Я так и знал! цедит директор, глядя на Громова с плохо скрываемой ненавистью. Ко мне в приемную, прямо сейчас! И не надейтесь, что на этот раз вам все сойдет с рук так просто. Ваш отец в этом году дал мне очень конкретные указания. Вам ясно?
В целом да, он не выглядит ни испуганным, ни растерянным. А потом демонстративно зевает: Ничего нового.
В приемную, Громов. Быстро! Остальные свободны.
Звук у всей толпы тут же словно выкручивают на полную мощность, и гул стоит как в пчелином улье. Все расходятся и громко обсуждают произошедшее, а я все еще стою столбом.
Захар Громов взял мою вину на себя? И собирается оплатить всю космическую сумму причиненного мной ущерба? Я не сплю?
Кажется, нет. Но зачем ему это нужно?! Уверена, до сегодняшнего дня он даже не подозревал о моем существовании.
Может, это какой-то хитрый план и он меня сдаст потом директору? Или потребует взамен все мои внутренние органы?
Я не понимаю. Я ничего не понимаю!
Меня толкает какая-то девушка, чтобы я освободила ей проход, я растерянно отступаю в сторону и ловлю успокаивающую мамину улыбку. Интересно, мама успела испугаться? Подумала хоть на секунду, что это я виновата? Я ее хорошая девочка, ее умница, ее радость, самая тихая и самая старательная студентка курса, хотя только мои бессонные ночи знают, какими усилиями даются мне эти пятерки
Меня все еще трясет, когда я выхожу из актового зала и иду куда-то по коридору. Сама не понимаю куда.
Эй, Истомина, ты чего так пересралась? почти дружелюбно спрашивает Элина Вишневская из моей группы, догоняя меня и выравнивая со мной шаг. Мы думали, ты там в обморок хлопнешься.
Просто, выдавливаю я из себя. Перенервничала
Элина красиво смеется, показывая идеально ровные зубы, а потом хлопает длинными кукольными ресницами. Они слишком большие для ее лица, и все мои знания, полученные в свое время в художке, протестуют против того, чтобы считать это красивым. Красиво то, что гармонично, а здесь грубое нарушение пропорций. Вот у Громова, например, ресницы идеальной длины
Так, Истомина, ты конспекты сегодня писала на первой паре? требовательно спрашивает Вишневская, наконец переходя к основной своей цели. Ну правда, не поболтать же она ко мне подходила. Дашь сфотать.
Последняя фраза по идее должна звучать как вопрос, но звучит как утверждение, потому что не предполагает отказа. Это привычное дело взять у меня конспект или переписать мою домашку. Не только Вишневская так делает, но и многие из моей группы.
И, честно говоря, я даже рада этому. Когда я пришла на первый курс, то жутко боялась, что меня там будут травить или унижать уж слишком сильно я отличалась от контингента нашего колледжа. Но, видимо, статус дочери завуча защитил меня от буллинга. Только это, конечно же, не означало, что кто-то из группы стал со мной дружить. В основном они просто не замечали меня, кроме тех моментов, когда кому-то из них вдруг нужны были конспекты. Не самый плохой вариант, если так подумать.
Не помню, писала я или нет, бормочу я, потому что все, что было на первой паре, покрыто для меня туманом. Но послушно лезу в сумку, достаю тетрадь и надо же! Вся лекция записана четким аккуратным почерком. Наверное, мои мозг и рука просто работали на автопилоте. Отдаю тетрадь Истоминой, которая сразу же теряет ко мне интерес, бросает небрежно:
После большой перемены отдам, и идет к аудитории А9.
Я с запозданием соображаю, что именно там у нас по расписанию будет сейчас управление персоналом, и послушно плетусь туда же.
Управление персоналом, информационный менеджмент, физкультура и можно будет спокойно идти домой. Но это при хорошем раскладе, если бы сегодня был такой день, как обычно.
А это не так.
Я машинально отсиживаю пару, делаю вид, что внимательно слушаю преподавателя, а сама пытаюсь понять, что теперь делать.
Надо подойти к Громову и поблагодарить его? Нет, это страшно.
Надо пойти к директору и честно во всем признаться? Нет, это еще страшнее и грозит последствиями, с которыми я не справлюсь.
Может, просто написать Громову и спросить, зачем он это сделал? Да, наверное, так лучше всего. Безопаснее. Не придется, задрав голову, смотреть в эти наглые зеленые глаза и видеть ухмылку, от которой у меня каждый раз озноб по коже. Каждый раз. С первого курса. То есть уже полтора года
Пусть он меня и не замечал ни разу, но я-то его видела. Такого, как Громов, невозможно не увидеть.
Да, написать ему это хорошая мысль. Осталось только найти у кого-то его номер телефона.
Заканчивается пара, я выхожу из аудитории и даже взвизгнуть не успеваю, как меня кто-то хватает за руку. Миг, и я уже спиной прижата к стене, с обеих сторон мне преграждают путь крепкие рельефные руки, а сверху вниз на меня смотрят зеленые глаза. Все с тем же прохладным любопытством.
Ну привет, кукла, тянет лениво низкий голос. Ничего не хочешь мне рассказать, м?
Я замираю, как загнанный зверек, которому уже некуда бежать.
Номер телефона можно не искать Громов сам нашел меня.
Кажется, обед мне не светит. И физкультуру тоже прогулять придется.
Но похоже, это не самое страшное из того, что меня сегодня ожидает.
Глава 2. Когда выбирать не приходится
Ч-что я должна вам рассказать? лепечу я. Я не понимаю, простите.
И хотя прекрасно знаю, что от меня нужно Громову, инстинкт самосохранения заставляет меня прикидываться дурочкой.
Ну а вдруг поверит?
У него ведь нет доказательств, что это сделала именно я.
Но Громов, к сожалению, не идиот. Он хищно ухмыляется, а потом вдруг приближает свои губы к моему уху и опасно шепчет:
Это ты устроила погром, кукла. И не ври мне, я ведь могу и передумать тебя прикрывать.
Меня опять начинает трясти. Не то от новой волны страха, не то от чужого горячего дыхания на шее и терпкого мужского запаха. Никогда не стояла так близко к парню, и меня это смущает и пугает одновременно. Тем более, что это не просто какой-то парень. Это Захар Громов.
Которому что-то от меня нужно.
Я зажмуриваюсь, потому что не могу больше видеть этот полный холодного интереса взгляд, и еле слышно шепчу:
Здесь?
Что здесь? хмыкает он.
Судя по голосу, его реально забавляет вся эта ситуация.
Вы хотите чтобы я прямо здесь рассказала?
Хрипловатый смех заставляет меня открыть глаза.
А что? ухмыляется он.
Я замираю, потому что слышу в коридоре голоса. Густой голос Вадима Семеновича узнаю сразу, ему вторит высокий неприятный смех Магды Валерьевны. А еще там голосмоей мамы.
Ужас пробегает по позвоночнику ледяными мурашками.
Чертов Громов, нашел, где до меня докопаться! В коридоре! Во время большой перемены! Они же сейчас все услышат!
Что молчишь? Стесняешься, кукла? продолжает он, совершенно игнорируя голоса за спиной. А когда к старому мудаку в кабинет лезла, не стесня
Заткнись! отчаянно выкрикиваю я и вдруг делаю то, чего от себя в жизни не ожидала бы: молниеносно запечатываю рот Громова своей ладошкой.
И да, это, конечно же, не может не привлечь внимание преподавателей, даже если до этого они меня не видели: широкая спина Громова надежно загораживала им обзор.
Но теперь мы под прицелом преподавательских взглядов.
Что тут происходит, молодые люди? недовольно спрашивает Вадим Семенович. Я
Лия! тут же перебивает его мама, и ее голос звучит очень строго. По-учительски. Что ты тут делаешь?
Громов стоит, даже не пытаясь убрать мою ладонь со своего рта, и всем своим видом демонстрирует абсолютную безмятежность. В зеленых глазах пляшут веселые искры.
Простите, я молниеносно отдергиваю руку от его лица, как будто от горячего чайника. Просто он он говорил плохие слова! Да!
Громов тут же непочтительно фыркает. Кажется, его реально это забавляет.