При расследовании этого дела выяснилось, что, оказывается, родитель провинившегося 18-летнего солдата «враг народа». И дело превратилось сразу же в политическое, его передали в СМЕРШ (военный орган контрразведки).
Теперь уже мой отец был осуждён на пять лет тюремного заключения, и первые годы сидел в тюрьме в Одессе. Затем он был сослан на поселение в другой островок Гулага Карлаг, находившийся в Казахстане. Отец работал и жил в посёлке Сарепта Карагандинской области, что в последствие оказало влияние на решение моей семьи переехать в Казахстан.
Интересно, что в этом же посёлке, расположенном на реке Нуре, в последствие был пионерский лагерь. Кажется, в июле 1974 году родители отправили меня туда отдыхать. Когда приехали меня навестить, отец случайно встретил там своего друга солагерника. Тот остался там жить, завёл семью, работал. Помню, какой радостной была эта встреча людей, вместе деливших кров и тяготы лагерной жизни. Только узнал я об этом уже позднее, будучи намного старше.
Вообще, факт тюремного прошлого моего деда и отца не было принято обсуждать в нашей семье. Поэтому сознание моё собирало эти факты по крупицам, дозированно и порою даже случайно.
Отец Николай был амнистирован в 1950 году и с правовой точки зрения судимости не имел. Дед Василий был полностью реабилитирован в 1966 году по всем фактам осуждения. Причём в постановлении Пензенского областного суда значится, что в обоих эпизодах состава преступления не было.
Политической реабилитацией отца занимался я лично, по его просьбе. В результате почти четырёх лет переписки с российскими компетентными органами, сбора архивных справок и доказательств, в 1996 году Пензенский областной суд Российской Федерации признал факт незаконной конфискации имущества моего деда, ставшего жертвой политических репрессий.
В 1997 году областная Комиссия по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий признала таковым и моего отца.
Ему была выплачена компенсация, установленная законодательством Российской Федерации, в том числе и для граждан всех бывших союзных республик, в размере 8 350 000 рублей, что по курсу того года составило около 1400 долларов.
Деньги благополучно пришли по почте, когда мы все, включая отца (мама к тому времени уже несколько лет как умерла), собирались переезжать из Караганды в новую казахстанскую столицу Астану. На них мы купили телевизор, кухонный гарнитур и свою первую импортную стиральную машину, составившие интерьер нашей новой квартиры, полученной при моём переезде из Алматы, где я уже начал работать в администрации президента.
Конечно же, в этом случае размер компенсации значения ни для отца, ни для нашей семьи не имел. Гораздо более значимым был факт восстановления справедливости, веру в которую мой дед и отец достойно несли по всей своей жизни, будучи жертвами ложных оговоров завистников, преследования со стороны сталинского политического режима.
Этот урок моих предков я усвоил хорошо и верил, что жизненные коллизии всегда выведут на чистую воду всех недоброжелателей. Истинный, а не придуманный пример этого у меня был и есть в сложных, но всё же светлых образах членов моей семьи. И в этих своих вере и надежде я оказался прав.
Символично, что ровно день в день, через 5 лет после моего ареста, ряд лиц, инспирировавших мой арест и осуждение в январе 2017 года, сами были заключены под стражу по обвинению в измене государству, попытке насильственного захвата власти в Казахстане и превышении служебных полномочий.
Размышляя о влиянии этих жизненных семейных обстоятельств на моё воспитание и личностное становление, я прихожу к выводу о том, что они имели большое значение.
Дед мой и отец были с прямым характером, всегда предпочитали говорить в лоб правду. Это, естественно не всем нравилось.
Бабушка, например, иногда ворчливо упрекала деда в том, что «его посадили за длинный язык». Примерно то же говорила моя мама отцу, когда у неё иссякали все возможные аргументы в их спорах о чём-либо житейском.
С дедом Василием, 1967 год.
Но и дед, и отец всегда смотрели на вещи глубоко и широко, в их сознании они отражались иначе, чем у большинства окружающих. Вот кто-то и увидел в рассуждениях деда признаки антисоветской пропаганды и агитации. Хотя никогда антисоветчиком или очернителем социалистической, нашей прошлой, действительности он не был.
И дед, и отец читали газеты и журналы, ежедневно смотрели и слушали новости, отмечали все советские и религиозные праздники, разговаривали и спорили о политике, проявляя при этом некоторую, вопреки своему происхождению, интеллигентную критичность по отношению к власти. Возможно, эти черты мне посчастливилось унаследовать от них, особенно в части более пронзительного взгляда на вещи и процессы.
Но это наследство, вне сомнения, было уравновешено в моей личности даром, переданным мне мамой и бабушкой. А именно, терпением и выдержкой, неприемлемостью категоричности в суждениях, неким балансом умения принимать чужое мнение, не отказываясь при этом от своего собственного.
С бабушкой Анастасией связаны и мои первые познания о религии. Моё крещение и первое причастие, прошедшие в уникальной Михайловской церкви города Караганды, основанной впоследствии объявленным поместным святым казахстанского православия, многострадальным отцом Севастианом, прошло при её непосредственном участии.
Абсолютно не навязывая мне христианских представлений, не заставляя молиться и кланяться, именно бабушка привила мне уважение к религии как таковой, причём не только своей, православной, но и других, а также научила основам веры в Бога.
Дед Василий и бабушка Настя свою платиновую свадьбу отметили в конце 70-х годов прошлого века. Они ушли из мира живых практически вместе в октябре 1981 года, сначала бабушка, а через две недели дед.
И это очень символично, особенно в том, что несмотря на многие годы разлуки, которая была уготована им не всегда справедливой жизнью, они сохранили верность друг другу. И сейчас они также верно и смиренно лежат рядом друг с другом на новом Михайловском кладбище в Караганде в тени разросшейся черёмухи. Светлая им память!
Мама Лидия и отец Николай встретились в рабочей столовой, где будущая невеста работала поваром, практически с десяти лет, а будущий жених, загадочный, только что вернувшийся из мест заключения 25-летний красавец с золотыми зубами, зашёл туда пообедать. Заведующая столовой, моя родная тётка и будущая Крестная, Клавдия уговорила своих родителей заслать сватов к деду Павлу. Так мои родители поженились.
Кстати, золотые коронки, заменившие моему отцу почти полностью утраченную из-за фронтового осколочного ранения левую сторону верхней челюсти, неожиданно исчезли. Их пришлось снять, когда оставшийся осколок воспалился, и потребовалась операция по его удалению. Мама рассказывала, что эта отцовская драгоценность была надежно спрятана ею в платяном шкафу.
Такими были в то время семейные сейфы, хранившие документы, отложенные на чёрный день деньги, серёжки и кольца. Кто их оттуда взял и зачем, так и осталось тайной. Отец же вставил себе обычные металлические зубы, так и прослужившие ему до самой его кончины.
Оба моих родителя были малограмотными людьми. Мама окончила только три класса начальной школы, умела читать и писать. Вслух она читала почти по слогам, а когда писала письма, то не делала в них ни красных строчек, ни заглавных букв. Её удивительно тёплые и регулярные письма ко мне во время моей службы в армии не содержат никаких знаков препинания.