Андрей молчал.
Человек с пистолетом вздохнул.
Это не первый мой к вам визит. Вы помните предыдущие? Помните? В голосе появились требовательные нотки. Скажите же, что вы помните, о чем мы говорили на прошлой неделе. И три недели назад.
Андрей покачал головой.
Смутно. Я не уверен. Все как будто немного смазано. Я пытаюсь думать об отце, о работе в «Экране», о том, что мы делали сделали. Я помню все но я будто смотрю сквозь мутное стекло. Когда я пытаюсь разглядеть детали, все расплывается, и мне не хочется напрягать память. Но есть одна вещь, которую я помню четко. Та дискотека в Риге. Андрей с видимым усилием посмотрел прямо. Он пытался разглядеть выражение лица человека с пистолетом, но тот повернул голову так, что лицо оказалось в тени. Второй, тот, что стоял в нескольких метрах от них, громила с фонарем за время разговора не пошевелился ни разу, будто вмерз в землю и превратился в фонарный столб.
Я не сливал данные. Я не выходил на контакт ни с какими агентами. Губы слушались плохо. Я не помню нашего разговора ни неделю назад, ни раньше. Я даже не знаю, о каких сверхсекретных разработках моей команды вообще идет речь. Но в одном я уверен точно: в тот вечер в Риге я был на дискотеке. В газете есть снимок. Андрей неожиданно широко улыбнулся, как будто упоминание снимка принесло ему видимое облегчение. Я звонил и снова позвоню отцу. Я буду звонить в прессу. Я приеду, как только смогу, чтобы снова поговорить с вашими особистами. Андрей презрительно поморщился. Или не с вашими. Я не знаю, кто ваш, кто не ваш, и чья воля направляет вашу руку со стволом, но я думаю, что женщина на допросе мне поверила. Она собиралась съездить в Ригу. Я, черт возьми, не помню, какие там могли быть документы, я не помню, чем мы занимались годами на Кавказе, но я знаю точно, что я не сливал данные. И я могу это доказать.
Человек-фонарь пошевелился впервые за все время разговора. Он переступил с ноги на ногу, и тень на секунду сдвинулась. Андрей увидел лицо собеседника. На нем было жадное любопытство и жалость?
Я впервые вижу такое упрямство, признал человек с пистолетом. Вы понимаете, что подписали себе смертный приговор? Вместо свадьбы, вместо нормальной жизни и работы ну, насколько может быть нормальной жизнь в этой дыре.
Андрей стиснул зубы. Что он может сделать? Наклониться вбок и попробовать выбить пистолет из руки противника? Без шансов: громила с фонарем совсем рядом, и он наверняка тоже вооружен. Сделать вид, что он согласен заткнуться, чтобы чтобы остаться в живых, остаться с Леной, смотреть, как растет ее живот, как рождается на свет новый человек? Но он не замолчит. А если он продолжит искать тех, кто его подставил, а он продолжит, то и Лена, и ребенок окажутся в опасности.
Андрей снова взглянул на небо.
Отец тоже считает, что я всех предал, подумал он. Он вспомнил пристальный горький взгляд отца. Если бы я мог подать ему знак, если бы я мог рассказать, как все было на самом деле. Но нас разлучили почти сразу, меня отвезли на допрос, ему, видимо, велели заткнуться и не вступать в контакт. А как же вещи? Андрей нахмурился. Какие вещи? Казалось, его мозг отчаянно пытается мыслить самостоятельно, подсовывает ему какие-то образы. Ищет решения. Отец, я тебя не виню. Но я не делал того, что мне приписывают.
Если бы можно было послать отцу весточку.
Если бы было можно.
Рука с пистолетом замерла. Андрей зажмурился. Сейчас. Раздастся грохот выстрела или он просто почувствует удар?
Удар он почувствовал, но совсем не тот, что ожидал. Кто-то с силой толкнул его в плечо, Андрей покачнулся, и, пытаясь восстановить равновесие, сделал шаг влево. Этот шаг оказался фатальным: нога соскользнула с каменистого обрыва. Он снова покачнулся теперь вперед, чтобы устоять на ногах. Пальцы загребали воздух, казалось, еще немного и он ухватится за какой-нибудь куст, но новый удар, сильнее первого, заставил его тело выгнуться дугой, и Андрей окончательно потерял почву под ногами.
Он полетел спиной вниз. Небо над ним полыхало зеленым.
Почему-то Андрей вспомнил, как в детстве смотрел репортаж о возвращении Гагарина после знаменитого полета, вспомнил улыбку человека, который побывал в Космосе.
«Гагарин летал бога не видел», эту фразу повторяли все кому не лень. Рассказывали, что какие-то бабушки поехали к космонавту после его знаменитого полета допытываться, как Бог, значит, допустил его туда. На небеса. Какой Он.
Гагарин бабушек разочаровал.
Но Андрею в знаменитой улыбке почудилось лукавство.
Он и сейчас думал об этом: думал, пока падал взлетал, а над ним полыхало небо.
Андрей не признавался никому, даже себе, в том, что считал Гагарина в сговоре с Богом.
Возможно, все же тот увидел, почувствовал что-то. Не мог не почувствовать.
Совсем скоро и я это узнаю, подумал Андрей. Есть Бог или нет Бога.
Какой Он?
О чем Его просить?
Защити Лену. И нашу дочь. Почему дочь? Откуда он знает, что у него будет дочь?
Защити, снова подумал он, отца, Лену, дочь.
Скажи отцу, что я не виноват.
По небу пронеслась падающая звезда прямо поверх зеленого мазка полярного сияния. Вспышка. Желание. Пусть у отца появится кто-то близкий рядом.
У меня слишком много желаний, успел подумать Андрей. Хватит ли мне звезд?
Я ведь тоже лечу, но не вверх, а вниз, впрочем, когда под ногами нет опоры, можно представить, что я, как Гагарин, совершаю полет в Космос.
Поехали.
Соната с речитативом
Есть одно странное противоречие: в своем отношении к космосу человечество демонстрирует удивительную наивность. На Земле, вступая на новый континент, люди не задумываясь уничтожали существующие там цивилизации при помощи войн или болезней. А обращая свой взгляд к звездам, мы впадаем в сентиментальность и верим, что если там где-то есть разумные существа, то их цивилизации живут, руководствуясь универсальными, благородными, нравственными законами. Мы почему-то полагаем, что ценить и лелеять иные формы жизни это нечто само собой разумеющееся, часть всеобщего кодекса поведения.
Я полагаю, что следует вести себя противоположным образом. Надо обратить доброжелательность, которую мы выказываем звездам, на собратьев по расе здесь, на Земле, выстраивать доверие и понимание между разными народами и цивилизациями, составляющими человечество. Но в отношении космического пространства за пределами Солнечной системы следует быть постоянно настороже, быть готовыми к тому, что у Иных будут самые злостные намерения. Для такой хрупкой цивилизации, как наша, это наиболее ответственный путь.
Лю Цысинь. Задача трех тел
Глава 1
Адажио
Санкт-Петербург, октябрь 2004 года
Утро не задалось.
Ксеню разбудил Парсек слишком рано. Кот выгибал спину, утробно жаловался то ли на несварение, то ли на дискомфорт иной природы: как бы то ни было, спать Ксеня дальше не смогла. Она заглянула в пустую коробку и вспомнила, что собиралась купить упаковку прежнего корма: очевидно, «улучшенный» вариант коту не подходит. Взглянула на часы. Шесть тридцать. Круглосуточная ветеринарная аптека на углу, должно быть, открыта, для категории граждан с привилегиями, но комендантский час и дед еще спит.
Ксеня протерла глаза и погладила кота:
Подожди немного, хорошо? Через полчаса я смогу выйти Ксеня не договорила. Парсек заскулил по-человечески жалобно, будто умоляя скорее раздобыть еды. Иначе. Случится. Непоправимое. Ксеня как была, в пижаме с раздражением накинула кофту с капюшоном, всунула ноги в ботинки, набросила куртку.
Ладно. Авось за десять минут обернусь.
Она приоткрыла входную дверь. Тихо. Конечно, тихо: кому в голову придет нарушать комендантский час? Камеры в подъезде пока не установили, хотя поговаривали и об этом в рамках обеспечения полной безопасности населения в условиях межпланетного конфликта, и Ксеня не знала, как именно ее могут засечь за нарушением режима. И что за этим последует. Штраф?