Еще она знала, какие вещи разрешено взять с собой: постельные принадлежности и белье, посуду, столовые приборы, одежду. Именно эти слова она нацарапала на обратной стороне банковской расписки. Домашних животных брать не разрешалось. Об этом тоже говорилось в объявлении.
Был конец апреля. Четвертая неделя пятого месяца войны. Она не всегда строго следовала правилам и предписаниям, но сейчас выбора не оставалось. Кошку она еще несколько дней назад отдала соседям, семье Грир. А сегодня поймала курицу, которая с осени свободно разгуливала по двору, и перебила ей шею рукояткой швабры. Ощипала, положила в кастрюлю с холодной водой и поставила вариться.
К середине дня носовой платок насквозь промок от пота. Она запыхалась, в носу было щекотно от пыли. Ныла спина. Женщина сняла туфли, помассировала ступни. Пошла на кухню и включила радио. Энрико Карузо снова пел «La donna и mobile». Голос у него был глубокий, обволакивающий. Она открыла холодильник и достала тарелку роллов с маринованными сливами. Стала медленно есть, слушая пение. Сливы были терпкие и кислые. Именно такие она любила.
Когда ария закончилась, женщина выключила радио и положила два ролла в голубую миску. Разбила туда яйцо и добавила кусок сваренного вчера лосося. Вынесла миску на заднее крыльцо и поставила на ступеньку. Спина у нее по-прежнему ныла, но держалась она прямо. Три раза хлопнула в ладоши.
Из-за деревьев появилась маленькая белая собака.
Поешь, Белый Пес, сказала женщина.
Белый Пес был стар и болен, но аппетит у него был прекрасный. Не заставляя себя упрашивать, он уткнулся мордой в миску. Женщина сидела на крыльце и наблюдала, как он ест. Когда миска опустела, пес посмотрел на женщину. Один глаз был затянут бельмом. Женщина потрепала его по загривку, и пес радостно заколотил хвостом о деревянные ступеньки.
Хорошая собака, сказала женщина.
Она встала и пересекла двор. Белый Пес следовал за ней. Нарциссы побелели от мучнистой росы, ирисы начали вянуть. Клумбы заросли сорняками. Женщина несколько месяцев не косила траву. Обычно этим занимался ее муж. Но в декабре его арестовали, и с тех пор она его не видела. Поначалу его отправили на поезде в Монтану, в форт Миссуола, затем перевели в Техас, в форт Сэм-Хьюстон. Каждые несколько дней ему разрешали написать письмо жене. Как правило, в письмах он рассказывал о погоде. Погода в форте Сэм-Хьюстон была отличная. На каждом конверте стоял штамп «Проверено военной цензурой» или «Разрешено к пересылке».
Женщина опустилась на камень под персиковым деревом. Собака устроилась у ее ног.
Белый Пес, посмотри на меня, сказала она.
Белый Пес послушно поднял голову. Женщина была его хозяйка, и он выполнял все ее приказы. Она надела белые шелковые перчатки и достала моток бечевки.
Продолжай на меня смотреть, сказала она и привязала собаку к дереву. Ты был хорошим псом. Хорошим белым псом.
Где-то далеко зазвонил телефон. Белый Пес залаял.
Тише, сказала женщина, и он сразу замолчал.
Ложись! приказала она.
Собака послушно растянулась на земле, глядя на хозяйку единственным здоровым глазом.
Прикинься мертвым, велела она.
Белый Пес повернулся на спину, закрыл глаза и безжизненно раскинул лапы. Женщина взяла лопату, прислоненную к стволу дерева. Подняла ее обеими руками и ударила собаку по голове. Тело Белого Пса несколько раз дернулось, он судорожно перебирал задними лапами, словно пытаясь убежать. И через несколько мгновений затих. Струйка крови вытекла из пасти. Женщина отвязала собаку от дерева и выдохнула. Про себя она отметила, что поступила правильно, выбрав лопату. Молоток был бы намного хуже.
Она вырыла яму под деревом. Сверху земля была твердая, чуть глубже мягкая и черная. Копать было легко. Она орудовала лопатой до тех пор, пока не выкопала глубокую яму. Опустила в нее труп собаки. Он был совсем легкий. Ударился о дно ямы с глухим звуком. Женщина сняла перчатки и посмотрела на них. Они больше не были белыми. Бросила перчатки в могилу и снова взялась за лопату. Надо было закопать яму. Солнце палило вовсю, но под деревьями еще оставалась тень. Женщина старалась не выходить из-под дерева. Ей был сорок один год, и она очень устала. Платье на спине потемнело от пота. Она отбросила волосы со лба и прислонилась к стволу. Все вокруг оставалось таким, как прежде, только вскопанная земля была темнее, чем раньше. Темная и влажная. Женщина сорвала листок с ветки и вернулась в дом.
Когда дети пришли домой из школы, мать напомнила, что завтра утром они уезжают. Отправляются в долгое путешествие. И могут взять с собой ровно столько вещей, сколько осилят нести.
Я все это знаю, ответила дочь.
На ней было белое хлопковое платье с маленькими синими якорями, волосы заплетены в две тугие черные косички. Она швырнула книгу на диван и сказала, что сегодня учитель, мистер Разерфорд, один урок рассказывал о простых числах, а другой о хвойных деревьях.
Ты хотя бы знаешь, какие деревья называются хвойными? спросила девочка.
Матери пришлось признаться, что нет.
Расскажи мне, попросила она, но девочка покачала головой.
Как-нибудь потом, пообещала она.
Ей было десять лет, и она прекрасно знала, что ей в этой жизни нравится. Мальчики, лакричные леденцы и Дороти Ламур. Ее любимой песней была «Dont Fence Me In!». Еще она обожала своего попугая ара. Девочка подошла к полке и взяла книгу «Птицы Америки». Положила на голову и, выпрямив спину, стала подниматься по лестнице в свою комнату.
Очень скоро раздался глухой звук, и книга скатилась по ступенькам. Мальчик посмотрел на мать. Ему было семь, и черная фетровая шляпа все время съезжала с его головы на одну сторону.
Ей надо держаться прямее, сказал он.
Подошел к лестнице и посмотрел на книгу. Она раскрылась на странице с маленькой коричневой птичкой. Болотный крапивник.
Тебе надо держаться прямее! крикнул он.
Дело не в этом, донеслось сверху. Дело в моей голове.
А что с ней?
Она слишком круглая. Поэтому книге не удержаться.
Мальчик повернулся к матери.
А где Белый Пес? спросил он.
Не дожидаясь ответа, выбежал на крыльцо и трижды хлопнул в ладоши.
Белый Пес! позвал он и хлопнул снова. Иди сюда, Белый Пес!
Он позвал еще несколько раз, вернулся в дом и подошел к матери. Она резала яблоки на кухне. Длинные белые пальцы знали, как обращаться с ножом.
Эта собака глохнет с каждым днем, заметил мальчик.
Он сел за стол, включил радио и сразу выключил, включил и выключил. Женщина разложила яблоки на тарелке. Передавали финальную часть увертюры Чайковского «1812 год» в исполнении городского симфонического оркестра. Литавры гремели. Пушки грохотали. Женщина поставила тарелку перед сыном.
Ешь, сказала она.
Он взял ломтик яблока, как раз когда музыка смолкла и слушатели разразились овациями.
«Браво! Браво, браво!» доносилось из динамика.
Мальчик повертел ручку, надеясь найти передачу о спорте, но нашел только новости и серенаду Сэмми Кэя. Тогда он выключил радио и взял с тарелки еще кусочек.
Здесь очень жарко, сказал он.
Сними шляпу, посоветовала мать, но мальчик не стал этого делать.
Шляпу подарил ему отец. Хотя она была велика, мальчик носил ее постоянно. Мать налила в стакан холодного ячменного отвара, и он выпил его залпом.
Девочка вошла в кухню и сразу направилась к стоявшей у плиты клетке с попугаем.
Скажи мне что-нибудь, попросила она, почти прижимаясь лицом к прутьям.
Попугай расправил крылья и несколько раз переступил на жердочке.
Ба-а-ак, изрек он.
Я хочу услышать что-нибудь поинтереснее, сказала девочка.
Сними шляпу, произнес попугай.
Девочка села за стол. Мать поставила перед ней стакан с холодным ячменным отваром и дала длинную серебряную ложку. Девочка облизала ее и стала рассматривать свое крошечное отражение в блестящей металлической поверхности, склоняя голову то в одну сторону, то в другую. Наконец она запустила ложку в сахарницу.