Я ничего не мог поделать, ответил Маэстро.
Некоторые музыканты на сцене застыли, услышав разговор на повышенных тонах. Маэстро хлопнул в ладоши:
Что вы уставились? Начинаем в пять!
Отто, прошептал Ричард, неужели всё действительно настолько плохо?
Да. Маэстро провёл руками по сальным чёрным волосам. Если этот сезон пойдёт так же безуспешно, как предыдущий я не знаю, что будет. Перспективы финансирования скверные. Пожертвования прекратились. Даже у наших постоянных спонсоров теперь нет денег. Он сунул руки в карманы. Нам нужен всего год, чтобы снова встать на ноги, и тогда дела пойдут на лад. В следующем году положение улучшится, и я снова перевезу Оливию и её бабушку в пригород. Нам нужно чуть-чуть времени.
Ты правда думаешь, что в этом году что-то изменится? спросил Ричард.
Маэстро, ничего не ответив, взглянул на него и зашагал к сцене.
Когда он ушёл, Ричард вздохнул. Я, видимо, пошевелилась, потому что он сощурился и заглянул за колонну.
Оливия! Он одарил меня блестящей улыбкой, которой мама всегда советовала мне остерегаться: Ричард «типичный трубач», а значит, ещё тот чаровник, что бы это ни значило. Как ты провела лето?
Мне захотелось скукожиться и исчезнуть. Он явно волновался из-за того, что я слышала их с Маэстро разговор; голос у него звучал приветливо и слишком радостно. И почему мне не стоялось спокойно?
Ну так. Нормально. Я крепко прижала к себе альбом. Я много рисовала.
Ничего другого я и не ожидал от моего любимого художника. Покажешь мне как-нибудь новые работы?
У меня вспыхнули щёки.
Хорошо.
Вот ведь как, Оливия. На лице Ричарда появилось странное выражение. Он прочистил горло и оглянулся на сцену, где Хильда Хайтауэр полировала раструб своей валторны, а Михаил Орлов вынимал из футляра контрабас. Хильда помахала мне, я ответила тем же и, понадеявшись, что они не станут подходить ко мне, начала медленно пятиться. Я просто хотел узнать, как ты, сказал Ричард.
Зачем?
Твой папа рассказал нам, что случилось летом, о продаже дома и о переезде.
В животе у меня что-то ёкнуло.
А, ну да.
Мне очень жаль это слышать, Оливия. Ричард сжал мне руку. Не знаю даже, что сказать. Папа говорит, ты теперь живёшь за сценой?
Услышать это было ещё мучительней, чем жить в филармонии, но я не собиралась плакать перед Ричардом Эшли.
Всё правильно.
Это совсем не правильно. У тебя есть родственники или друзья, у которых ты можешь временно пожить?
Я уже думала об этом.
Нет. Вся семья Маэстро в Италии, кроме нонни. А мамина они с нами не общаются. Они никогда нас не любили, даже не хотели, чтобы мама выходила замуж за па за Маэстро. А друзей у Маэстро нет. Я стиснула пальцами края альбома. Он не поддерживает отношений с людьми. Ему всё безразлично, кроме оркестра.
Ричард немного помолчал и обнял меня за плечи. Обычно от этого у меня теплело на душе, но теперь тоскливо засосало под ложечкой.
Оливия, сказал он, я понимаю, что ты, наверное, сейчас нас ненавидишь, но ты нам не чужая. Ты же это знаешь, правда? Весь оркестр готов тебе помочь, и папа с бабушкой тоже.
Это уж было слишком. Оркестр готов мне помочь? Да исключительно из-за оркестра всё и произошло.
Я сбросила его руки.
Да, я знаю.
Если тебе захочется поговорить, ты всегда можешь обратиться ко мне. Ладно? Он поднял руку, чтобы стукнуться со мной кулаками, как мы всегда приветствовали друг друга. Capisce?[6]
Я покачала головой и отвернулась.
Ладно.
Как? Ричард приложил руку к сердцу. Не будет тайного приветствия? Вы меня ранили, мадам.
Нет. Никаких тайных приветствий. Если он не прекратит этот разговор, я точно разрыдаюсь.
Мы что-нибудь придумаем. Например, почему бы тебе иногда не переночевать у Хильды или у других девочек? Они будут тебе рады. Это как пижамная вечеринка. Можешь пригласить подруг.
У меня нет подруг.
Оливия. Что я могу сделать? Только скажи.
Он очень меня жалел я слышала это в его голосе. Но мне от этого было не легче, я только чувствовала себя совсем крошечной.
Оставь меня в покое, прошептала я. Пожалуйста. Я поспешила в вестибюль и поднялась по большой лестнице. На верхней ступеньке я упала на ковёр, протёртый до дыр, и отбросила альбом. Пижамная вечеринка. Я вытерла глаза. Маэстро тоже так говорил: «Это будет как это называется? Пижамная вечеринка. Каждую ночь мы все за сценой. Это приключение, Оливия». Почему я не могу перестать всхлипывать? Хорошо хоть Ричард не видит меня здесь. Приключение. Конечно. Увлекательное до жути.
Мне хотелось только поехать домой в наш настоящий дом, с синей дверью, жёлтой кухней и скрипучей девятой ступенькой на лестнице, ведущей в мою комнату. И с мамой. Мама обязательно должна быть там, иначе никакой радости не будет.
Подумав о доме, я почувствовала дуновение студёного воздуха. Странный холодок задержался и пробрал меня до костей. Я задрожала и стала тереть руки, чтобы согреться. Я могла бы поклясться, что кто-то наблюдал за мной, буквально кожей я ощущала чей-то взгляд. Но оглядевшись, увидела только знакомые пыльные портреты покойных музыкантов на стенах и выцветших ангелов на потолке.
И чёрного кота, который спокойно смотрел на меня, сидя на полу вестибюля.
Глава 3
Это был толстый чёрный кот с изогнутыми серыми усами и колтунами по всему телу. Он лениво махал хвостом.
Я сунула альбом в сумку и начала осторожно спускаться по лестнице.
Эй, киса-киса. Иди сюда. Внизу я протянула руку, присела и подождала. Одна из дверей филармонии была открыта. Наверное, я не закрыла её, возвращаясь из «Счастливого уголка». Ты, значит, просто вошёл и устроился здесь, да? спросила я у неожиданного гостя.
Кот дёрнул хвостом и коснулся головой кончиков моих пальцев.
Знаешь, некоторые люди назвали бы твой поступок незаконным проникновением на чужую территорию.
Нарушитель удивлённо наблюдал, как я счищаю мусор с его шеи, словно сам не верил, что позволяет мне это.
Какой же ты страшненький, проговорила я, наклоняя голову, чтобы разглядеть его.
Кот сощурил ярко-зелёные глаза.
И толстый.
Кот зевнул.
Но твоя чёрная шёрстка мне нравится. Я стряхнула на лицо прядь волос. Видишь? У меня тоже чёрные волосы. Ты маленькая тень, совсем как я. Так меня нонни называет, по-итальянски «омбралина».
Кот смотрел на меня так, словно говорил: «Занятно. Я хочу сказать, что ты меня утомляешь».
Я села на пятки.
У тебя чудесная морда, котик. Очень выразительная.
«Хоть у кого-то из нас», казалось, ответил он, дёрнув левым ухом. Потом улёгся на живот и стал смотреть на меня из-под полуприкрытых век.
Я тоже растянулась на полу, наблюдая за ним:
У тебя есть дом, котик?
Животное стало вылизывать лапу. Полагаю, это значило: «Вообще-то нет. Брожу тут и там. По большей части нигде не обретаюсь».
Да? Я тоже. Ну, в принципе, мой дом здесь. В филармонии. А это всё равно что нигде, поскольку концертный зал домом не считается.
«Почему?» поинтересовался бы кот, умей он говорить. Он бы сидел вот так же, слушал меня и задавал бы правильные вопросы. А произношение у него наверняка было бы похоже на манеру Кэри Гранта странные интонации с британским акцентом. Маме бы он понравился.
Потому что я его ненавижу, прошептала я. Маэстро обещал, что это будет приключение, но ничего подобного. Это как тюрьма. Жить здесь стыдно и отвратительно.
Кот перекатился на спину и стал смотреть на меня.
Хочешь спросить, кто это Маэстро? Я тоже легла на спину. Поворачивать голову к нему в таком положении было неудобно, но меня это забавляло. Ну, формально он носитель половины моих генов. Но я не хочу об этом думать.
Кот медленно моргал, словно уже засыпал.
Ну, я имею в виду, что он мой отец. Я нарисовала в воздухе вопросительный знак. По документам. Но не для меня. Можно сказать, что я от него отреклась. Я помолчала, постукивая одной ступнёй о другую. Знаешь, в школе все думают, что я чокнутая. Я теперь странно одеваюсь и всё время рисую, вместо того чтобы общаться с одноклассниками. Наверное, разговаривая с котом, я подтверждаю их подозрения. Я вздохнула. Даже не знаю, что хуже разговаривать с котом или с самой собой. Я прижала кота к груди. Ух ты. Ну ты и толстяк.