Нельзя тебе остаться, Павлуша. Запрещено у нас сейчас чужаков приглашать.
Но какой я чужак? возмутился Павел, повысив голос.
Спать иди, категорично, командирским тоном, не терпящим возражений, отрезала Божена, предупреждая: не то возьмёт и выгонит, и церемониться не будет.
Спал Павел тревожно, мучаясь липкими кошмарами. И то ли во сне, то ли наяву слышались ему причитания или молитвы не разберёшь, потому что слова в них были приглушённые и неразборчивые, вызывающие гнетущее, тоскливое чувство.
Он проснулся в темноте, в семь часов утра. Божены в хате не было, как не оказалось и завтрака на пустом столе, словно неприветливая прабабка торопила его поскорее уйти.
Пришлось собраться и выйти из хаты, голодным направляясь на остановку, и по пути обнаружить, что на улице-то, вопреки раннему утру, многолюдно.
В рассветных зимних сумерках сгорбленные старушки тащили по дороге объёмные сумки, за ними следовали женщины помоложе, тоже нагруженные корзинами, раздутыми матерчатыми авоськами, а некоторые из них волокли за спиной тяжёлые с виду походные рюкзаки.
Но больше всего удивило Павла, что все они шли пешком, неторопливо и молча, а его словно не замечали.
Павел на то лишь пожал плечами: останавливаться и что-то спрашивать из любопытства не было времени, хотелось успеть на автобус. Но все же он приостановился, увидев на перекрёстке гружёную и накрытую сверху телегу с запряженным в неё конём, которого погонял дряхлый старик, такой тощий, что в свободной одежде напоминал пугало.
За телегой следовала ещё одна гружённая бочками и тюками повозка, а за ней уже резво бежали и по-звериному прыгали на четвереньках те самые вчерашние слабоумные мужики, издавая шумное сопенье и неприятное возбуждённое повизгивание: «И-ии!»
К остановке Павел добрался, когда совсем рассвело. Мороз крепчал, автобус опаздывал, притопывания и бег на месте согреться не помогали. Простояв ещё час, Павел замёрз, чувствуя, что если ещё немного побудет на холоде, то наверняка заболеет. Оттого занервничал, но сильнее разозлился оттого, что автобус так и не пришёл.
Поэтому, плюнув на всё, он бегом вернулся в деревню, которая с виду (не могут же все местные враз уйти) казалась пустой, а хата Божены запертой на амбарный замок.
И Павел, голодный, замёрзший и злой, решил постучать в соседские дома, попросить приюта, да хоть за деньги. Но к ужасу и смятению, нигде на его крики никто не откликнулся, и Павел от безысходности направился к перекрёстку, а там к магазину.
На голодный желудок не радовало его ни голубое, пронзительное в своей морозной голубизне небо, ни блестящий на ярком солнце, словно покрытый россыпью бриллиантов белый пушистый снег. Такого чистого снега определённо в городе не увидишь.
Всё раздражало Павла до чёртиков, и хотелось быстрее в тепло и поесть хоть кусочек чёрствого хлеба, а лучше вернуться обратно в город, в своё общежитие, где всё понятно и просто, и на каждом шагу не попадаются слабоумные агрессивные мужики, ведущие себя неадекватно.
Возле магазина, который Павел нашёл по памяти, никого, а сам он закрыт, как и упоминала прабабка. Зато на свежем снегу видны следы колёс от телег. Опа! Как он раньше не догадался поискать местный люд по следам?
Только собрался так поступить, как услышал поскрипывание снега позади, обернулся и увидел женскую фигурку в коротком белом полушубке, тёплой вязаной шапке, кожаных сапогах до колен тоже белых, и в широких клетчатых шортах. Ну и модница! Зимой и в шортах!
Солнце слепило, и оттого лица модницы Павел не мог рассмотреть, пока она сама не подошла и приятным звонким голосом шутливо не спросила:
Что заблудился?
А Павел на её слова неожиданно растерялся, потому что, наконец, рассмотрел её лицо скуластое, тонкогубое длинноносое, всё словно собранное из резких острых углов, ужасно некрасивое и одновременно всей этой резкостью притягивающее взгляд. А вот её глаза оказались невероятно чернючие и тоже пугающе притягательные, ибо блестели, как подсвеченный солнцем мазут, к тому же опушённые длинными, густыми ресницами, что лишь усиливало общее впечатление необычной внешности девушки.
Незнакомка смотрела на него одновременно холодно и с любопытством и не моргала. Павел с трудом отвёл взгляд, хотелось стряхнуться, словно от нелепого наваждения, потому что на мгновение показалось, что он спит, а происходящее сейчас нереально.
Ты немой? спросила модница.
Что? Нет, ответил Павел, стараясь больше не смотреть ей в глаза, чувствуя, что смутился. И спросил: Где все?
Пошли, покажу, произнесла незнакомка и улыбнулась, демонстрируя ровные мелкие зубы и эта её улыбка отчего-то вызвала у Павла отвращение, словно ему улыбалась хищная рыба.
Она ходила медленно и прихрамывала, одно плечо было слегка выше другого. А подойдя, модница нарочно взяла его под руку, так что Павлу пришлось пристраиваться к её медленному движению.
И сразу расспрашивать стала: сначала как зовут, потом к кому сюда приехал, а он отвечал, как есть, не задумываясь. Только внутри с каждым новым вопросом у Павла назревал в горле неприятный осадок и появлялось чувство, что ей он просто не может не ответить. Чувство чужого давления вызывало иррациональный страх, и, чтобы от него избавиться, Павел сам начал задавать вопросы, не дожидаясь, пока модница задаст их ему.
Но шли вперёд, а она на вопросы отмалчивалась, назвавшись Марьяной, и вдруг засмеялась, покрепче за плечо Павла ухватилась, и Павел при этом неожиданно запнулся на очередном вопросе и как-то сам не понял, но больше ни о чём Марьяну не спрашивал.
До реки внизу, у широкого поля, вместе с Марьяной добирались минут тридцать, а там было и шумно, и людно. А ещё на деревянных настилах, поддонах, примитивно сколоченных рядами столах разложена еда: мёд, закатки, соленья, сушеные грибы, ягоды, наливки, самодельные бальзамы, вяленая рыба, выпечка, баранки и сушки, яйца, сыр, масло, молоко и творог и всего настолько в изобилии, что глаза разбегаются.
И много разных других товаров на продажу. Тут и поделки из соломы, плетёные корзины, мотки шерсти, вышиванки, скатерти. Всего за раз не перечесть. А дальше виднелась высокая и широкая, как ворота, каменная арка. Но для чего она здесь вообще Павлу было совершенно не понятно, как и почему в деревне проводится тайная ярмарка.
За импровизированными прилавками стояли только женщины, мужчин Павел совсем не видел, кроме совсем старых дедов, которым бы по возрасту уже положено на печи лежать да лишний раз не шевелиться.
С их появлением с Марьяной на ярмарке шум, разговоры, смех всё в момент стихло. А женщины-торговки головы опустили, побледнели, словно неловко им стало или, что совсем уже на взгляд Павла, боязно.
И тут Марьяна ловко руку Павла отпустила и упорхнула к прилавкам товар смотреть. А Павел Божену среди торгующих приметил, за столом с поделками и вышиванками. Она его тоже заметила, глаза вытаращила и сильно побледнела.
«Что за хрень творится?» прошептал про себя Павел, не зная, как объяснить себе поведение деревенских жителей, но главное озадачила реакция прабабки.
Вдруг услышал голос Марьяны и, повернувшись, сразу её увидел: стояла у прилавка с выпечкой, баранку взяла, откусила от неё и сразу в открытую банку с мёдом палец окунула и облизала, причмокивая от удовольствия. А женщина за прилавком вся расцвела, разулыбалась
Словно почувствовав, что Павел на неё смотрит, Марьяна обернулась и поманила к себе, и он отчего-то без раздумий пошёл, а все мысли и размышления, как и вопросы, враз вылетели из головы.