Ксеня замерла, прижавшись к Оксаниной груди, утонула в ароматном облаке. Долгое мгновение она не шевелилась, затем подняла руки и неловко погладила Оксану по спине. Захотелось разрыдаться от непонятного облегчения.
Видимо, нейрофизиологи не врали. Ксеня шмыгнула носом, останавливая неуместный поток чувств, отстранилась и протянула руку:
Ксения Ксеня.
Оксана запрокинула голову и расхохоталась. Обнаженные ключицы, ямка между ними, черные перекрестья шнуровки, локоны, нежные розовые мочки ушей с алыми каплями сережек все задвигалось в такт смеху. Ксеня не отводила взгляда от нежной Оксаниной кожи.
Подошли двое: парень с рыжей шевелюрой и второй, тощий и бледный. Хотели посмотреть списки поступивших, но увидев Оксану, застыли на месте. Рыжий открыл рот, бледный побледнел еще сильнее.
Оксана сжала Ксенины пальцы. Рука у нее была мягкая, теплая.
Только не говори, что ты та самая Нецветай, которая на следующей строчке.
Теперь засмеялась и Ксеня.
Ей стало легко. Оксанины объятия будто послужили финальной точкой в поступлении в медицинский вуз, будто не экзаменаторы решали ее судьбу, а эта яркая девица, похожая на экзотическую птицу.
Ксеня потянула Оксану за рукав, и они отошли в сторону, пропуская вышедших наконец из ступора парней к заветным спискам.
Тогда было начало июля. Белое время, тополиное время, зенит лета.
Кульчицкий, казалось, помолодел и пояснел лицом. В честь поступления он подарил Ксене новехонький анатомический атлас и солидную стопку тетрадей с репродукциями художников-авангардистов на обложках. Чтобы отметить Ксенин успех, он повел ее в ресторан на Кронверкском.
На входе строгий человек с черной бабочкой уточнил, забронирован ли у них столик. Кульчицкий растерялся. Оказалось, он лет двадцать уже не ходил в рестораны и кафе и напрочь забыл, как это делается. Ксеня огляделась по сторонам и затащила деда в соседнюю «Идеальную чашку».
Вы же любите кофе, вдруг вам тут понравится. У них есть пирожные.
Кульчицкий долго и придирчиво изучал меню, но в итоге взял себе простой эспрессо. Ксеня с опаской заказала «фирменный» кофе и яблочный пирог. Глядя на то, как Ксеня изучает шапку взбитых сливок, как она маленькими глотками пробует напиток и прикрывает глаза, Кульчицкий на миг снова почувствовал перебои в сердце. Стук. Пауза. Стук.
А мне нравится, сказала Ксеня. Не такой горький, как вы варите дома.
А вот хватит выкать, вдруг рассердился дед. Ты теперь тут надолго, так давай это по-человечески.
Ксеня взглянула на него исподлобья, но ничего не ответила. Она вспомнила объятия Оксаны, и ей захотелось погладить дедову сухую морщинистую руку.
На следующий день дед купил несколько новых пачек кофе. Они тоже были фиолетовыми, той же шведской марки, но на них значились разные цифры от единички до четверки.
Давай пробовать, сухо бросил он Ксене и снял с крючка змеиную джезву.
Остановились на «тройке»: Ксене понравился кофе средней обжарки. Еще более посветлевший лицом Кульчицкий рассказал, сколько ложечек сыпать в джезву, какой водой заливать (ни в коем случае не из-под крана, вот, в кувшине специальная питьевая, а еще лучше минут за двадцать поставить ее в холодильник), как следить за пенной шапкой и в какой миг выключать огонь.
Ксеня кивала, соглашалась. Но выбросить банку растворимого «Чибо» отказалась наотрез.
Кульчицкий не собирался умирать, но показал Ксене заначку «на случай внезапной смерти» и бумажки, из которых следовало, что у него припасено место для могилы на Смоленском кладбище. Рядом с сыном.
О папиной могиле Ксеня заговорила с дедом только в июле. Словно поступление в университет вывело их отношения на новый уровень. Возможно, дед до конца не верил, что Ксеня успешно сдаст экзамены и останется в Петербурге, возможно, он ждал, что наваждение рассеется, и маленький северный таран исчезнет из его жизни. Тогда и говорить ни о чем не придется.
В июле дед впервые повез ее на автобусе на Васильевский остров.
Ксеня вспоминала, как они долго шли среди деревьев, как играли на лице свет и тень, как пришли, наконец, к могиле у берега речки. Смоленка, сказал дед, а вот Андрюша.
Так Ксеня впервые увидела отца.
Позже она ездила сюда одна, много раз. Как-то пришла пешком с Петроградской стороны: хотела разобраться в спутанном клубке улиц и преодолеть страх перед петербургскими мостами.
И вот теперь ей предстоит навещать обоих отца и деда.
После дедовой смерти Ксеня пропустила несколько дней учебы. В деканате к вынужденному отпуску отнеслись с пониманием. Оксанка позвонила выразить соболезнования и пожаловалась, что некстати схватила простуду и ничем не поможет по дому и с похоронами.
Если бы не Сашка, Ксеню бы наверняка сожрали работники бюро ритуальных услуг. Но он взял на себя значительную часть хлопот, и Ксене оставалось только расплатиться и подписать документы в нужных местах. На могилу поставили временное надгробие, и Ксене еще предстояло выбрать и заказать мраморную плиту, такую же, как у Андрюши у папы.
На похоронах Ксеня растерялась в черно-серой толпе; ее оттирали в сторону, пока кто-то не спрашивал «внучка?» и не выталкивал ее опять к самому краю могилы. Незнакомые люди, незнакомые лица, незнакомые руки, ноги, зонты. В день похорон опять шел дождь, желтая глина расплывалась и чавкала под ногами, пахло прелой листвой и ладаном. Ксеня мотала головой, пытаясь определить источник запаха, но снова и снова утыкалась взглядом в зонты и одинаковые черные плащи. Один раз в толпе мелькнуло вроде бы знакомое лицо, но тут же скрылось за щитом зонта. Ксеня не знала никого из присутствующих. Дедовы друзья и бывшие коллеги ни с кем из них он не познакомил ее за полгода, ни с кем из них она больше не увидится.
Она ошибалась.
На похоронах Кульчицкого ее внимательно изучала не одна пара глаз.
Глава 3
Парсек
Санкт-Петербург, октябрь 2004 года
Ксеня ожидала, что после смерти деда ей придется переехать из квартиры в университетское общежитие. Так ведь бывает только в сказке: чтобы богатый дед оставил внучке, которую и знать не знал, огромное наследство. Трешку на Петроградской стороне. На Петроградке, поправляла себя Ксеня, вытирая слезы. Дед бы сказал, на Петроградке.
Кульчицкий не был богатым. Наверняка сейчас объявятся какие-нибудь родственники, о которых она понятия не имеет. Бодаться за наследство Ксеня не собиралась, тем более она приехала в Питер, рассчитывая только на себя. Она провела полгода, катаясь как сыр в масле, что ж, это можно считать подарком судьбы. Авансом. А теперь начнется простая жизнь.
Дед удивил Ксеню и после смерти.
Ее вызвали в кабинет нотариуса неподалеку, на той же улочке. На двери кабинета значилось огромными буквами «НОТАРИУС» и почти такими же большими «Самсонова Нинель Алексеевна». Сухая, как доска, тетка с волосами, туго забранными в балетную кичку, при виде Ксени поджала тонкие губы. Тем сильнее было впечатление, когда тетка сняла очки и прослезилась.
Ксеня оторопела.
Он говорил, что когда-нибудь вы приедете. Нотариус покачивалась в такт словам. Он думал, что не увидит вас при жизни, но точно знал, что вы приедете. А когда летом бегал тут, радовался; я все говорила, добегаешься ты, Владимич, скачешь с тротуара на тротуар, а он отмахивался и смеялся: теперь я буду жить вечно, с Ксенечкой-то.
Оказалось, дед давно водил знакомство с Самсоновой и часто на завершающем круге пробежки заглядывал к ней в кабинет на чашечку кофе.
Иногда даже не заходил, всхлипнула Самсонова, я ему в окно. Она показала рукой на широкий подоконник. Ксеня представила, как дед в синем костюме стоит снаружи и смеется, протягивая руку.