Ему это оказалось легче, чем мне. Лучше бы остался он, а не я. Он с тобой управлялся лучше, чем я. Хороший был человек, Гарри. Хороший отец.
Папа? Папа хотел, чтобы это было у меня, мама? Почему папа хотел мне это отдать? Я там была?
Но мать снова погрузилась в морфиновое беспамятство.
Кофе?
Тони стоял на пороге со стаканчиком отвратительной жижи, которая в хосписе сходила за кофе. При звуке его голоса у матери задрожали веки.
Я с ней посижу, сказал он. Иди отдохни.
Да, ответила Мэлори, хорошо. В руке она так и держала фотографию.
Почему мать с ней просто не поговорила, когда умер папа? К чему все эти чертовы шпионские игры? Ладно, в семье есть какая-то позорная тайна. И что? Ей наплевать. Папа умер. Это все уже не имело значения. Мэлори чувствовала, как закипает, клокочет от ярости, у которой, казалось, не было ни источника, ни выхода.
По дороге домой Тони отвечал уклончиво.
Нет, мать ничего не говорила. Но она сказала, что говорила. Сказала, что что-то тебе отдала.
А, это. Просто кое-какие бумаги, Мэл. Я их не просматривал, они в чемодане. В ее словах не больно много смысла, правда? Он приобнял Мэлори. Сейчас не время.
Мэлори надулась, злясь на мать за то, что та заставила ее переживать, злясь, что мать заставила ее злиться. Потом мать умерла. А к тому времени ее уже поглотила смерть собственного брака. Похороны состоялись только в ноябре, в линялый, цвета сепии день. Как на негативе фотографии, остались только тени.
Она чувствовала что? Ей не то чтобы хотелось чем-то заполнить пустоту, это было слишком просто, но образ этого дома ее не отпускал. Если бы только папа был рядом, чтобы с ним поговорить! Он хотел передать ей фотографию. Наверное, она для него что-то значила, что-то, о чем мать не хотела ей рассказывать. На обратной стороне кто-то написал старомодным почерком: «Дом на Болотах, Стиффки». Дата не указана. На фото был изображен неуклюжий асимметричный дом с крытым крыльцом посередине и щипцом сбоку, к нему шла изгибавшаяся дорожка, по обе стороны стояли темные деревья, передний план терялся в тени. Деревня на северном побережье Норфолка, это Мэлори знала, но больше ничего. Она понятия не имела, какое отношение к дому имеют если имеют ее родители. Она думала, они оба из Нориджа. Но их уже не спросишь.
В тумане после похорон она позвонила в агентство, занимавшееся арендой недвижимости. Вероятность того, что дом доступен, казалась ничтожной, но она не оставляла попыток, пока не нашла кого-то, кто сказал: да, он пустует, она может его снять, если ей так хочется. Сказано это было таким тоном, что затея показалась чистым безумием. Поначалу она собиралась просто съездить взглянуть на дом, но мысль начала оформляться и расти, пока не превратилась в ее единственное желание. Они поедут туда на Рождество. Отметят праздник как положено, по-семейному, она и Фрэнни. Ей нужно что-то делать, что-то хорошее. Подальше от грязи и сажи Лондона, от затхлого отравленного воздуха ее неудавшегося брака. Они смогут продышаться, распрямиться, побыть вместе.
Она не хотела, чтобы все вышло вот так.
На колено ей легла рука. Фрэнни. Прижимает к себе собаку. Фрэнни смотрела на мать, разбитую, заплаканную, сломленную, сидевшую посреди деревенской дороги, с такой тревогой, что Мэлори стало смешно.
Никто не умер, сказала она, и голос у нее в голове прошептал: «Еще как умер». Но она притянула негнущееся тельце Фрэнни к себе и погрузила ее обратно в машину. На бормотание Фрэнни она внимания не обращала. Пока она толкала и выпихивала машину обратно на дорогу, небо сделалось густого цвета фуксии.
Ты посмотри, какой цвет! крикнула Мэлори.
Дом был чуть дальше по дороге. Машина свернула в проулок, и слева встали деревья, прямые и темные, как часовые. В ее воображении сквозь эти деревья сочилось солнце и она гуляла под ветвями по ярко-зеленому туннелю. Ближе к концу проулка слева стоял дом, единственный дом. Проулок шел дальше в болота. В голове у Мэлори возник образ дома, излучающего свет, приглашающего ее войти. Она подалась вперед, внезапно отчаянно захотев его увидеть.
3
Вышивка
Cвета не было. Просто виднелось что-то темное. Мэлори охватило резкое сокрушительное чувство, что она совершила ошибку. Множество мелких глаз дома она насчитала на фасаде по крайней мере восемь окон были слепы, и в сумраке его сложенное из песчаника и кирпича лицо казалось тусклым и неприветливым. Может, дело во времени суток. Выступающее вперед крытое крыльцо, за которым пряталась входная дверь, зияло темным провалом, как разинутый рот. Мэлори выключила двигатель, и все затопили сумерки. Гдето на другой стороне проулка яростно лаяла собака. Затылок у Мэлори закололо, словно кто-то на нее смотрел, и она обернулась. Ей показалось, что среди деревьев за дорожкой что-то шевельнулось. Схватив шубу, она выскочила из машины, но деревья все скрыли. Она попыталась вспомнить, что сказал агент. Они должны встретиться здесь? Темнело; скоро станет еще холоднее. Надо попасть внутрь. Гдето должен быть ключ.
Мама? Что ты делаешь?
Фрэнни стояла рядом, держа на руках собаку.
Мне нужно найти ключ.
Где море? заныла Фрэнни. Ты сказала, он на море.
Рядом, ответила она.
Где он может быть? Под ковриком? Коврика не было. Возле двери стоял старый глиняный горшок. Наверное, там. И правда там под сырым горшком ржавый старый ключ. Она облегченно расслабила плечи. Все будет хорошо.
Дверь была тяжелая, деревянная, с грязным окошечком и потемневшим дверным молотком в форме якоря, тускло поблескивавшим в угасающем свете дня. Длинный ключ немного заело в замке, и на ужасное мгновение Мэлори показалось, что он не повернется. Ее снова затрясло от паники, но она заставила себя выдохнуть. Попыталась еще раз. Ключ повернулся, замок клацнул, и дверь распахнулась. Внутри оказалось ненамного теплее. Повеяло пылью и старостью. Правда, электричество было, слава богу. Мэлори щелкнула выключателем, мигнув, засветились старомодные медные бра, и в их бледном свете стали видны потертый ковер, низкий ряд панелей на стенах и обои в цветочек. На консольном столике темного дерева с резными ножками стоял вертикальный телефон с отдельной трубкой как из антикварного магазина. По крайней мере, двадцатый век у них наступил. Но дальнейший осмотр показал, что дом застрял за несколько лет до него. Потолки были низкими, с балками; обои, покрытые густым переплетением стеблей с мелкими желтыми цветочками и зелеными листьями, отставали по краям. От стен шел плесневелый запах заброшенности и сырости, и Мэлори задумалась, когда здесь в последний раз открывали окна. Она прошла в кухню в глубине дома. Там обнаружились древние шкафчики, старая газовая плита и потрескавшаяся эмалированная мойка под окном. Пыльное окно выходило в длинный двор, и Мэлори сразу, даже в сумерках, поняла, что там, сразу за низкой стеной в конце, болота. Завтра они туда сходят. Будут гулять по тропинкам вдоль ручьев и смотреть на гладкие головы тюленей.
Я есть хочу, сказала стоявшая на пороге кухни Фрэнни; она так и держала на руках собаку, та зарылась носом в ее пальто.
Мэлори отправила ее осмотреться в доме, а сама взялась разжигать газовую плиту (спички она нашла в ящике и снова поблагодарила бога или надо было агентство?) и ставить чайник. На полке над плитой рядком стояли пыльные коричневые пузырьки вроде аптечных. Внутри оказалась темная тягучая жидкость. Мэлори взяла пузырек и вынула пробку, но оттуда пахнуло тухлятиной, и она тут же сунула пробку обратно. Тостера не было, но они привезли нарезанный хлеб, его можно пожарить под грилем. Она справится. Правда, молока и масла тоже не было, и на мгновение она ощутила, как колеблется и шатается прямо на ледяном полу.