Анатолий Анатольевич не удостоил его ответом.
И пить, пить, конечно, будем водочку.
Я бы вина выпил сухого красного, осторожно подал голос Вартанов.
Вы спорили со мной на семинаре, когда речь шла о том, как строится стихотворение! А как строится ЦДЛовский обед, я знаю еще лучше. Наташа, нам графинчик.
Одну минуту.
А хлеб? требовательно спросил Шардаков.
Ты бы еще о рюмках напомнил, усмехнулся Вартанов, явно более опытный в ресторанном обиходе.
Ну-с, бодро сказал Молоканов, поднимая в руке графин и оглядывая дымящийся солянками стол. За успешное окончание семинара.
Выпили, и быстро, сообразно тому, как действовала водка, молодые люди обрели себя.
Вы довольны результатами? Кстати, почему не на подведении итогов?
Сегодня вечером у кого самолет, у кого поезд, сказал Садофьев, жмурясь от удовольствия солянка была очень вкусная.
В институт надо подготовиться, пояснил Шардаков, катая во рту маслину.
Вам же еще экзамены сдавать. Творческий конкурс вы прошли, а «жи-ши» отвечать придется. Хотя, Молоканов снова налил водки. Главное все-таки конкурс, на экзаменах никого не валят.
Выпили.
Вы, кстати, деньги на обратную дорогу отложили? А то будете голодать в пути.
Я самолетом. Мне десятки хватит.
Молоканов ухмыльнулся.
Как говорит современный гений Андрей Георгиевич Битов, на десять рублей можно и не улететь.
Поняв, что острота не полностью дошла до молодых людей, Анатолий Анатольевич вновь поднял графин.
Кстати, «Шагреневую кожу» читали?
Ну, читали, с некоторым вызовом произнес Садофьев, спеша перехватить честный ответ Шардакова.
Руководитель семинара вдруг слегка помрачнел, впал в подобие философского настроения.
Знаете, ведь жизнь наша своего рода шагреневая кожа, это поначалу кажется, что все впереди. Вот с какого-то момента начинаешь замечать стала убывать, убывать В конце концов всего-то и остается желать, чтобы вокруг было «чисто и светло».
Это Хемингуэй, подловил руководителя Садофьев.
Тот посмотрел на него, молча выпил и тут же вернулся в привычное праздничное состояние.
А знаете, почему меня одолевают такие мысли?
Не знаем, ответил Шардаков.
Знаете, где мы с вами сейчас обед кушаем?
Молодые люди молчали.
Это помещение знаменитой Олсуфьевской ложи. Масонской, естественно.
Ученики напряглись с рюмками в руках, с интересом глядя на учителя.
Толя! раздался голос, и к столу подошел невысокий рыжий человек в голубом клетчатом костюме. Я тебя уже полчаса жду.
А-а, прошу любить и жаловать, повел рукою, оснащенной рюмкой, в его сторону Молоканов. Совесть земли русской и по совместительству ее же гений.
Рыжеволосый сердито нахмурился.
Я жду тебя наверху, и начал подниматься по крутой узкой лестнице с перилами, что вела на антресоли ресторанного зала.
Так вот, молодые люди, что-то я хотел вам сказать, но, кажется, не скажу. Скажу другое, в духе дня, но вы меня послушайте.
Слушаем, сказал Шардаков, сияя всеми своими шрамами и царапинами.
Бегите отсюда, пока не поздно, на просторы большой жизни, а то завязните тут как мухи в янтаре.
После этого он хлопнул рюмаху, потыкал вилкой в кусок капусты у себя на тарелке и встал.
Ну что ж, хорошего помаленьку.
Понемножку, вежливо и тихо поправил Садофьев.
А я отправляюсь в клуб четырех коней.
И ушел, оставив весьма противоречивое о себе впечатление.
Молодые люди заказали еще один графинчик, а потом еще. День медленно клонился к закату.
А я все равно приеду поступать, суммируя свои сомнения, сказал Шардаков во время одного из тостов.
А чего ты, там же у тебя на Итурупе красиво север.
Сам ты север.
А у нас в Ростове хорошо, абрикосы пошли.
А у нас ничего не растет, вздохнул Садофьев.
Все же здорово, ребята, что мы напали друг на друга, даже расставаться не хочется, вдруг расчувствовался Шардаков.
Следующий графин официантка нести отказалась и вежливо намекнула, что им, в общем-то, пора собираться.
Вартанов все время крутил головой, непонятно что стараясь углядеть. Хотя, в общем, понятно. Еще на семинаре тот высмотрел пару симпатичных девиц, и теперь рассчитывал, что они появятся здесь. Зал уже был полон, и в воздухе стоял сдержанный благородный гул, как от работы большой группы компьютеров, сказал бы я, если бы это сравнение было уместным хронологически.
А меня никто дома не ждет, пустил вдруг слезу Шардаков.
То есть? заинтересовались друзья.
Совсем. Мамка со своим хахалем, кажется, даже не заметила, что я куда-то укатил.
Мальчики, на воздух, пролетел над головами зов официантки.
Они поднялись, как карбасы на волнах, медленно пошли к выходу.
Стой, а там что, сообразил Вартанов, указывая вглубь помещения. Выяснилось, что там коридор, занятый слева стойкой. Здесь им оказались неожиданно рады. Тут торговали в розлив. Шардаков решительно потребовал три по пятьдесят все той же водочки. Они встали, неудобно облокотившись на стойку, вокруг все плавало, бегали официантки, перемещались какие-то люди под покровом своего литературного авторитета. А откуда-то из конца этого помещения, с противоположной ресторану стороны, катил шум морского прибоя или, может быть, племенного становища в момент объявления привала.
И собака моя сдохла.
Белый клык? поинтересовался Садофьев.
Клыки белые, да.
А лететь сколько?
Четырнадцать часов. И то, если погода будет.
Слушай, а чего тебе туда тащиться, предприимчивость Вартанова нашла для себя работу. Едем сейчас в аэропорт, сдаешь билет и давай ко мне в Ростов.
Шардаков задумался.
А я, спросил Садофьев.
И ты, ответил Вартанов. Бологое это, знаешь он неопределенно махнул рукой.
Там поезда, любя точность, заметил Садофьев.
Одним словом, радикальная идея овладела умами и была воплощена в жизнь. Молодые гении добрались до аэровокзала, что возле метро «Аэропорт», и, можно сказать, под покровом ночи сунулись в кассу возврата, где им охотно обменяли билет Шардакова на остров Итуруп с пересадкой на Сахалине на девяносто рублей новенькими десятками. То, что десятки были новенькие, как-то намекало, что начинается иная теперь жизнь с новыми приключениями и свежими идеями.
Садофьев попытался еще раз напомнить друзьям, что ему надо в Бологое, но кто бы его отпустил. Вартанов прочно взял дело в свои руки. Тут же неподалеку была железнодорожная касса, и они без всяких хлопот и очередей приобрели три билета на ростовский поезд, уходивший из столицы в семь утра.
Вяло пытавшийся вырваться в Бологое Садофьев показал на диск вокзального хронометра половина первого.
Полупротрезвевший и от этого начавший настораживаться Шардаков тоже выразил сомнение где-то ведь следовало провести предстоящую ночь.
Где-где? В Караганде! А ресторан зачем, ответил на сомнения друзей Миша и решительно направился к стеклянным дверям местного ресторана.
Как ни странно, в этот сугубо поздний час заведение активно трудилось: понятно, ведь люди летают круглосуточно, и им охота есть и пить.
Я пить больше не могу, устало сказал Садофьев.
А будешь? поинтересовался Вартанов.
Что интересно, во время этой одиссеи они ничего не потеряли из документов, не забыли, что надо еще заехать за вещами в гостиницу, и успели точно к отходу поезда, находясь в характерном чадно-дымном состоянии. Денег у них уже не было, зато были билеты. Отступать некуда. Ни на Итуруп, ни в Бологое. Единственное место на карте великого Союза, где им светил некий огонек, располагалось в Ростове. Туда и покатили.
За три месяца, проведенных на ростовской земле, молодые гении Леша, Миша и Сережа не только загорели, но и изрядно поработали. Сначала на бахче, потом на уборке яблок, на строительстве асфальтовой дороги. Все «подряды» пробивал Вартанов с большой помощью своего отца Михал Михалыча, человека с феноменальными связями и широкой душой. Поплавать, попить вина и пошустрить с местными девчонками им тоже довелось, так что возвращались они в столицу с несколькими сотнями рублей в кармане каждый. Сережа Садофьев даже с адресом, по которому он клятвенно обещал писать замечательной девушке Свете. Отца он тоже известил, и тот отнесся с мужским пониманием к его желанию поработать перед институтом. Шардаков даже и не писал никому.