Хамелеонство русского народа хорошо описано у В. И. Немировича-Данченко «Соловки»: «Были тут и странники. Это народ строгий, серьёзный, неподвижный, с устоем Серую из грубаго крестьянскаго сукна ряску охватывает широкий ременный пояс. В руках посох, ноги босы, а из под ряски иногда выглядывает власяница. Только крупные, алые губы дышат чем-то иным, не аскетическою замкнутостию, порвавшей все свои связи с миром жизни, а чувственным, жадным, неудержимым стремлением к этому самому миру, к этому самому блудному и пьяному житию. Но пусть только этот гражданин леса и проселочной дороги заметит на себе посторонний взгляд: в один миг погаснут глаза, на лице разом отпечатлеется стереотипная, иконописная сухость и строгость, губы как-то подберутся внутрь и богатырская грудь станет впалой, и голова словно войдет в плечи, и цепкие, крупныя руки благочестиво сложатся в крестное знамение»127.
Правильно отметил С. Л. Фирсов, что Г. Распутин во время своих странствий по монастырям и скитам имел общение со всеми религиозными течениями того времени, лишь вызывает вопрос поставленное автором ударение в этой фразе, сомнение насколько сама православная церковь отличается от вольнодумных христоверов. Общавшись и с вольнодумцами, и с монахами Распутин увидел странный парадокс религиозная мораль в достижении высших форм святости хлыстов и юродивых, являющихся в православии негласным примером в борьбе с искушениями и имеющие мораль, что для спасения полезен как аскетизм, для умерщвления плоти, так и грех, чтобы, начиная от малых доз, как физкультурник на тренажере, через борьбу с ним и победу, человек смог обрести стойкость-силу, и, в конечном итоге, аскетизм-святость, попутно каясь в нем и, следовательно, очищаясь от него и приобретая, таким образом, еще большую святость один в один, причем, масштабность этого действия также закономерно увеличивает святость. (На хлыстовскую идею о перевоплощении Христа, не так сильно уделяли внимание, т.к. границы этой идеи размывались самой православной церковью, в окумировании ее святых и юродивых, общехристианским положением, что на любом человеке может пребывать Христов Дух). Но юродивые спокойно ходят по улицам столицы, а хлысты «в уголочки позагнаны»128. Предусмотрительный и единоличный Г. Распутин в хлысты не пошел, он стал православным подвижником христоподобным, приложив к этому все усилия, и потому выбрав, соотнося с православным же положением достижения высшей святости, монашеско-юродивый путь своего «освящения». Задатки необычайности у него уже были. В свое время вел странническую жизнь, молился, знакомился с методами целительства, уже в Санкт-Петербурге написал о себе «Житие опытного странника» наподобие русских святых, поменял фамилию на Распутин-Новых, а в 1914 г. для развития имеющихся необычайностей брал уроки гипноза у Г. Д. Папнадато. Для ограничения и истязания своей плоти Г. Распутин выбрал весьма своеобразный, но совершенно православный способ самый тяжелый в аскетизме, по мысли Распутина грехом.
Мистическое бытие природы эволюционизма русского православия породило в нем несвязные вещи, не то, что духовное, но даже просто моральное уродство. Православное священство не могло себе представить спасение без аскетизма, что иначе говоря, мучение. Соответственно, уже будучи идеологически настроены к положению приобретения спасения посредству преодоления греха, т.е. грех был необходим для спасения, церковники легко переняли идею медицинской прививки, когда зараза преднамеренно вводится в тело человека, для вырабатывания иммунитета. Поэтому монашеская доктрина самоистязания для приобретения стойкости, а, вследствие этого, умерщвления грехов и приобретения святости, легло фундаментом в служение Распутина. Но дальше, к способу самоистязания и достижения высшей святости Распутин подошел способом наивысшего приближения к Богу в православии негласным монашеством, монашеством высшего пилотажа, которое есть юродство, истязать свое тело он стал ничем иным как самим грехом, чтобы от греха же и очиститься, и потому, используя одно из самых больших искушений среди русского народа как пьянство и блуд, промонашескоюродивый Распутин выбрал способ своего духовного очищения вмещением в свое тело грех пьянства и блуда, что, вместе с тем, очень удачно совпадало с его внутренними потребностями к пьянству и похоти.
На рубеже XIXXX вв. в Ярославле вышли 4 тома документов, озаглавленные «Обычное право. Материалы для библиографии обычного права». Их составил юрист и этнограф Е. И. Якушкин. В этих томах собраны выдержки из провинциальной периодики за несколько десятилетий, приводятся факты национальных обычаев. В частности, это относится к множеству свидетельств полной распущенности сексуальных отношений по всей России, об эпизодах «свального греха», о подчеркнутой и демонстративно афишируемой свободе добрачных сексуальных отношений у казацкой молодежи, о деревенской проституции в Калужской губернии, о «гостеприимном гетеризме», когда хозяин уступает гостю на ночь жену для любовных утех, о спокойном отношении крестьян-переселенцев в Томской губернии к нарушению целомудрия: «Несмотря на ближайшее кровное родство, любовные связи брата с сестрой, отца с дочерью и т. п. считаются дозволительными и называются просто птичьим грехом по уподоблению птицам, вышедшим из одного гнезда»129, и т. п. К этому следует еще добавить развитый гомосексуализм в России. «По свидетельствам, достойным полной веры, нигде, ни на Востоке, ни на Западе, не смотрели так легко, как в России, на гнусный, противуестественный грех»130 писал С. Соловьев о допетровской Руси. Гомосексуализм обличала православная церковь, и это стало еще одной причиной непринятия ею брадобрития. Специалист по древнерусской литературе Н. К. Гудзий пишет: «Мода брить бороду пришла на Русь с Запада в XVI в. Тогдашние церковные деятели, особенно митрополит Даниил, энергично боролись в своих проповедях с этим новшеством, по мотивам главным образом нравственного характера: бритье бороды тогда имело эротический привкус и стояло в связи с довольно распространенным пороком мужеловства»131. Но борясь с гомосексуализмом, православная церковь сама была подвержена этому греху и особенно в монастырях, где это наоборот считалось высшей формой борьбы с этим явлением. В «Стоглаве» (1551) искоренению порока посвящена специальная глава «О содомском грехе», предписывающая добиваться от виновных покаяния и исправления, а «которые неисправляются, ни каются, а вы бы их от всякие святыни отлучали, и в церковь входу не давали, и приносу от них не приимали»132, и люди шли к исправлению через разврат и покаяние в нем На рубеже XIXXX вв. гомосексуализм в России формально подвергался законодательному преследованию, но судебная практика не выглядела столь жестокой. Российские гомосексуалисты по большей части из-за общественной морали находились в ранге «гнусных», «грязных» и «отвратительных» и оттого вынуждены были группироваться в различные «кружки проходимцев и аферистов»133 по терминологии П. Н. Милюкова. В исключительных случаях эти объединения принимали легальные формы, как, например, с гвардией Преображенского полка и его шефом, символом гомосексуальной традиции, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, дяди Николая II. (Примечательно современное отношение христианского мира к идее свободы, прекрасным примером чему может служить отношение российских либералов к известному композитору П. И. Чайковскому. Бог, даруя человеку гениальность, терпит его порок, что усматривается гармонией за истину вещей, ее фундаментальное «единство противоположностей», и потому для либералов, ратующих за гармонию бытия, порок-свобода является гениальностью, а гениальность пороком-свободой критикуя «совок» они мозгами полностью сами находятся в «совке», осуждая сегодняшнюю власть России, они тянут ровно туда же).