Не говори так про Антона! вступилась Алёна.
Ваня закатил глаза, закурил, посмотрел на дисплей мобильника. Связи не было.
Я не в село, как ты выразился, иду, а в знакомую мне часть этого сраного леса, терпение Вани заканчивалось. Идти мы будем налегке, так что проблем особых возникнуть не должно. Как только наш всеми любимый оператор предоставит мне доступ к Интернету, я укажу наши геоданные, позвоню по бесплатному номеру «101», помнишь такой? А затем это чудо инженерной мысли, Ваня демонстративно потряс телефоном у лица друга, вытащит нас из этого дерьма.
Вано накинул на голову капюшон стройотрядовской куртки, посмотрел на Алёну:
Готова, мелочь?
Та, вместо ответа, бросила Ване зачехлённую палатку. Поравнявшись с ним, Алёна обернулась, помахала остающимся товарищам. Юля нехотя подняла руку в ответ. Уходя в чащу, Ваня взглянул на желтеющее небо, запоминая, на всякий случай, с какой стороны от них встаёт ленивое солнце.
* * *
Это какой-то пиздец! Ваня положил компас на болотную кочку. Стрелка сошла с ума и маятником раскачивалась в хаотичных колебаниях, балансируя на иголке.
Эх, а я вот всегда недооценивала силу русского мата в патовых ситуациях, пыталась разрядить обстановку Алёна.
Щурясь, она посмотрела на белый солнечный диск, зависший над голыми, чёрными, словно обугленными, деревьями. Взглянула на часы. Бред какой-то! Солнце явно было близко к зениту, а стрелки часов показывали без четверти восемь. Здесь, среди раскинувшейся топи, пришедшей на смену глухому ельнику, время как будто играло в прятки.
Железные руды?
Или геомагнитный разлом, пробормотал себе под нос Ваня. Стрелка компаса закружилась, сделав несколько полных оборотов.
«Кручу, верчу, запутать хочу».
Что? Вано с озадаченной миной повернулся к Алёнке.
Та вопрошающе посмотрела на него, вытерла предплечьем пот со лба. Вано встал и огляделся, словно вылезший из норы суслик. Здесь им не пройти. С каждым шагом почва под ногами всё больше походила на палубу корабля во время шторма. Квакающая, будто живая, бурая топь смердела на солнцепёке похлеще навоза. В недалёком мареве плавали живые тучи это стаи комарья, да такого здорового, что Алёнке казалось, будто они способны обескровить лося. И в довершение всего слепни. Полчища кровососов не давали прохода и, казалось, только и ждали, когда уставшие, обессиленные горе-туристы устроят привал в блаженной тени. А тени не было. Ни здесь, ни на километры впереди.
Нам нужно вернуться, выдавил из пересохшего горла Вано и осмотрел закипающую от жары топь. Видишь марево?
Алёнка устало кивнула, вновь стёрла заливающий глаза пот.
«Марево в жару да на болотах? Срочно во все газеты! подумала она. Вот только уж больно низко оно над топью».
Это рудничный газ. Знаешь, что это значит? спросил Вано, говоря в горлышко полупустой фляги с водой. Хлебнул, предложил Алёнке. Та сделала объёмный глоток, прополоскала пересохший рот, сплюнула в сложенные лодочкой ладони и умыла лицо. Запрокинула голову, дав стечь влаге на серую от пыли шею. Вернула флягу Ване.
Знаю. Болотные испарения. Вот только странно, девушка принюхалась, я чувствую только вонь гниющей ряски.
Чему ж вас в универах учат? В том-то и проблема этот «болотный джинн» не имеет запаха. Там сложная смесь тяжёлых газов: сероводород, метан, радон, ещё какая-то херня, Вано достал из кармана карту, попытался сориентироваться. Этот дурман слишком тяжёл, не летучий он, в общем. И если днём ветер, которого, если ты заметила, ни хрена нет, ещё может растащить его по равнинам, то ночью, в затишье, этот газ станет для нас сродни «Циклону Б». А что это значит?
Тут он явно преувеличил, но и без последней аналогии Алёна прекрасно знала о воздействии большой концентрации болотного газа на человека. В частности на психику.
Значит, ночью нам пиздец! не дождавшись ответа, констатировал Ваня. Ни лечь, ни поспать. Ни-хре-на.
«Кручу, верчу, шею скручу», будто бы сама топь прошептала Алёне на ушко. Девушка отпрянула от ржавой заводи.
Ты слышал? Алёнка вцепилась в Ванино предплечье. Мать твою, ты слышал?
Нарочито игнорируя Алёну, Вано стёр с усов липкий пот, взглянул на наручные часы: четырнадцать пятьдесят шесть. Достал из кармана бесполезный мобильник, сверил время: девятнадцать двадцать три. Будто с мольбой поднял взгляд к безжалостно палящему светилу. Явно полдень. Посмотрел на измученную спутницу: белые плечи стали болезненно розовыми от нещадно палящего солнца, серая майка промокла клином на груди, непослушные светлые пряди прилипли грязными верёвками к худому лицу, на бровях, поверх прилипшей к ним паутины, блестели бисеринки пота.
Прости, Златовласка, еле выдавил из себя Ваня, но я действительно не знаю, где мы. И да, пытаясь не дать голосу дрогнуть, добавил: я тоже слышу голос из-под топи.
* * *
Что-то его долго нет.
Ну не в штаны же ему справлять нужду? сказал Толик жене. Я его недалеко отвёл. Вон за тот можжевельник.
Мужчина лениво махнул рукой в сторону колючих зарослей и добавил:
Не параной. Или мне нужно было свечку держать, пока он Землю-Мать удобряет?
Сходи, проверь, Юля не находила себе места. Не мне же брату в трусы заглядывать?
Может, мне ему ещё и зад подтереть? огрызнулся Толик, но покорно, хоть и нехотя, поковылял в сторону можжевельника. Анто-о-ха! Кто не подтёрся я не винова-а-т!
* * *
В глазах был песок. Антону вспомнилась ознакомительная практика на первом курсе универа, когда он нахватался «зайчиков» от сварки. Правда, только периферийным зрением, но и этого было достаточно, чтобы провести ночь с чайными пакетиками на глазах и компрессами из завёрнутой в марлю тёртой картошки.
А видит ли он вообще? Через протектор, сделанный Ваней, при всём желании нельзя было увидеть ни зги. Только осязаемая, бархатная тьма, а в ней песок и битое стекло под вывернутыми веками.
Антон едва мог самостоятельно передвигаться. Каждое неловкое движение отдавалось острой болью в глубоких порезах на лице, кровь стучала в ушах, а в искалеченных глазах ритмично отбивался пульс.
То-о-ши-и-ик, раздался тонкий, знакомый голосок. Медвежо-онок.
От неожиданности Антон чуть не сел в продукт собственного труда.
Анто-о-шка! заискивающе прозвучало в нескольких метрах от парня. Твоя пчёлка принесла тебе мё-ё-дик. Я соску-у-училась.
Алёнка?! чуть не криком спросил у темноты Антон.
Тсс! Не то нас услышат и всё испортят, шептала темнота. Я голодная, а ты?
В нос бил терпкий запах багульника. Будто по мановению волшебной палочки боль притупилась и исчезла вовсе. Пульсирующая темнота окутала искалеченные глаза навязчивой прохладой. Кровь больше не стучала в ушах, она отлила от головы к совершенно другой части тела. Сердце забилось где-то под кадыком. Словно повитый тёмным мороком, ведомый чужой волей Антон встал на четвереньки, пополз на четырёх костях.
Анто-о-ха-а! эхо вторило басистому крику Толика. Антон, твою мать!
Не отвечай. Он всё испортит, шептала темнота голосом Алёнки. Смотри, что у меня есть для тебя.
Антон сгрёб в жменю лесную подстилку, жадно внюхался: вместо смрада прелой листвы и гнилых грибниц, обоняние уловило деликатные нотки женских любовных соков.
Раздался короткий девичий смешок:
Ну, язык же тебе не оторвало?
Антон облизал потрескавшиеся губы и, стоя на четвереньках, потянулся лицом в темноту, явственно ощущая тепло влажной плоти.
* * *
Анто-он! А ты знаешь, с каким словом отлично рифмуется твоё имя? орал взбесившийся Толик. Антон, твою ма
Мужчина остановился, звонко шлёпнул ладонями по бёдрам. В нескольких метрах от него, за вывернутым сосновым комлем, на четырёх костях, стоял Антон, почти уткнувшись лицом в мох.