Леночка! Ты сообщила, что шестнадцатого июля должна идти в больницу. По этому поводу я тебе уже писал в двух предыдущих письмах, и я желаю только одного, чтобы потом ты меня не упрекала, с твоим решением я согласен. Сможешь сделать делай, но если нет и все нормально ничего делать не нужно. Волю свою я тебе навязывать не буду. Надеюсь, что все пройдет хорошо. Но как будет и с кем Слава: тебя же, наверное, сразу не отпустят домой, может, с неделю придется полежать в больнице? В общем, смотри там по обстоятельствам.
Значит, вы ожидаете приезда Жени с мужем и Веру с детьми. А где же вы все там поместитесь? И почему Женя перестала тебе писать, может, она обиделась за что-то на тебя, а ты нескромно набиваешься на встречу?
С пищей и с этой бражкой будь, пожалуйста, осторожней. Не испорть себе желудок и Славику (этой заразы тебе еще не хватало), а то и так уже, вроде, почти все болезни на себе перепробовала. "По три дня гулять, не просыхая?!" Так и пить можно научиться. Вот смешно-то тогда будет: муж не пьет, а жене только подавай. Шучу, конечно, Лена, но ты все же не очень увлекайся, контролируй свои действия и не теряй самообладания.
Да, Ленчик, интересная для тебя новость. Зимовченко Иван, который все так "грозился" покончить раз и навсегда со своим холостяцким образом жизни, наконец, привез сюда из Свердловска жену Риту. Живут они теперь в домике напротив нас, где раньше жил старшина. Рите двадцать шесть лет; волосы, видать, у нее покрашены не то в каштановый, не то в белый цвет; фигура есть немного (ноги более-менее), а на лицо лично мне не очень нравится. Все равно ты у меня лучше всех здесь (только, прошу, не зазнавайся). Приедешь сама посмотришь, оценишь, познакомишься с новой подругой.
Погода сейчас нормализовалась жарко. А до этого целых четыре дня лил дождь. Значит, к концу месяца, а то и раньше пойдут хорошие грибы.
Пиши, как отдыхаете, куда ходите со Славой? За целый месяц написала всего два письма. Ай-яй-яй, нехорошо. Теперь надо исправлять ошибку, а я посмотрю, как ты уважаешь своего мужа.
До скорого свидания, ангелы моего сердца, моей жизни! Как всегда, ваш, навеки вам преданный отец и любимый. Жду ваших писем, жду вас!!!"
32.
В первый класс Славик пошел хорошо.., нет отлично подготовленный. Образно говоря, его зубки для грызения гранита науки были остро отточены благодаря усилиям и стараниям отца. Выкраивая редкие свободные минуты и часы, папа плотно усаживался с сынишкой за стол, и начиналось познавание мира грамматики, арифметики, литературы и истории. Периодически Игорь проверял, как Славик усвоил пройденный материал, возвращаясь к нему по нескольку раз. Потому-то немудрено, что малыш легко справлялся с учебной программой, принося домой в основном одни пятерки. Славик с большим трепетом и бережливостью относился к купленному ему родителями незамысловатому школьному набору деревянной ручке с перьями к ней, тряпичной перочистке, стеклянной чернильнице, которую он носил в специально сшитом мамой чехле, и, разумеется, к цветным карандашам и стиральной резинке. Особенно ему почему-то было жалко пачкать нежные, белые лепестки красиво сделанной перочистки, и он старался как можно больше завозюкать один, два.., ну от силы три лепестка, множество же остальных оставив в девственной неприкосновенности и свежести, дабы они радовали его глаз. Множественные чернильные кляксы в тетрадках и на его школьном костюмчике, разумеется, доставляли ему большое огорчение, а маме к тому же и большие хлопоты по их выведению. Однако немного поздней, когда рука Славика заметно окрепла при написании букв, слов и предложений, и папа сделал ему весьма дорогой и редкий по тем временам подарок отечественную пластмассовую чернильную авторучку, сын не торопился расставаться с деревянной по той же причине: жалко было эксплуатировать шикарный подарок. И Славик даже обратился тогда с оригинальным предложением к папе, немало его тем самым позабавив:
А можно старой ручкой я буду продолжать писать на черновике, а уж новой на чистовике?..
За отличные успехи в школе папа премировал сына еще одним великолепным подарком, который привел мальчика в неописуемый восторг, фильмоскопом. Теперь по вечерам Славик устраивал просмотр диафильмов, рассказывающих ему интересные вещи о заморских, заокеанских странах и континентах (об Африке, например), о революционерах, о космонавтах, о природе. Были и славные сказки "Урфин Джюс и его деревянные солдатики", "Чук и Гек", "Горячий камень", "Мойдодыр" и многие-многие другие, воспитывающие в человеке доброту и благородство. Как только Игорь возвращался с командировки из города, счастливый Славик уже знал, что папа привез ему новые фильмы и с нетерпением ожидал наступления темноты, позволяющей включить диапроектор.
Потом мир приобщения мальчика к искусству весьма обогатился за счет прослушивания сказок, историй, монологов, а то и целых спектаклей, записанных на грампластинках. "Золотой ключик", "Незнайка на Луне", "Золотая антилопа", "Маугли", интермедии в исполнении Аркадия Райкина, сценические вещи "Идиот" Достоевского, "Нахлебник" Тургенева, "Человек с ружьем" Погодина, "Сорочинская ярмарка" Мусоргского, рассказы Шукшина все это успешно, прекрасно формировало мировоззрение юного героя. А вот тяга, вернее, страсть к чтению, увы, придет к нему далеко не сразу: ни в первом, ни во втором (хотя уже тогда его любимая учительница Елизавета Николаевна, поздравляя его с десятилетием, Днем рождения, искренне пожелает в открытке: "Будь примерным мальчиком всегда и везде. А для этого больше читай хороших книг они помогут тебе в жизни"), а лишь в старших классах. Да и то: чтение это будет бессистемным, от случая к случаю, когда просто больше нечем было заняться. Лишь последующие годы учебы в вузе позволят ему всерьез, с головой окунуться в этот чудный, неповторимый, божественный книжный мир, начиная с эпохи древней Греции и заканчивая литературой двадцатого века.
Лишь год отучился Славик в своей первой школе села Акинфиево, названного так, видимо, в честь знаменитого купца-промышленника Акинфия Демидова, основавшего на Урале немало заводов. А потому, вероятно, и смутно сохранился в памяти мальчика образ первой учительницы. Но вот зато образ второй, Елизаветы Николаевны из города Нижнего Тагила, куда вскоре переехали на новое временное место жительства Драйзеровы, не только отчетливо и навечно запечатлелся в голове Славика, но и привнес в его жизнь немало доброго в познании Женщины, в получении приятных ощущений, когда любовался ею.
Славик просто упивался ее превосходным внешним видом и красивым, хорошо поставленным голосом. Ему нравилось в ней все с ног до головы. Нередко дело доходило до полового возбуждения, и тогда Славик, словно приклеившись к женщине своими пылающими глазенками, бессовестно изучающими ее анатомию, время от времени начинал усиленно ерзать за партой, чтобы получить уже изведанное им облегчение и наслаждение. Порой умная, проницательная учительница, будто разгадав его непристойное занятие, подходила к нему, мягко и ласково дотрагивалась до его плеча своей ухоженной рукой и столь же мягко, тактично советовала:
Успокойся, мой мальчик, не нервничай. Все у тебя будет хорошо.
Да, он любил эту эрудированную, интеллигентную, красивую, зрелую женщину, как любил бы любой другой мужчина, обуреваемый не столько похотью для удовлетворения животного инстинкта, сколько естественным желанием обладать ею, заронившей в его крепнущем сознании и сердце ростки прекрасного. Ее видение мира, отношение к ученикам, к самой себе были настолько необычны не простецколозунгово-советские, а с налетом эдакой дворянской элитарности, изысканности. И это, безусловно, тоже покоряло юное дарование и не могло не волновать его кровь. Казалось, что между ними как бы произошел негласный, тайный сговор. Она выделила, вычислила его из общей массы учащихся, расшифровала его не по летам заинтересованное, интимное отношение к себе и позволяла ему снисходительно многие вольности, в том числе "поедание и раздевание" себя глазами. А порой и прощала ему невинные, а то и серьезные шалости, которые другим его сверстникам при данной ситуации уж никак не сошли бы с рук. Он, со своей стороны, всегда добросовестно относился к ее урокам, тщательно готовился к домашним заданиям, с удовольствием добровольно вызываясь отвечать с места или идти к доске.