черный дрозд в ветвях продирает горло, поет, резко елозит
наканифоленным смычком
по синему пенопласту воздуха.
как же здесь хорошо и нечто ребенок-ленивец внутри
упирается
маленькими ступнями в потолок,
как письмо в бутылке в горлышко.
но не выдавить эту пробку, эту хвойную тишину.
дальше некуда расти ты в море застывшего бетона.
а корабль сгнил.
неужели это так?
***
когда она уходила перевернула его
как пепельницу с окурками
на пластиковую скатерть.
недоварила борщ, недостирала белье.
но спустя недели, месяцы, годы
она все еще была с ним.
он чувствовал ампутированную часть души.
так чувствуешь строки поэтов серебряного с прочернью века
засевшие в памяти намертво:
живые осы в янтаре.
или матрешки-паразиты матерные частушки:
мимо тещиного дома я без шуток не хожу.
заноза разлуки
в его сердце проросла.
саженцы вишневого дерева здесь будет сад.
но фантомная жизнь
живет своей жизнью.
живет моей жизнью, жует мою жизнь.
нет, ты перескочил с ЛГ на себя как блоха.
ну и что? а ты съела темную ягоду.
одну, вторую, третью. теперь ты
самка леопарда.
у тебя вкусный клитор и твои волосы после душа
пахнут весной, дорогим шампунем, и кожа звенит
лаком новорожденной виолончели.
и мой (censored) радуется и поет как Синатра.
сейчас мы иероглифы-жуки сцепились.
на кровати. переплелись смыслами. запахами. ДНК.
все смешалось в доме верлибра,
в спальне из песка и тумана. я пью муаровую
лань, мерцающую лень.
очей твоих очарование пью.
ловец жемчужин.
когда ты кончаешь смотри мне в глаза.
смотри.
плыви ко мне на паруснике для двоих.
а теперь мы просто дышим.
просто лежим в спальне попами на боку ммм
как же это правильно сказать по-русски?
нет. с него хватит. срывает лицо.
и видит жизнь со стороны
блюдце инопланетян рухнуло в джунгли,
а он барабанит в титан где выход?
есть кто живой?
но никто не отзывается. только
город зимний утренний, еще темный
и беспомощный, как жук в миске с манной кашей,
барахтается лапами. лудит.
вздрагивает от шума снегоуборочных машин.
и он ощущает нутром:
ангел энтропии
выкручивает отросшие волосы
на дурной голове.
на стыдно молвить где.
как постиранное белье.
делает из черного
серое, стальное.
***
тощая костлявая красавица
с чуть рыбьим лицом намек на прабабушку-русалку,
прозрачные голубые глаза.
тот случай, когда красота на грани провала,
обаятельного уродства, и в этом вся прелесть женщины
дикий виноградник на краю пропасти,
корни, пробив грунт, торчат в воздухе, как ястребиные лапы,
и хочется сорвать эти ягоды
между небом и обрывом.
призрак синей лисицы. ягоды, прозрачные от солнца.
и ее прохладные глаза,
как плитка в бассейне у входа в женскую душевую.
смотришь ей в глаза приложил раскаленный утюг
к зеркалу. вот этот звук.
вот она,
сила странной красоты.
кристаллы лопаются, как капилляры.
и ты
выделяешь наглость, адреналин, гормон
глупости. идешь вперед.
ломишься, как полено в костер Жаныд'Арк,
а потом наступает она горизонтальная
пропасть женщины мягкая и болючая.
и поцелуи как хрящи
русалочьих пальцев,
которые обсасываешь в китайском ресторане
босиком сидишь на корточках у самой кромки
цунами, остановившегося, как локомотив.
это любовь, детка.
это любовь без любви.
это жуки судьбы проползли
сотни метров по трассе под бешеным ливнем.
и нашли друг друга.
***
иногда мы счастливы.
это длится как приступ зубной боли,
только со знаком плюс.
и только для двоих.
потом кто-то первым оттаивает от наркоза.
и соскальзывает
в реальность.
я лежу в траве
под деревом. смотрю на небо
сквозь ветки яблони это похоже на картину:
свора гончих несется по голубому, глубокому снегу,
солнечный раненый вепрь.
а вот появляется и она.
босоножки, лодыжки, блестит паутина,
как стеклянный парусник в зеленом море с залысинами,
а волны вертикальны
и растут сами по себе будто скалы,
ее ноги. она садится на корточки,
сжимает колени крепко как тиски.
она
точно выдра
свои волосы заправила за уши,
и в этом чудо, и в этом сквозит
нечто простое и сексуальное.
и откровенное ушки как маленькие ложные вагины,
а она выставляет их напоказ.
и нет сережек, нет.
она
касается моего лба рукой:
ничего не говори. просто смотри
мне в глаза, а я буду смотреть на небо сквозь тебя
и ветки. но она осторожно
перешагивает через тишину,
как через проволоку растяжки, где мое сердце граната.
«Дима, пойдем в дом».
а город подвешен вниз головой,
я только это замечаю, лежа на земле и запрокинув лицо,
переломив его, как ружье: балконы,
бетонные паруса.
и солнце плавит окна кхалское золото
для глупого короля.
***
тихо шипит бокал с шампанским
залив змей
с апельсиновыми ядовитыми водами
***
весенний день
в легком обтягивающем платье из акульей кожи.
пальцы математички цепки как укус гуся,
перепачканы мелом. формулы и числа
сыплются из ее рукава, как из рога изобилия.
вот оно будущее семена, которые мы не заметили.
и я пишу стихи в тетради, предчувствуя,
что эта битва проиграна еще до её начала.
лев и ягненок должны передать
власть и сласть Цифре,
укротительнице тигров и акров Львов Толстых.
вот он крысиный король математики
выводок цифр, сросшихся хвостами, мордами, пастями.
клацает желтыми зубами,
бешенные злобные бусинки глаз.
но это просто голограмма.
Цифра не может понимать нас,
как мы к этому привыкли.
она разговаривает с тобой, как сотрудник офиса
с облаком
в окне.
но Слово еще рядом,
еще с тобой.
бьется древнее сердце один удар в год
живой камень в груди.
и разум плывет следом, как шаровая молния:
безжалостная нянька, твой боевой
ангел хранитель/разрушитель.
***
темный февраль хрипло
и протяжно кричал электричками, как отравленная слониха.
и в окне тарабанился дождь.
и звезды «мяяяяыуу» сквозь тьму
шершавые сиамские кошки трутся о колени вселенной.
«кто я?
кем создан?
смысл жизни? когда и куда
уйду»
пробирает до костей эта философская дрянь
теплой мерзкой зимы.
и дождь как прозрачный жираф
пляшет за окном
между сырыми фисташковыми березами
***
внутри собора голоса наши
взмывали ввысь
раненные соколы лица.
и еще долго кружили,
стукаясь крыльями о фрески,
и свечи горели восковые девушки намыливали волосы
огненным шампунем и
грех крепко сидел во мне, как сирота.
как гвоздь вбитый в яблоню.
***
бывают дни
фосфоресцирующие удачей, как лапы терьера
бегущего по ночному берегу, когда
цветут водоросли ночного океана,
и парочка влюбленных по пояс в волнах,
будто в живом граните
искрятся
и переливаются пунктирные неоновые видимки,
зеленые смеющие точки.
бывают дни, когда ты живешь
на сто процентов. творец включает тебя
не как бензопилу или насос, но
бегущий ученик по волнам с терьером,
демон на алых парусах,
и не нужно бороться с убийственными днями,
словно серфенгисту с каменными волнами
глыбами падающими сверху и со стороны.
дни, когда ты главный герой романа,
импровизации вселенной, пера,
наперсток, песочница, перископ.
***
дым костра извивался
раковина моллюска
еще в процессе окальцевания
еще мягкая как родничок младенца
вот и настала осень Господа
сентябри бело-рыжие черви
каждый размеров с локомотив
переползают город
разрыхляют воздух проспектов
***
берега держат реку в клещах
одномерную змею,
змея все не может вывернуться и ужалить
ртутным блеском
сильные, беспощадные руки заводов
в полуразрушенных элеваторах.
и мрачные накренившиеся плиты стен
вместо квадратных ногтей
повиты ржавой колючей проволокой
терновый венец
растягивали как жвачку,
но не нашли достойных святых.
одни воры и негодяи. разворовали рай
так говорит старуха шпаклевки
с лицом как высушенный кайман.
и правда ее на вкус:
половая кислая тряпка из школьной столовой.
***
не нужно больше тратить сил, искать тебя.