Требования увеличились, но заработная плата от этого не то что не прибавилась, не появилась, в принципе. Он был один из многих, и, наверное, даже не самый нуждающийся, так как Надежда, подвязавшись подвигом жены декабриста, исправно кормила, поила и, даже обула Игоря в дорогущие и тёплые иностранные ботинки. Меньше повезло его другу Вовке младший лейтенант, четверо детей, ищущая себя и своё предназначение супруга психолог, на втором году жизни в военном городке привела к тому, что тот, в первый раз, просто потерял сознание, сидя в кабинете Игоря, а во второй рухнул в его объятия по пути на службу, от голода. Содержание семей офицерского состава полностью лежало на жёнах, ушедших с головой в ту или иную торговлю, кто-то торговал одеждой, кто-то обувью, особо общительные «Гербалайфом», пылесосами Kirby, посудой и косметикой. Семьи напоминали небольшие, но реально работающие, полупреступные группировки, где один пытается что-то продать, а второй прикрывает, участвует в разборках с конкурентами, выбивает торговые площади и возможности, страхует его своими погонами и влиянием.
Решение об увольнении витало в воздухе. Ощущение содержанки не могло привести к укреплению семейных отношений и вызывало всё возрастающее чувство вины, которое, в свою очередь, становилось отличным катализатором и подкормкой неудовлетворённости собой, семьёй и даже сыном. Изучение азбуки сыном, казалось, взорвёт мозг Игоря. Играющего дичайшие ритмы игрушечного магнитофона, подаренного Надей, сыну на день рождения, хватило не более чем на полчаса разбит, броском в противоположную стену. Бездарность ситуации и глупость поступка он, конечно, попытался исправить адская коробочка была собрана, перетянута изолентой, батарейки вставлены в оставшиеся, чудом целые гнёзда. Китайская игрушка продолжила долбить в самый центр головного мозга Игоря, светясь от счастья разноцветными лампочками, но симптом, как сказал бы любой доктор, налицо. Медленно, но, верно, он становился противным и омерзительным самому себе. Мироощущение Игоря можно было описать одним коротким предложением «бесит всё». Отлично понимая, что вслед за чувством вины, практически, след в след, идёт более разрушительное чувство ненависти и себе и ко всему окружающему. Игорь всё более и более склонялся к мысли о том, что тянуть с изменениями недопустимо и в случае опоздания, никакая революция будет уже никому не нужна семья рухнет в одночасье, превратившись в пепел и воспоминания, а он, из офицера, званием которого гордился, в рядового вертухая.
Очередной отпуск на море, с заездом к родственникам, позволил решить главную проблему развязать руки с увольнением, оставив трёхлетнего Лёшку с бабушками в родном сердцу посёлке городского типа Светлый путь. Бабушка, единственный человек из всех родственников переживавший о судьбе внука и появившегося правнука, предложила оставить маленького Лёшку на несколько месяцев, у себя. Даже отец принял участия в устройстве малыша в садик из соображений, видимо, упростить задачу присмотра за правнуком. Весь опыт общения с родственниками чётко и безапелляционно говорил ему простую истину: «Чем дальше от родственников, тем крепче семья», но в данном случае это было огромным подспорьем. Вместе с Надей, как казалось, они могут выдержать и справиться со всем, ведь переживала семья и более сложные жизненные ситуации. Удивительно и непривычно было для обоих впервые они имели возможность воспользоваться помощью родственников. Вернувшись в часть, Игорь отказался заключать новый контракт и написал заявление на увольнение армейская жизнь осталась в прошлом.
Замечали ли вы, что память крайне избирательна? Хорошие и весёлые истории, друзья и подруги, закаты, горы, костры, палатки, стихи и песни под гитару вываливаются из памяти самопроизвольно всё это позитивные воспоминания. Крайне сложно вспомнить гнетущий, сдавленный воздух ШИЗО, запах одежды и собственной кожи запах зоны, ситуации балансировки на грани жизни и смерти, собственное унижение, предательство и глаза восемнадцатилетнего парня, вся жизнь которого, на ближайшие двадцать пять лет, ясна, всё это защитная реакция. На этом держится вся нервная система человека, никто не смог бы нести, внутри себя, на протяжении всей жизни столько боли и страдания, которые окружают нас ежечасно. Мозг, пытаясь спасти разум, удаляет больные воспоминания как злокачественные образования. Ни одно сердце не выдержало бы такого внутреннего давления, так как оно само подвергается ежедневным ударам и уколам. Некоторые оставленные гематомы и порезы зарастают и почти забываются, другие кровоточат всё жизнь, как бы мы ни пытались забыть, заменить или просто задвинуть их на задворки воспоминаний всё это лишь даёт временный эффект. Шрам можно зашить, обработать и, в конце концов, он перестанет кровоточить, болеть, но, сняв повязку, мы увидим, что он никуда не делся и, более того, понимаем, что теперь он с нами на всю жизнь. Да, ныть, крутить, и зудеть он будет только в непогоду, но он с нами навсегда и при определённых стечениях обстоятельств, не нужно будет прилагать даже минимального усилия, чтобы шрам закровоточил вновь.
Глава VI
Срыв
октябрь 2001 г. Екатеринбург
«Станция Екатеринбург, через час. Через десять минут закрою туалеты. Сдаём бельё» включив свет в вагоне, прокричала, в его недра, проводница. Все надежды Игоря на то, что поезд задержится хотя бы на пять шесть часов в пути тем самым сократит время ожидания на вокзале, следующего поезда, рухнули. Как назло, проехав более двух с половиной тысячи километров из Краснодара, до Екатеринбурга поезд не задерживался даже на пару минут. Он взглянул на часы, три часа, в четыре он в Екатеринбурге, а до следующего поезда двенадцать часов, ну что ж ладно, буду изучать вокзал и его окрестности, делать нечего.
Сдав в камеру хранения три огромные сумки и микроволновую печь, завёрнутую в пододеяльник, оттого напоминавшую котомку, Игорь вышел на вокзальную площадь «Блин, когда у них тут рассветает? Ну и погодка, ни снег и ни дождь, а что-то среднее, а судя по каше на асфальте, ещё и грязного цвета, идти знакомиться с окрестностями рано точно, размышлял Игорь, времени у меня вагон, пусть хотя бы рассветёт». Зал ожидания вокзала не задумывался как помещение, в котором люди вынуждены будут спать, есть, развлекать детей, на протяжении больше двенадцати часов. Грязь и слякоть, принёсшая сюда тысячами путешественниками, с улицы, Игоря не смущали, устроившись на свободное место, между военными, с чемоданами и котомками, он закрыл глаза. После пяти минут, в зале ожидания, к изобретателю деревянных кресел, с чудовищными подлокотниками, скреплённые по шесть штук в ряд, возникал один вопрос откуда столько ненависти к людям? Примерно такой же вопрос можно было задать начальнику вокзала: «Дорогой ты мой, место позволяет расставить кресла таким образом, чтобы расстояние между ними позволяло ходить, не запинаясь о ноги, человека, напротив, зачем же составлять их именно так?» Задавать все эти вопросы было некому, да, в сущности, и не нужно, у Игоря и так было о чём подумать и задать себе, вопросы, более касающиеся его жизни, нежели временные неудобства, в отдельно взятом вокзале.
Как так произошло, что после увольнения, он вместе с Надей и Лёшкой вселились в комнатку в общежитии? Спасибо, конечно, коллегам, они помогли переехать, вместе со всем нажитым скарбом, но уже сразу было понятно, что доверху нагруженный ЗИЛ, привёз к подъезду такое количество вещей, которую комнатка, снятая его семьёй, вместить не сможет. И это был неглавный вопрос, на который у Игоря не было ответа как случилось так, что рядовой скандал закончился дележом имущества, взаимными проклятьями и хлопаньем дверью. Память как будто вычеркнула из жизни несколько недель жизни в общежитии, и даже ссора, возникшая, видимо, на пустом месте, вспоминалась вспышками. Он вспомнил, почему сейчас он нашит такое количество вещей объяснимо, но безумно стыдно. В пылу ссоры Надя бросила ему: «У тебя здесь вообще ничего нет, всё, что ты видишь, куплено мной и на мои деньги». Часть правды в её словах, безусловно, была заработная плата Игоря, в колонии, задерживалась безбожно. Красной тряпкой для него послужило это обвинение, именно после этих слов остановиться было уже невозможно обида застелила глаза. Он был уверен, что всё, чего достигли они с Надей, это заслуга обоих и ни смотря ни на что его вклад также присутствует, и осязаем. Упрёки Надежды, основывавшиеся на полуправде, выливались на голову Игоря, общей навозной кучей, не давая ни малейшего шанса разобрать, где вымысел, а где истина. Доводы о том, что он тоже не на диване валяется, что заработную плату хоть и задерживали более года, иногда, всё же выдавали, то, что жили они всё же в ведомственной квартире, полученной Игорем, и Лешка тоже был устроен в ведомственный детский садик, никого не интересовали. Несмотря на то что в общем картина ясна, вспомнить детали, предпосылки он не мог никак.