царица приказывала, Царь слушался»151 по выражению Н. Врангеля, отца будущего белого генерала П. Врангеля. Отправленный в отставку в августе 1916 г. министр иностранных дел С. Д. Сазонов резюмировал: «Император царствует, но управляет императрица Под указку Распутина»152.
Пусть они не совсем правы в видении положения вещей, но факт остается неизменным влияние мистических сил в управление страной, как и всегда, было сильным, с разницей лишь, что теперь это влияние было очевидным. С августа 1915 г. по декабрь 1916 г. ни один министр не был назначен на свою должность без согласия на то Распутина (за исключения министра внутренних дел А. Н. Хвостова).
P.S.: Бог демонстрирует наглядностью, только надо уметь увидеть. В символическом переносе в лице больного цасаревича гемофилией женской болезнью, матриархальностью, была больна страна, которую, в свою очередь, стремились излечить той же матриархальностью в образе распутинщины, страна ввергалась в глубокий матриархат, закостенелый монастырь, излечивания аскетическим путем, когда болезнь-порок побеждается болезнью-пороком: небольшая прививка противостояние-аскетизм, где собственная сила перебарывает в себе заразу иммунитет-просвятление. То есть, с одной стороны, Распутин явил собой образ спасителя, с другой, предстал болезнью-пороком, при посредстве которого страна должна была приобрести силу иммунитета. Другими словами, в замкнутом пространстве порок есть спасение, спасение есть порок.
7 июля 1916 г. Министром внутренних дел был назначен А. Н. Хвостов. Товарищ министра внутренних дел при Столыпине, а затем госсекретарь С. Е. Крыжановский характеризовал нового министра: «Это был человек неглупый, талантливый и ловкий, но какой-то неистовый, почти первобытный по инстинктам и вдобавок совершенно аморальный, способный ради личных выгод и целей на какие угодно поступки»153. В бытность свою губернатором Хвостов получил прозвище Соловей-разбойник. Посвист этого одиннадцатипудового «соловья», раздававшийся в Вологодской и Нижегородской губерниях с 1906 по 1912 гг. был так громок и выразителен, что уже тогда его имя стало нарицательным как символ крайней одиозности и низкопробности. Став депутатом 4-й Думы он возглавил фракцию крайне правых, своей конечной целью планировал пост председателя Совета министров. Уже позже в 1916 г., после отставки с поста министра внутренних дел Хвостов в связи с неудавшейся попыткой убрать Распутина говорил про себя: «Вы знаете меня: я человек без задерживающих центров. Я люблю эту игру и для меня было бы все равно, что рюмку водки выпить, что арестовать Распутина и выслать его на родину»154. Еще более красочно он рекомендовал себя А. Спиридоновичу: «Я ведь человек без сдерживающих центров. Мне ведь решительно все равно, ехать ли с Гришкой в публичный дом или его с буфера под поезд сбросить». Даже прошедший огонь и воду генерал был потрясен: «Я не верил ни своим глазам, ни своим ушам. Казалось, что этот упитанный, розовый с задорными веселыми глазами толстяк был не министр, а какой-то бандит с большой дороги»155. Что же касается деловых качеств «веселого толстяка», то тот же Спиридонович указывает, что «Хвостов был невежда и в политике, и в полиции»156.
Департамент полиции возглавил С. Л. Белецкий, уволенный в свое время В. Ф. Джунковским и готовый на все ради возвращения в должность, «примерный муж», а за пределами семьи устроитель «афинских вечеров». Знавший близко Белецкого по совместной службе Харламов писал о нем как о человеке, который «всегда и со всеми до приторности любезен и вряд ли с кем-либо и когда-либо правдив». Любезность, уступчивость, ловкость были основными его чертами, всегда в хлопотах и постоянной суете. «Доступность и простота в обращении были его любимыми коньками». Свои письма подписывал неизменно «Ваш покорнейший», а иногда и «усерднейший слуга». Белецкий был человеком «несомненно хороших способностей и еще больше трудолюбия». Но эти качества, как «и свою недюжинную энергию», он «к сожалению», направлял не на интересы дела, «сколько на устройство своего служебного благополучия, а так же и на создание себе популярности, причем как в том, так и в другом направлении преуспел немало». Способностей к государственной деятельности у него, однако, не было. По мнению Харламова, Белецкий был «совсем ничтожным в государственном смысле человеком»157.
В компанию высших полицейских чинов входил некий князь М. М. Андроников, нигде не служивший и не имеющий никакого состояния, но, тем не менее, живущий на самую широкую ногу, был вхож в самые высокие «сферы» вплоть до Царского Села. Министры, сановники, придворные стремились быть с ним в дружбе. И этому нисколько не мешало исключительно скандальная репутация князя, о которой все высокопоставленные знакомые были отлично осведомлены. Все знали, что Андроников величайший интриган и опасный сплетник с порочной личной жизнью (свою спальню князь разделил на 2 половины: в первой была молельня, во второй он предавался утехам с молодыми людьми офицерами и штатскими). Сам себя Андроников называл «адъютантом Господа Бога», «человеком в полном смысле», «гражданином, желающим как можно больше принести пользы своему отечеству»158. Проведя с царицей аудиенцию, он привел ее в восторг. После старика Горемыкина в премьеры ненадолго был поставлен старик Б. Штюрмер. Коллеги-министры презирали его за бесчестность, неумение руководить и даже председательствовать.
Назначение Штюрмера «было ошеломляющим, видимо, для всех и лично для меня событием» показывал министр земледелия А. Н. Наумов. «Он представлял из себя какой-то ходячий церемониал: ни один мускул не движется Говоришь ему что-нибудь и будто видишь перед собой какой-то футляр»159. В своих воспоминаниях Наумов пишет: 19 января 1916 г. «откуда-то из присутственных недр Мариинскаго Дворца, до нас докатился невероятный слух о назначении на место Горемыкина Штюрмера. Мы были так ошеломлены подобной, показавшимся нам совершенно несуразной новостью, что отмахнулись от нея, как от какого-то страшнаго кошмара, и разошлись по домам, будучи уверены в полнейшей вздорности распущеннаго досужими озорниками дикого слуха»160. Когда же на другой день появился указ о назначении, «ужас и отчаянье завладели всем моим существом ужас за царский престол и отчаяние за предстоящее мне сотрудничество с лицом, которому я при встрече неохотно подавал руку. / Должен сознаться, что при этом назначении у меня впервые возник настоящий жуткий страх за целостность российского престола и за спокойствие страны»161. В качестве председателя «Штюрмер производил впечатление напыщенного манекена, не способнаго ни на что реагировать»162. Как уверял Волконский, он был настоящим рамоликом (слабоумным), ничего не удерживавшим в голове. Кроме этого, его немецкая фамилия только раздражала общество.