Он не любил раздражать других по пустякам. Всю жизнь старался обходиться сам. После выздоровления ходил в магазин, потихоньку копался в гараже. Внутри поутихло. Немного даже отпустило. И вдруг сегодня этот сон. Даже не сон, воспоминание.
Он лежит, маленький, на кушетке и чувствует, как холодеет его тело. На мгновение ему стало страшно, а потом, словно лопнула какая-то струна. Тяжесть в голове, испарина, беспокойная ломота в костях по всему телу прошли, и он увидел себя как бы со стороны, сверху, лежащим под одеялом. Мать была на работе, бабушка что-то вязала. Потом он захрипел нет, не он его тело, и она подняла голову.
Иди! вдруг услышал он откуда-то сверху.
Бабушка была уже у кровати, беспокойно трясла его за плечи, прижимала к себе, гладила по головке, растирала спину. Потом аккуратно положила на кровать, поправила волосы, пошла звонить матери.
Иди!
Николай знал, что ему нужно вернуться обратно. Но отчего-то ему не хотелось. Ему было хорошо и легко.
Иди!
Сильный толчок в спину. Кто-то буквально впихнул его назад в тело.
Потом пришел доктор, мама, примчался разгоряченный сенокосом дед. Они о чем-то говорили, мама украдкой вытирала глаза, а он на следующий день пошел на поправку.
А ведь мог и не возвращаться. Умереть. Да он сам бы и не вернулся тогда. Его вернули. Зачем? Не было бы его, и сейчас Люде не приходилось бы бегать по больницам, выпрашивать для него талончики, капельницы, консультации специалистов. И сыну не надо было бы мотаться через весь город, чтобы отвезти отца в больницу. После болезни сам за руль Николай садиться еще не решался: не доверял себе; надеялся окончательно оклематься к лету. Дачный сезон. Много работы. Люде одной не справится, а дети не спешили помогать; говорили, что все могут купить в магазине. Но варенье и яблоки домашнего производства любили. И на капусту с картошкой не тратились. Правда, здесь Николаю пенять было нечего: всей семьей, дружно копали огород, пололи, окучивали. И все же с некоторого времени он стал чувствовать себя чужим в доме.
Как маленько отошел, стал больше гулять. Пропадал в гараже целыми днями, наводил порядок: выкидывал мусор, накопившийся за годы жизни. Переделал верстак. Он не хотел доставлять беспокойство своей смертью, не хотел, чтобы близкие потом ругались, решали, что куда деть. Хотел распорядиться всем сам. Уйти и не оставить следа на этой земле.
Клубника для внучки
30 августа, после очередной ссоры с бабушкой, Дарья объявила голодовку. Все началось с клубники. Придя домой после университета, уставшая и голодная, она с удивлением обнаружила на кухонном столе целую миску ее любимой ягоды. «Откуда бы это?» подумала Даша, пожала плечами и, решив не вдаваться в детективные поиски, села есть сочную сладкую ягоду, по всему видно только что сорванную с грядки. Настоящую. Немагазинную. Немного шершавую на языке. Буквально тающую во рту и оставляющую после себя приятный аромат свежести.
Она ела не спеша, откусывая от ягод маленькие кусочки, наслаждаясь моментом. Сегодня судьба подарила ей праздник.
Что ты ешь? резко открыв дверь на кухне, грубо спросила бабушка.
А что? Не заслужила? сразу бросилась в атаку Даша. Или тебе жалко?
Бабушка Соня отпрянула назад, словно уклоняясь от удара, скривив лицо, махнула рукой в сторону внучки.
Да ешь, сколько хочешь. Тоже мне барыня. Это я для варенья оставила, а для еды в холодильнике стоит. Хоть бы спросила. Не собирала, а лопаешь.
Кусом хлеба меня попрекаешь? мгновенно взвилась Дарья. Знаю, если бы не дед, ты бы меня на порог не пустила, а теперь что? Выгнать меня хочешь? То не делай, так не говори! Не выйдет. Это я когда от матери ушла, была никем, а теперь у меня есть право. Дед завещал мне свою часть квартиры, и я буду здесь жить, нравится тебе или нет. И делать то, что хочу
Она хотела сказать что-то еще, но обида и гнев комом вставали в горле. Испоганить такой момент!.. На это была способна только ее бабушка.
Лечиться надо, если нервы больные, не растерявшись, возразила внучке старушка и вышла из кухни, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Не понимала она современную молодежь. Живут на всем готовом, все вдоволь, не то, что раньше, в ее детстве и юности, когда были голод и разруха, а еще до этого страшная война. Бабушка Соня была совсем маленькой, но помнила многое. «Неблагодарные, подумала она про себя. Но это мы сами виноваты. Вырастили потребителей, а ничего-то они не умеют. Только кричать и качать права». Впрочем, подобные инциденты случались в их семье часто, и бабушка надеялась, что через пару часов внучка отойдет.
Вожжа под хвост попала. Замуж надо, тихо пробормотала бабушка Соня и пошла включать телевизор.
Начиналась ее любимая программа.
В берестяных лаптях
Хотел бы я по воду пойти,
Хотел бы я к реке по воду пойти,
Ног не намочить.
Встал бы я утром рано-раненько,
Взял бы бадью, пошел к речке маленькой.
Сказал бы ей:
Унеси, река, все дела мои,
Все грехи мои, грязь исподнюю.
А дай мне, река, силу верную,
Веру крепкую да худого хоть коня.
Пусть хоть плохонького.
Понесет он меня, сивка, в чужую землю.
В чужую землю к царю лютому,
К царю лютому, немилому.
Негрешно будет там на чужого пса лютовать,
Вилы точить да мочалы мочить.
Раздроблю душу в ярости,
В ярости да в неправом гневе.
Положу голову свою на чужбинушке.
Дарья плакала от бессилия. Смерти деда она боялась, ждала со страхом. Терпеть бабку до смерти не было сил.
Бабуля ее была человеком правильным, в чем-то даже выдающимся. Замечательным педагогом. Вот уже десять лет, как бабушка Соня вышла на пенсию, а ее ученики каждый год поздравляли бывшую учительницу с профессиональным праздником.
Даша многое взяла от нее: ум, сноровку, характер. Мать Даши была женщиной слабовольной, падкой на мужское внимание. Она рано ушла из дома, выскочила замуж, родила сына старшего брата Даши. Когда брату исполнилось пять лет, его забрал к себе родной отец. Потом тоже случилось со старшей сестрой Катериной: ее удочерила тетка, сестра матери, не имеющая в браке со своим интеллигентом-мужем детей. Кстати, после удочерения Катьки, тетка родила своего собственного ребенка, но приемную девочку назад сестре не отдала, оставила у себя. А вот Дарью уже не забрал никто.
Ни в пять, ни в десять, ни в тринадцать лет, когда она впервые ушла из дома, потому что не было сил терпеть пьяных кавалеров матери. Дарья помнила, как сидела на лестнице с вещами, как мимо нее прошла бабушка, как потом появился дед. Помнила, как долго ругались взрослые и как бабка Соня настаивала, что дочь должна жить с матерью.
С непутевой-то, как-то робко оборвал жену дед. Раз такой вырастила, принимай.
А где ты сам-то был? По морям все шлялся! Это и твоя дочь тоже.
В общем, в тот день ее не выгнали. Пустили переночевать. Но утром за ней приехала мать и забрала обратно.
Дарья знала, что никогда не простит этого бабушке. Правда через год баба Соня смягчилась и все-таки отвела для нее комнату. Дарья могла только догадываться, сколько усилий и уговоров потребовалось деду, как сильно он переживал Он, может, от того так рано и умер, что жил, как на пороховой бочке, все пытался примирить «двух самых любимых женщин» как он называл жену и внучку слишком чутко реагировал на несправедливость, принимал ее на свой счет, хотя Даша его ни в чем не винила. Но и не оправдывала. Принимала таким, какой он есть. Был. И дед отвечал ей взаимностью.
Дарья понимала, что характер у нее был не подарок. Они с бабушкой Соней были слишком похожи обе демонстративные, властные, категоричные, упрямые, чтобы ужиться вместе. Но ведь бабушке Соне было не четырнадцать лет, и она должна была понимать
Боль в груди разрывала сердце. Дарья с трудом вздохнула. Проклятая клубника разбередила старые раны. Мелочи. Всю жизнь мелочи наглядно доказывали ей, что она никому не нужна. Даже странно, что при таких обстоятельствах ей ни разу всерьез не приходила мысль о самоубийстве. Ее ответом на жизнь была месть.