Чахли рыжие узоры
Ручьи вымерзали, леса вымирали.
Шут без крика щёки прокусил.
СОЛНЦЕ, ОСТАНЬСЯ ЗДЕСЬ!
Там, где треском лопнула рогатина дорог.
Там, где небо дрогнуло не твой ли, парень, срок?
Где рассветы выдохлись раскладам вопреки
Витязи костьми легли.
Там, где ветер вылизал гранит седых гольцов,
Там, где месяц вырезал ватаги удальцов,
Где рога не вспомнили несметные стада
Отплясал черт босиком, сунул в рот повесе ком
Стыда.
Где пугает радуга отряженных решать,
Где уродов радует неследственный лишай,
Там, где воля Мстителя проклятье навлекла
Сокол износил крыла.
Плыть вниз
мутной рекой.
Срыть сны
утлой клюкой.
Мерить трясину дном,
Мели крестить нутром
Вместе с тобой,
Только с тобой
Вдвоём
ОСТАНЬСЯ ЗДЕСЬ!
Лето 1987 г., Новосибирск
Вольница
Вспомни бредил
Запорожской Сечью,
Вспомни
Ковш горилки крепкой,
Звонкие бандуры,
Песни до утра,
Пока льются пули.
Вспомни! Бредил
Запорожской Сечью!
Вспомни!
Буйный оселедец,
Други боевые
Струги скорые,
Шеи голые
Воля!
Наша Вольница без одежд пришла
В край, где верили, где варили всласть.
Скорые до рук, до расправ-услад,
Локти выголив, порезвились всласть.
Наша Вольница болью корчилась,
Шарил грудь свинец, шею сук искал.
Выкормыши бед тенью Кормчего
Шабаш правили в долгих сумерках.
Нашу Вольницу Ветер выплюнул,
Отрыгнул Огонь прелым порохом.
Выструнили псов гимны выть в плену,
Не изранить жуть нервным сполохом.
Чох![12]
Наша Вольница бьёт поклоны лбом,
Колья рабские вбиты молотом,
Крылья дерзкие срезаны серпом,
Горло стянуто тесным воротом.
Наша Вольница зарешёчена,
Меченых аркан в темноте настиг,
Кость щербатая, кнут-пощёчина,
Стражи верные безмятежности.
Нашу Вольницу Ливень выхлестал,
Отрезвила хмарь тёплой водкою,
Выцвели шелка хором выкрестов[13],
Вехи топлены липкой рвотою.
Чох!
Наша Вольница без одежд пришла,
Наша Вольница болью корчилась,
Наша Вольница бьёт поклоны лбом,
Наша Вольница зарешёчена
Ястребы арканов,
Холод ятаганов
Лето осень 1987 г., Забайкалье, Новосибирск
Сентябрь
Сентябрь раздел яблони,
Зашёлся дождём едким.
Простуженный день я бранил
Не чувствовал рот метки.
Дорогу кромсал тропами,
В застолье водой грезил.
Цеплял облака стропами,
Крестился серпом лезвий.
Измену глотал хлопьями,
Грехи доверял лупам.
В бессилии тряс копьями,
Глаза закрывал трупам.
И липла молва стружками,
Слова рваных губ бог крал.
Глотавших меня кружками,
Последний поэт проклял.
Сентябрь раздел яблони,
Достатком забил вёдра.
Когда в череп твой я проник
Убит был рукой твёрдой.
Август 1987 г., Забайкалье
Метельщик
В пыль бросались из тесных гнёзд,
Рот венчали отметиной,
В сердце каждый занозы нёс,
Чаща выгдышей[14] встретила.
Лес валили с матерщиной
В мокрый вечер, в безлуние,
По рецепту Метельщика
Баню ставили унию[15].
Воду грели студёную,
Камни-груди калили в мел.
В полночь грянули тёмную
В полночь каждый дерзать посмел.
Паром шкурили лёгкие,
Щёки драли от плесени,
Жгли горб веники хлёсткие,
Распрямлялись болезные!
Кто дерзнул прорвать запруды!
Кто взбурлил сугроб нутра!
Бубен вымытых сгрудил в круг
Покориться табу костра.
В узел сбились поводья рук
Клятву принял навар котла.
Локти гнули объятьями,
Вены с хохотом резали.
Утро встретили братьями,
Утро встретили трезвыми.
Кто не хотел быдлом подыхать!
Ох, неуютно на родной земле
Под утренним Солнцем.
Ноябрь 1987 г., Новосибирск
Мы с тобой
Мы с тобой не дождёмся разгула весны,
Не увидим высокого неба.
Не вдохнут пьяный воздух калеки-сыны,
Не черпнут в пир шеломами[16] Днепр.
Добровольно изгонимся в скиты-кусты
Удавиться в петле вакханалий.
И потомки в могильные плюнут кресты,
Мёртвых вырядят в маски каналий.
Канем в проруби лет без помин, без кутьи
Онемеют свидетели разом.
Разровняет могилы бульдозер судьи,
Не смутит слеза улово[17] глаза.
Чередой зубы выпадут с прелой десны,
Не вонзятся в круг тёплого хлеба.
Мы с тобой сгинем ржой у порога весны
Закоптив дно тяжёлого Неба.
Январь 1988 г., Новосибирск
Порог сорока
Меняя имена,
Одни и те же устремляются в легенду.
В любые времена
До слёз похожие, стартуют к облакам,
Униженной, истерзанной Земле
Сердца сдают в аренду.
Спасительным дождём
Одни и те же льют в широкие ладони.
Крылатый мозг рождён
Окрасить сумерки, раздвинуть берега.
И соколом пронзает небо крик
И в рабском мясе тонет!
У сытых вырастает в горле кость.
В утеху позволяют всходам вызреть,
С упрямым полем справится покос,
Оратаев[18] настигнет точный выстрел.
И падким до рифмованных сенсаций,
Тела выносит пьяным рёвом «Бис!»
Волна самоубийств
С легендами останутся долги,
Тугие сплетни вкруг голов разбитых;
Останутся сиротами колки
И жены не прорвавшиеся в титры
Ветер, будь добрее прости своих сыновей.
Запомни тех, кого погребли облака,
Кто вызвать гром зимою рискнул,
Кому не довелось перешагнуть
Порог сорока.
Январь 1988 г., Новосибирск
Не придёт пора
Выдавят испарину хищные взгляды,
Сгинут непонятные стонами рядом.
Ров у реки пни да коряги,
Здесь сопляки-соколы лягут
Плечо в плечо.
Выпьют беды хохотом гулкие души,
Палево нутра поздней клятвой притушат.
Лопнет воротник у беспутного брата,
Надвое разрубит век секира-расплата.
Высохнет кулак бесполезною дракой,
Свяжет День грозу свежерубленой плахой.
Пеной пустой выкипят крики;
Кто в зыбь-устой видел великим
Слово своё,
Дело своё,
Имя своё!
Не придёт пора отвечать за потеху
Не придёт пора
Апрель 1988 г., Москва
Дикарь
Константину Кинчеву
Как заварена каша громкая
Шевели дрова, рты слюной кипят.
Крутит Дон чубы, Волга о́кает
Распоясались с головы до пят.
Где в горячих снах сила бражная
С высоты побед знай плюёт.
А в беззубых днях голь овражная
Глушит горькую да блюёт.
Вижу в плеске знамён хищный блеск топоров
Насыпает курганы безумных голов.
Полыхают пожары, ноздри рвёт гарь
В пекле место твоё, последний дикарь.
Лето осень 1987 г.
Казак
Александру Башлачёву
Когда простреленный навылет казак
оставлял скакуна,
В пылу на камень налетела коса
разгул унять.
Когда мирянам не хватило слюны
проглотить соль молитв,
Твой русый голос в хохот ерни-Луны
стал темней смолы.
В тот год цыганы не гасили костры,
торопились на юг.
Ножи весною оказались остры,
проклюнул нюх.
Не удержала в чёрном теле узда
сумасбродную голь.
В тот год без волокит младенца уста
запечатал кольт.
Пропетый висельник скользил каланчой
по широкой реке.
Округи щерились ордой-саранчой
по грудь в грехе.
Земля бессильной самкой слёз запаслась,
заскулила от ран.
Певец упрятал вычет в омуты глаз,
прошагал в Иран.
Ша, дотошный юноша
В пир историй
Кто чего стоит,
Спрашивай у могил.
Нестор резвый,
Озаглавь срез вый,
Зрячему помоги.
Где мордует осень,
Бились грудью оземь.
В кровь разбили лица
Думой примириться.
Тешились Колочей[19]
Вытек глаз Кирочей[20]
Где снега раздеты,
В голос воют дети.
Лапти износили
В поисках России.
Душу в клочья рвали,
Выродились в тварей.
Край, где правит ноготь,
Светлым одиноко
Не расправить плечи,
Нерв трубою лечат.
Я и сам помечен
Одичалым смерчем.
В сочных травах, Ольга,
Кто нам крикнул: Горько![21]
Не смог обрезать уши в пепельный звон
Горемыка-юнец.
Тягучим дёгтем поженил голос свой,
сгрыз губ пунец.
Где чрево матери вспорол таган свай,
копоть смыла слеза.
Там степью утренней хозяина звал
сирота-рысак.
День промозглый выспался,
Как тонул в любви босяк,
Краем стола лоб рассечен.
Не согреешь голого,
Пальцы стынут оловом.
Снял с бедолаг пробу сечень[22].
Лето осень 1988 г.
Тяжёлые медали
Тяжёлые медали
врасплох меня застали
Кто думать мог?
Глубокие печали
в теплицах измельчали,
Дно выстлал мох.
В глухих подвалах бреши,
пророком ворон брешет
Кто смел лети!