Стася Андриевская
Девочка, которую нельзя. Книга 3
Глава 1
О том, как силы кончились я помнила очень смутно эфир наконец подействовал, и я обмякла, уплывая и умственно, и физически в анабиоз. Последним из воспоминаний стала инъекция, наверное, снотворное И вот я здесь сама не знаю где.
Подвал, но не сырой, не холодный, не душный и вообще не похожий на пыточную. Просто комната без окон. Меня не били, не насиловали. Наоборот, даже зашёл какой-то человек и измерил мне артериальное давление.
Вот, поставил он на стол бутылку минералки, чаще пей, если не хочешь, чтобы почки после наркоза отказали.
Да что там вода, мне даже еду принесли бульон с хлебом. Впрочем, ни к тому, ни к другому я, естественно, не притронулась. Туалет здесь же, на ведро.
Через какое-то время пришли два мужика. Они задавали разные вопросы, по большей мере в шутливо-ироничном тоне: нравится ли мне здесь, не хочу ли я поскорее отсюда выбраться, не боюсь ли я что их терпение кончится, и они заговорят со мной по-другому А я всё равно упрямо молчала. И сказать, что я боялась это не сказать ничего.
Конечно, были догадки, где нахожусь. Даже уверенность. Игнат ведь понятно и подробно рассказывал кто такие Жагровские и чего от них ждать. Поэтому я и ждала: во-первых, появления самих Жагровских, а во-вторых Игната.
Нет, наоборот. Сначала Игнат, а потом уже хоть все черти вместе взятые Игнату они нипочём. Он меня вытащит. Обязательно.
А потом меня раздели. Я отбивалась так отчаянно, что двух мужиков не хватило и прибежали ещё двое. Вчетвером быстро справились, молодцы.
Страх, безысходность и горькая беспомощность вот что я тогда чувствовала. Где Игнат? Что с ним? То, что я здесь это потому, что он меня пока ещё не нашёл или его самого больше нет? От этих мыслей я впадала в отчаяние и апатию. И говорить со мной становилось совсем уж бесполезно.
Словом, я готовилась к худшему, но, раздев, мне лишь провели тщательный осмотр тела. Этим занимался тот самый мужик, что измерял давление и советовал больше пить. И он очень заинтересовался моим крылом. Разглядывал, ощупывал, расспрашивал. Я молчала. Тогда он позвал ещё кого-то, и они разглядывали вдвоём. Исследовали каждый миллиметр, то и дело переходя от перьев к розе на плече.
Это явно давние рубцы, исследуя шрамы под татухой, заключил один из них. Минимум лет пять им. Тату точно сделано поверх и больше вмешательств не было: линии нигде не нарушены, а краска уже поплыла. То есть, рисунку тоже года три, пожалуй. Поднял взгляд на меня: Я прав?
Я лишь демонстративно отвернулась. Пока есть силы и возможность молчать ничего не скажу!
Согласен, подал голос второй мужик. Но вот эти шрамы совсем свежие. Помолчал у меня за спиной, противно и больно касаясь кожи пальцами. Скорее косметические, не более трёх миллиметров глубиной. Для импланта слишком мало, а для простой шалости многовато. Такая обширная поверхность, да ещё и явно специально чем-то протравливалось, чтобы рубцы были плотнее. В чём смысл?
Смысл? встрял в их консилиум один из тех мужиков, что меня раздевали. Какой, на хрен, может быть смысл, когда речь идёт о Гордее? Вы его видели вообще? Каждая собака знает, что он двинут на шрамах! Сам весь резной, как шкатулка моей бабушки, и девку туда же! Они с ним, похоже, оба эти, как их, которые с плётками трахаются Ну на его туповатой бульдожьей морде появилось мучительное выражение мыслительных потуг. Ну эти, которые в кожаных трусах
И от меня отстали. Если не считать, что после тщательного физического осмотра, начались более тщательные допросы, в том числе и с применением амитал-натрия.
Больше всего я боялась навредить Игнату, сболтнув что-то лишнее. Вспоминала всё, что он мне объяснял и давал испытать на практике, запоздало догадываясь вдруг, что, возможно, именно для этого он меня и учил чтобы, если вдруг что, я ничего не сболтнула. И я держалась изо-всех сил
Пока мне не показали видео, на котором Игнат мой Игнат, тот самый, который клялся, что пока жив, ни за что меня не оставит, который говорил, что вся месть мира ничто по сравнению со мной, и только я одна ему нужна, который так непритворно меня любил и заботился этот самый Игнат просто отдавал меня какому-то мужику. Словно мелкую разменную монетку. За возможность отомстить своему самому злейшему врагу моему отцу. Око за око, зуб за зуб.
Тот допрос закончился моей истерикой. Как и в тот раз, когда сыворотку правды давал мне Игнат, я неудержимо рыдала, потом уснула, потом проснулась и блевала. Снова спала. А проснувшись окончательно, снова рыдала и так почти сутки. И наконец впала в ступор, вспоминая и анализируя
Положа руку на сердце я ведь всегда знала, что Игнат не тот человек, что простит смерть своего ребёнка и женщины. Тем более такую смерть. Я ведь видела его клеймо, видела глубокую и острую тоску во взгляде. А узнав, наконец, правду, сразу догадалась зачем нужна ему сама. И, как теперь выяснилось, оказалась права. С толку меня сбило лишь то, что отец уже мёртв, да уверения Игната в том, что всё не так, как кажется, и месть ему уже не интересна.
Но и здесь зачем обманываться? Разве я не слышала слухи о том, что отец вовсе не мёртв? Разве Мороз не говорил, что Гордеев играет какую-то свою игру, и вместо того, чтобы, согласно первому плану, внедриться в банду Жагровских, отдав им меня, неожиданно затеял свою собственную схему поперёк интересов Конторы? Так в какой момент он переметнулся? Не в тот ли, когда впервые узнал, что мой отец, возможно, ещё жив?
Да, я всё это слышала. Всё знала и могла сопоставить Но не стала. Сама. Просто не захотела, предпочтя сладкую ложь Гордеевской любви горькой правде его циничной расчётливости. А ведь Мороз предупреждал, но я была слепа и глуха от любви. Любви, которую взрастил во мне сам Игнат. Взглядами, прикосновениями, щекотливыми ситуациями и умело возбуждённой ревностью. Своим показушным безразличием и неожиданными вспышками чего-то так похожего на неудержимую страсть
Мороз предупреждал, да, а я была глупа. А Игнат просто предатель.
Впрочем, для него самого это было не предательством, а скорее торжеством справедливости: «Месть любой ценой» И, кстати, он сам неоднократно называл себя мудаком, способным причинять лишь боль так какие теперь к нему претензии? Он чудовище с каменным сердцем. А я дура.
И едва я осознала это, как всё наконец-то встало на свои места: его недомолвки и оговорки, мои смутные ощущения и догадки, странные стечения обстоятельств и одержимость, с которой он «спасал» меня от неведомой опасности.
И мне стало настолько безразлично вообще всё, что дальше я просто отвечала на вопросы. Отвечала, и понимала, что по большому-то счёту ничего о нём и не знаю, кроме того, как ловко он меня подставил.
Мои шрамы? Имеют ли они какой-то дополнительный смысл и функцию?.. Я смеялась, услышав это, пока не разревелась. Мои шрамы это мой бзик. Мой и ничей больше. Сама придумала, сама напросилась. А Гордеев до последнего не хотел их делать, и согласился лишь когда я стала подозревать, что он использует меня в личных целях. Просто в нужный момент он отвлёк меня от правды, вот и всё. Гениально.
Тёрки с конторой? О да, тёрки были, и не абы какие, а в клочья! Взять хотя бы то, как мы под пулями удирали по вентиляции! Или летели с моста в реку!
Друзья-партнёры? Связные-помощники? Да никого у него не осталось. Вообще никого. Даже самые близкие пошли против, когда он пошёл против Конторы. Никому не захотелось рисковать головой. Ни у кого не оказалось такой мощной мотивации, как месть любой ценой
Ещё через пару дней, что, впрочем, относительно, потому что без окон о смене суток я могла догадываться лишь по принесённой мне еде и визитам допрашивающих, ко мне пришли совсем другие люди. Оба в возрасте, один невысокий и сухощавый, с внимательными глазами, а второй полный, с невнятным лицом. Под требовательным взглядом худощавого из комнаты моментально испарились вообще все лишние те, кто возились со мной до этого. А сам он, не тратя времени даром, тут же склонился ко мне: