У входа в кафе номер семнадцать, как всегда, зазывая гостей, стоял приветливый хозяин кафе Ибрагим. Он в любую погоду встречал гостей у входа и любезно сопровождал их до выбранного ими столика.
Давно вы не посещали нас! с неподдельной радостью произнес он, завидев Смирнова и его красавицу дочь. А ты, Селина, стала еще прекрасней! Будь я на месте моего старшего сына, я бы давно сделал тебе предложение. А он все стесняется. Проходите! Ваше любимое место как раз свободно. А я, как только выпадет свободная минутка, подойду к вам, поговорим, если вы не возражаете.
Какие могут быть возражения? Смирнов улыбнулся. Всегда рад поговорить с тобой.
Усаживайтесь удобней. Я пришлю к вам мою дочь.
Селина любила это уютное кафе. До поступления в МГУ она приходила сюда часто, с Артемом или с папой. Ей нравилось сидеть на мягком низком диванчике, за маленьким столиком, поджав под себя ноги. В кафе было уютно и спокойно, обстановка располагала к непринужденной беседе, и она здесь чувствовала себя, как дома.
Подошла Айгуль дочь Ибрагима, и поставила на столик ароматный чай, пахнущий загадочными травами.
Вы уже что-нибудь выбрали? певучим голосом спросила она.
Для меня, пожалуйста, губадию с говядиной. А для папы, Селина поглядела на отца вопросительным взглядом.
Бэлиш с мясом и шулпу куриную, приветливо улыбнувшись, произнес Смирнов.
В кафе играла легкая восточная музыка, и Селина, позабыв обо всем, наслаждалась вкусом татарских блюд и запахами пряностей. Она и не заметила, как в кафе вошел новый посетитель. Она ощутила на себе пронизывающий взгляд, по спине опять пробежал холодок.
Селина обернулась. За столиком, позади нее, сидел тот самый морской гость, который плыл в море с дельфинами. Она не могла ошибиться, это был он пришелец из моря.
Глава 5. ЗА КРЫЛОМ САМОЛЕТА
Гроссман был в Берлине, читал лекции в университете Гумбольдта. Из Германии он должен был вылетать в Америку. Вечером, закончив занятия в университете, профессор вызвал такси, заехал в гостиницу, забрал свои вещи и поехал в аэропорт.
Расплатившись с таксистом, Гроссман вошел в здание аэропорта. Регистрация пассажиров на рейс 4017 уже началась. Профессор нашел двенадцатый сектор и стал в очередь. Спустя полтора часа, пассажирский Боинг взревел двигателями и взял курс на Нью-Йорк.
Далеко внизу остался аэропорт. За стеклом иллюминатора быстротечно уходил вдаль сказочно красивый, сверкающий огнями вечерний Берлин.
Проводив глазами уходящий в темноту город, Гроссман оторвал взгляд от иллюминатора, и расстегнул лежащий у него на коленях коричневый кожаный портфель.
Спустя секунду он вскочил, нервно задергал плечами и стал оглядываться по сторонам, будто искал помощи. Затем он снова уселся в свое кресло и вопросительно поглядел на сидящего рядом с ним человека. Это был мужчина лет тридцати пятисорока, с красивыми чертами лица и невозмутимым уверенным взглядом. У него был прямой нос, с едва заметной горбинкой, слегка волнистые темно-русые волосы. Взгляд его коричнево-зеленых глаз был тяжелым, он действовал гипнотизирующе. Гроссман не мог выдержать этого взгляда, он отвел глаза в сторону.
Еле сдерживая волнение, профессор еще раз открыл портфель. Руки его дрожали. Красной папки в портфеле не было. Гроссман натянуто улыбнулся и снова поглядел на своего соседа. Тот по-прежнему был невозмутим. На этот раз профессор заметил, что он был крепко сложен и очень высок. Несмотря на то, что он сидел, Гроссман определил его рост был под два метра.
Могу я чем-то помочь? сухо спросил незнакомец, увидев обращенный на него пристальный взгляд профессора.
Спасибо!.. Вы мне не поможете, Гроссман отвел взгляд от атлета.
«Я мог оставить папку в отеле, подумал он. Хотя это маловероятно. Перед выходом из гостиницы я клал папку в портфель. В таком случае, куда она могла деться? А главное, что теперь делать? Когда прилетим в Нью-Йорк надо позвонить в Берлин, в гостиницу».
Гроссман прильнул к иллюминатору. За бортом самолета был полумрак. Где-то далеко внизу виднелась темная бездна Атлантического океана. Внезапный звук, чем-то похожий на звонок сотового телефона, отвлек профессора от его мыслей.
Звук был каким-то необычным, будто бы он раздавался из пустоты, а его чарующая мелодия напоминала шелест осенних листьев, по которым стучали крупные капли дождя. Атлет поднялся, выпрямился во весь свой громадный рост и заговорил с невидимым собеседником:
Да, господин Солон! Да, у меня! четко, по-военному, вытянувшись в струночку, будто он стоял перед высоким военачальником, быстро произнес в пустоту атлет. Складывалось впечатление, что он говорит с самим собой. Никаких приборов, типа телефона или наушников Гроссман у него не заметил. Да, будет сделано Жду!
Прошло несколько минут. Атлет мельком взглянул на часы, быстро поднялся и направился в хвост самолета. Гроссман снова прильнул к иллюминатору.
Вдруг за бортом засияло багровое зарево, откуда-то сверху корпус самолета осветили мощные прожектора, и снаружи стало светло, как в летний погожий день. От неожиданности Гроссман отпрянул от окошка: на небольшом расстоянии от самолета в небе зависли три огромных диска. Они следовали параллельным курсом, с той же скоростью, что и пассажирский Боинг, и профессор мог их хорошо разглядеть. По виду они напомнили профессору детскую юлу, которая была его любимой игрушкой в далеком детстве. Он часто играл той сине-зеленой юлой, усевшись на полу у теплой батареи.
Те диски, которые летели в небе, были метров пятнадцать в диаметре. Они были сверху приплюснуты, и по окружности основания имели едва заметные устройства, походившие на форсунки. Их днища светились перламутровым свечением, и из них выходили толстые световые лучи, которые освещали под ними небо, самолет и, играющий внизу волнами Атлантический океан. Лучей было семь: один, самый мощный в центре, шесть других на окружности, расположенной примерно посередине, между центром и внешней окружностью основания. Все пассажиры самолета пытались через спины прильнувших к иллюминаторам счастливчиков, хоть одним глазом увидеть то, что происходило за бортом самолета.
А в это время в кабине пилотов пытались связаться с диспетчерскими службами.
Земля, земля, отзовитесь! Вас вызывает борт 4017. Я вас не слышу! Отзовитесь! Вижу неизвестные летающие объекты. Они идут над нами. Как меня слышите? Отзовитесь! Вас не слышу! Вас не слышу! не переставал вызывать землю радист.
Командир воздушного лайнера и второй пилот, неотрывно следившие за показаниями приборов, вдруг заметили, что приборы стали давать сбои. Через несколько секунд свет в кабине пилотов погас, погас свет и в пассажирском салоне. Пассажиры испуганно загалдели.
Всем сесть на свои места! Пристегните привязные ремни! проходя по салону, успокаивала пассажиров стюардесса. Она была сильно взволнована, и не знала причин, приведших к обесточиванию самолета. Маленькие неполадки, сейчас бортмеханик все уладит. Спокойствие! По салону не передвигаться!
Не успела стюардесса произнести последнюю фразу, самолет затрясло, и оба двигателя заглохли одновременно.
«И будет тьма предвестником страшных событий. И погрузится мир во тьму за грехи свои. За свои необдуманные поступки, за издевательство над матушкой природой да лишится человек самого дорогого, что у него есть жизни своей!» пронеслись слова в голове профессора, которые он услышал от странного попутчика в вагоне метро, на станции Таганской. Это было накануне, за день до его вылета из Москвы. Тогда Гроссман посчитал попутчика сумасшедшим, разговаривающим с самим собой, и не придал значения его словам, но теперь его слова стучали в висках Гроссмана отчетливо, как бой московских курантов.