Вот дрянь! саркастическим тоном прокомментировал Тео.
Зал вновь разразился смехом.
Они будут ходить из деревни, юные Иезавели, на территорию Роданфорда, чтобы совращать тела и умы студентов, покуда знают они Отец Лерри запнулся и проглотил слюну. Знают, как чисты ваши помыслы и как наивны ваши души.
И как богаты наши отцы! подбросил Тео.
Дикий хохот.
Милек Кочински был мертвецки бледен. Дарт привстал и пару раз хлопнул в ладоши, требуя тишины.
Отец Лерри не поднимал глаз от ботинка Тео. Он выждал момент, чтобы заговорить вновь:
Верно, достопочтенный Теофил Кочински. Вам выпала особая честь находиться под крышей Роданфорда. Я уверен, что вы все вы, молодые люди, понимаете степень вашей ответственности. Равно как и степень вашей привилегированности.
Вопль с первых рядов вновь перебил священника:
Да что мы сделали-то?
Интересовался один из «левых» ботаников, кто в лес не ходит. Они себе лес в штанах отращивают и никого, кроме самих себя, туда не впускают.
Дарт поднялся.
Мы с вами поговорим отдельно, сказал он первым рядам.
Отец Лерри, сокрушённо вздохнув, вновь уставился в библейские откровения.
Представьте, что вы лично присутствуете на Тайной вечере, сказал он. Это довольно сложно, и мысль крамольная, даже слишком. Надеюсь, Господь простит её мне. Но если бы вам это удалось, возможно, вы смогли бы познать всю значимость своего пребывания в Роданфорде.
Он поднял глаза на молчавшие головы. Тишину предательски нарушало сиплое дыхание Мэтью.
Я был, мягко говоря, шокирован, хотя это слово ко мне мало применимо.
И кто Иисус? Ну у нас тут, на трапезе? спросил Тео громко, так, что похоже, у преподавателей сжались внутренности.
Лерри не назвал Иисуса. Вместо этого он долго и страстно его лицо напоминало закипающий чайник читал заповеди о смирении и всепрощающей любви, однако же достойно выйти из положения ему не удалось.
Мой сосед по комнате как-то пытался научить меня играть в шахматы. Так вот, цугцванг, узнал я, это такая унизительная поза, которую ты пытаешься сменить, но любое твоё движение нагибает тебя ещё сильнее.
Отец Лерри сейчас в такой позе стоял, и стало ему хуже, когда Тео повторил вопрос. Он, конечно, провоцировал священника назвать Иисусом Милека Кочински. Чтобы прогиб местной церкви перед спонсором надолго запомнился и легендарный Тео вновь был бы у всех на устах.
Лерри сглотнул.
Стригите овец, мистер Кочински, но шкуры не снимайте, сказал он. В каждом из нас Иисус. В вас Теофиле, «любимце божьем»[18] в не меньшей степени. Будучи привилегированным, человек никогда не должен забывать об ответственности
Тео встал, оборвав дальнейшее резонёрство, которое от волнения нашего преподобного начинало повторяться по кругу. Я не видел лица Тео, зато видел его отражение во взглядах преподавателей, обращённых к нам со сцены, в них читались безысходность и отчаяние.
Простите, падре, Тео залез на стол. Иисус во мне вот-вот меня покинет. И воле его я не в силах противостоять.
Он согнулся в позу, с которой начинается схватка, и дал оглушительный залп во всю задницу. Нас затрясло, как во время извержения, а сидящих сзади снесло волной.
Кочински и Дарт подскочили. Аудитория захлёбывалась от смеха и возмущения.
Откройте чёртовы окна!
Бычий член! взорвался Питер.
Тео выпрямился, произведя вздох облегчения.
Парфянская стрела на все ваши заповеди, блаженно улыбаясь, заметил он.
Отец Лерри отступил назад и сел на своё место, скрывшись за кафедрой от поднявшегося хаоса. Народ, повалив на пол стулья, ринулся прочь от центра, где в геройском смраде стоял Теофил Кочински.
Сквозь всю эту катавасию мой взгляд остановился на бледном лице проректора. Бедолага не знал, как поступить. Внезапно его глаза, метавшиеся по рядам, остановились на мне. Я рефлекторно напрягся.
Милек Кочински вскричал:
Адам Карлсен! Где Адам Карлсен?!
Глава 3
Защита монстра
По дороге к лестнице Милек Кочински хмурился, избегая моего взгляда.
Сэр, клянусь коленкой своей, Адам никакого отношения к ночным шатаниям не имеет. Его нимб по ночам светит так, что не с первого раза уснёшь.
Не выгораживай дружка, Гарфилд!
Сэр, Адам теоретик, не практик. Понимаете?
При всей своей комплекции невысоком росте и полноте двигался Кочински довольно быстро и поспевал идти рядом со мной, не задыхаясь.
Мы стали взбираться по широкой дубовой лестнице, глянцево-коричневой, словно густо облитой шоколадной глазурью.
Да он и белку не проведёт на территорию Роданфорда, если она не из здешних лесов.
Кочински не отвечал и только гневно задирал подбородок. Мы добрались до пролёта, украшенного цветным мозаичным витражом, и расцвеченные им пёстрые лучи упали на наши лица и одежду. Лестница поворачивала на обе стороны. Кочински свернул вправо, в крыло, где была наша с Адамом комната.
Сэр, взаправду, я
Не части, Гарфилд! Мой приказ был яснее некуда явиться всем.
Я понимал, что нарываюсь на неприятности, но понимал и то, что раз Кочински не вызвал Адама в кабинет, а сам лично несётся в студенческую комнату, чтобы наказать нерадивца, то, верно, придумал какую-то ужасную казнь для него. И я пытался защитить друга.
Он и не поймёт, чего вы от него хотите! воскликнул я. Он не знает ничего о сексе!
Жить с тобой, Гарфилд, и не знать о сексе ничего Кочински метнул в меня грозный взгляд. Некоторые считают курение не взатяг безвредным. А потом сами не понимают, от чего умерли так рано.
Проректор пошутил. «Может, всё ещё как-нибудь обойдётся?» с надеждой подумал я.
Через несколько ступеней он добавил:
Это и твоего приятеля касается.
А? О чём вы? не понял я.
Милек Кочински остановился.
О том, повернулся он ко мне, жилка у него на виске заметно пульсировала, что твой сосед опаснее любого из этих оболтусов.
Адам? Я ухмыльнулся и тут же поправил рожу: Да у Адама самое открытое сердце и простая душа
В твоём дружке живёт монстр, ошарашил меня Кочински.
Я наморщил лоб. Монстр?
Чудовище, которому бы лучше не просыпаться по утрам
Кочински двинулся дальше. Борясь с подступившей икотой, я в смятении поплёлся следом.
Клянусь, Гарфилд, когда-нибудь твой дружок сведёт меня в могилу, говорила со мной проректорская спина. Он и дьявола к подушке привяжет[19]!
Возможно, дело в ксенофобии, решил я. Но абсурдность этой мысли тут же осозналась разумом. Род Кочински сам несколько веков назад был приезжим. Может, Милек Кочински не помнит, что по рождению он поляк? Зато я хорошо помню долгий недобрый взгляд его, когда мы с Адамом на вступительные экзамены явились. Главе Роданфорда мы как-то сразу не по нутру пришлись.
Адам тогда предстал перед ним как настоящий гимназист: под мышкой стопка перевязанных верёвкой книжек, на плече сумка, а в ней пара рубашек и пара запасных очков. На худом лице взгляд куда-то вниз и вкось и суровое какое-то смирение. Адам всегда выглядел так, словно уже знал то самое худшее, на которое вы способны, а главное был готов к этому.
Родом он из Телевага[20], откуда его и ещё нескольких детей вывезли под покровом ночи перед началом гитлеровской оккупации Норвегии. Мой дед принял в свой дом на Шетландских островах, где я как раз во время войны обитал, троих пацанов и девчонку. Один, белобрысый, так и остался с нами. Родителей Адама арестовали, возможно, расстреляли. По крайней мере, за девять лет, минувших с той поры, мы ни разу о них не слышали.
Теперь мой отец платил за наше с Адамом обучение. Я вообще-то хотел лётчиком стать, но обстоятельства (честно говоря, отец) были против. Компромисс с отцом нашёлся в Роданфорде, элитном университете, где я сам себе поражаюсь уже второй семестр изучаю историю, культуру и языки цивилизаций Древней Греции и Рима.