Джинни позвала в гостиную Тедди, которому тогда было пять лет. «Он просто чудесный», сказала она. И не обманула. Рита с трудом сдержала желание потрепать его по кудрявой макушке. Потом появилась двенадцатилетняя Гера, далеко не такая чудесная на первый взгляд, и, будто стараясь исправить впечатление, протянула ей кусочек торта Джинни называла его французским словом «patisserie» на тонком фарфоровом блюдце с крошечной серебряной вилочкой. Гера принялась смущенно объяснять, как произносится ее аристократичное имя, а Рита взяла в руки тарелочку. Она качнулась, и торт свалился прямо на ворсистый ковер рядом с аспидистрой в горшке. Гера хихикнула. Рита встретилась с ней взглядом и, к своему ужасу, невольно издала ответный смешок, который тут же попыталась замаскировать кашлем. Это был полный провал. Рита уже понимала, что придется паковать чемоданы и возвращаться в домик Нэн, где ждала пресная провинциальная жизнь и собственная уродливая тайна. Но, как призналась потом Джинни, именно этот смешок окончательно убедил ее остановить свой выбор на Рите. Ей хотелось, чтобы у малышки была веселая молодая няня, а не какая-нибудь сердитая старая кошелка.
Но малышке так и не довелось услышать смех Риты. И ничей другой. Она осталась крошечным призраком, неподвижной бледной куклой, застывшей во времени, незримым присутствием, которое все ощущают, но о котором никогда не дай боже! не упоминают. А Рита Кто она теперь? Не просто веселая молодая няня. И ее заботы не сводятся к тому, с чем дети будут пить чай.
Кажется, даже деревья смотрят на нее с осуждением, покачивая зелеными головами. «Наш маленький договор» вот как это называет Уолтер. Когда он пришел к ней с таким предложением два дня назад, Рита и слышать об этом не желала. Ее пугала неясность его мотивов. «Вам нужно подумать? фыркнул Уолтер. Это работа, а не меню в ресторане, Рита». Выбор был тяжелый: либо соглашайся, либо увольняйся («немедленно и без рекомендации»), а взамен наймут кого-нибудь посговорчивее.
«Мне нужно остаться в Лондоне, не могу бросить дела, так что вы будете вести журнал, отслеживая психическое состояние моей жены. Уолтер пригладил волосы на стремительно лысеющей макушке. Держать меня в курсе: в каком она настроении, хорошо ли питается, заботится ли о детях. Разумеется, я рассчитываю на исключительную осторожность с вашей стороны. Моя жена не должна об этом узнать».
Мысли Риты заметались. Во-первых, если она уволится, куда ей идти? Как жить? Нэн умерла несколько месяцев назад то, что она приняла за сильное несварение, оказалось намного серьезнее, и ее домик вернулся в собственность муниципалитета. Рита была полна решимости достойно проводить Нэн в последний путь и поставить ей надгробие. На это ушли все ее сбережения.
И еще ей невыносимо было даже подумать о том, чтобы бросить Джинни, Геру и Тедди, когда они особенно в ней нуждаются. Это все равно что поставить на них крест. Все равно что сказать: «Я больше ничем не могу вам помочь», хотя Рита знает, что может. Ей знакома боль, знакомы шрамы, которые она оставляет не на коже, а внутри, на нежной изнанке души. (И каково это расти непохожей на всех, как Гера, и вечно чувствовать себя не в своей тарелке.) Так что, конечно, уж лучше она сама будет «докладывать» о состоянии Джинни до конца лета, привирая по необходимости, чем какая-нибудь новая строгая няня, решила Рита. Буквально сегодня утром это решение еще казалось ей правильным. Но теперь, когда они очутились здесь, в окружении мрачных исполинских деревьев, в такой глуши, что кажется, будто на всей планете никого больше не осталось, ее одолевают сомнения. Во рту пересохло. На языке металлический привкус предательства.
Рита? Джинни легонько касается ее плеча, прерывая бегущие по спирали мысли. После утренней дозы таблеток ее голос все еще звучит невнятно именно поэтому за рулем сегодня Рита. («Странно. У меня перед глазами светлые пятна», заметила Джинни, пока они завтракали идеально сваренными яйцами пашот в отеле.) Вы готовы?
Ох, да! Извините.
Щеки Риты вспыхивают. Все ее муки совести буквально на поверхности.
Что ж, давайте покончим с этой отвратительной задачей? мрачно шепчет Джинни.
Рита кивает и берется за рычаг переключения передач. Выдавив улыбку ради детей, Джинни произносит громким, бодрым голосом:
Ну, здравствуй, Фокскот! Настоящее приключение. Вперед, Большая Рита. Везите нас к дому.
2
Сильви
Кенсал-Таун, Лондон, наши дни
Я ВЫТАСКИВАЮ ИЗ ДОМА последнюю картонную коробку и несу ее к машине, придерживая руками провисающее дно, чтобы кусочки моей жизни не рассыпались по улице. Не хочется устраивать сцену. Я оглядываюсь на дом. Глаза щиплет. Вот и все, значит? Мой семейный дом, прямо как брак, в котором я застряла на долгие годы, в конце концов избавился от меня?
Картонные коробки подпирают мою замужнюю жизнь с обеих сторон. Приезд и отъезд. Ликующие возгласы и всхлипы. Когда мы только переехали сюда девятнадцать лет назад, я была на пятом месяце беременности. Востребованная визажистка с чемоданчиком косметики наготове, готовая по звонку вылететь на съемку за границей. У меня не было никаких сушилок для салата. Я никогда в жизни не меняла подгузники. Мое помолвочное кольцо старинное золотое с ярко-зеленым изумрудом некогда принадлежало двоюродной бабушке Стива и каждый раз вызывало у меня улыбку, стоило мне только взглянуть на него. Пожениться мы планировали после того, как я скину набранные за время беременности килограммы (в итоге я скинула не все). Я выбрала кружевное винтажное платье цвета слоновой кости и туфли с Т-образным ремешком на подъеме, как у Кортни Лав. Мы танцевали свадебный танец под «Common People»[1] группы Pulp и ни за что бы не поверили, что однажды расстанемся. Но точно так же я бы не поверила, что эта улица так сильно изменится.
В то время здесь было дешево по меркам второй зоны, имелась кебабная забегаловка, жил местный сумасшедший, ругавшийся матом на фонарные столбы, и пышным цветом цвели наркопритоны. Двери домов были выкрашены в кирпично-красный цвет. Теперь они все в основном слякотно-серых оттенков. На месте кебабной обосновался цветочный магазин с раскрученным профилем в соцсетях, торгующий алыми георгинами. На улице подрастают как минимум пять девочек по имени Софи. Чуть ли не в каждом доме стоит соковыжималка. Если бы мы сейчас захотели купить наш дом, он оказался бы нам не по карману. Мы? Опять эти мысленные оговорки. Никак не отвыкну.
Я шепотом говорю «прощай». Весь месяц я потихоньку перевозила коробки из дома в свою крошечную квартиру, пока Стив был на работе. Теперь, когда работа окончена, я чувствую прилив воодушевления. Но сердце все-таки ноет. Его захлопнуть сложнее, чем входную дверь. Так много воспоминаний осталось в этом доме, словно солнечный свет, пойманный в банку: стена в ванной, на которой мы отмечали карандашом рост Энни; нежно-розовая роза, которую мы посадили на могилке Салатика кролика Энни; папки с журнальными вырезками времен моей молодости, когда я писала статьи и крутость работы интересовала меня больше, чем достойная оплата. Теперь у меня не будет кладовки. И сада тоже не будет. И оплачивать счета придется в одиночку.
Стив продолжает называть это пробным расставанием. Когда я впервые заговорила об этом полтора месяца назад, он мне не поверил. Мы ели пасту с креветками в раздраженном молчании. Меня неделю не было дома, я работала на съемках каталога одежды для активного отдыха в Шотландии: сплошной вельвет, дрожащие модели и проливной дождь. Стив пропустил вывоз мусора пункт A в списке его преступлений, так что нам предстояло еще две недели жить с рассортированными отходами, а мусорное ведро и так уже было забито до отказа. Но на самом деле проблема была в другом. В нашем браке накопилось много слоев мусора (пункты B Z).