У меня была (есть и сейчас) энциклопедия лекарственных препаратов, которая содержала в себе названия десяток тысяч лекарств так я всегда знала, что именно мне нужно. Я готовилась не одну неделю перед тем, как решиться пойти в аптеку с поддельным рецептом. Снова наведывалась в госпиталь Алана Макбрайта, чтобы получить информацию о врачах и их специальностях. Это было не сложно их портреты и тексты с перечислением почестей висели на первом этаже, а я просто записала это в свою записную книжку, чтобы позже вписать в рецепт. Я выбирала дни, когда в центре города не было света из-за ремонтов, чтобы минимизировать риски и не нарваться на фармацевтов, которые не прочь позвонить в клинику и подтвердить подлинность рецепта.
Но один раз я чуть не попалась. В момент, когда я стояла в аптеке перед окошком для выдачи лекарств, включили электричество. Телефон заработал. Ужас, который отразился на моём лице при виде загоревшейся лампочки трудно было не заметить. Фармацевт посмотрела на меня с подозрением и решила позвонить в клинику, чтобы подтвердить подлинность. Я молилась, чтобы никто не поднял трубку, но мои молитвы не были услышаны на звонок ответили. И какое же облегчение я испытала, когда на той стороне линии объявили, что этот врач ушёл в отпуск два дня назад и будет недоступен ещё месяц.
Так я покупала лекарства, которые были сколько-нибудь мне интересны. Изучала состав, побочные эффекты, противопоказания и последствия передозировки и аллергии; изучала запах и консистенцию жидких лекарств, рассматривала форму и буквенные обозначения таблеток. А когда истекал срок годности, просто выбрасывала. Мне приходилось готовить выпечку почти каждый день, чтобы продавать её в пекарню и получать деньги на новые лекарства. Последней моей покупкой был Барбитал. После того, как отец заболел, я решила прекратить покупать лекарства, потому что все силы уходили на больного члена семьи, и я была не в состоянии готовить по восемь часов в день и убирать горы посуды.
Это всё, в чём меня можно обвинить. Слова детектива о том, что я, возможно, давала эти лекарства отцу неприемлемы. Единственный раз, когда я решилась использовать одно из имеющих у меня лекарств был вчера, и я даже не смогла осуществить задуманное. К тому же, Приам бы никак от него не пострадал.
Сотрудники полиции забрали тело отца и покинули наш дом. Я иду на кухню и наливаю стакан воды, пытаясь ориентироваться во тьме. День и ночь смешались. Сколько сейчас времени? 2 часа ночи? 5 утра? Вода, как назло, тёплая, и лишь усиливает мою нервозность.
Пойти спать в свою комнату я не решаюсь. Засыпаю на диване в гостиной и просыпаюсь, как обычно, в семь тридцать. Первая мысль, пришедшая в голову надо спешить. Приготовить завтрак для отца и снова лечь спать. Вчерашняя ночь оставила свой отпечаток: голова болит, веки невозможно разлепить; тело не хочет слушаться.
Я снова вспоминаю, что отца здесь больше нет, и нет нужды готовить завтраки с утра пораньше. Что теперь делать? Наверное, вернуться к тому, что пришлось частично или полностью бросить из-за болезни отца. Весь день сидеть за чтением медицинских энциклопедий и развивать навыки, тренируясь на игрушечном жирафе, который уже много раз подвергался медицинским вмешательствам. Я делала ему бесчисленное количество уколов, зашивала рваные раны и вырезала пух, который превратился в воспалённый аппендикс. Сейчас всё это кажется таким далеким, словно прошел не один век и всё кануло в лету, оставив лишь слабые отголоски.
Когда мама спускается, я всё ещё сижу на диване, разглядывая свои пальцы.
У нас будет гость. говорит она. Приведи себя в порядок.
На её лице не отражается ничего, кроме усталости. Приам выглядит так, будто из него выкачали всю кровь. Но он твердо стоит на ногах и настаивает, чтобы я завтракала с ним. Бутерброды с тунцом возвращают мне часть энергии, и я даже могу сказать, что мне чуть лучше.
У нас будет гость.
Принимая душ, я моментами выключаю воду в ванной, чтобы послушать: не стучат ли в дверь, не доносится ли с первого этажа топот ног или голоса. У нас никогда не бывает гостей. Разве можно звать гостем человека, который приходит только когда кто-то умирает? Я провожу мокрой ладонью по запотевшему зеркалу и смотрю на своё отражение, придвигаюсь поближе и разглядываю глаза, чтобы найти в них ещё один вопрос. Ничего. Они такие же, какими были вчера, на прошлой неделе или пять лет назад. Вспоминаю о словах детектива. Понимаю, он запугивал меня, чтобы я запаниковала и призналась, но в душе всё равно поселился страх. В мире есть очень много ложно-обвинённых, и я не хочу оказаться в их числе.
И вряд ли окажешься, успокаиваю себя я.
Отец отказывался от лекарств даже мои попытки дать ему жаропонижающее заканчивались провалом. Если детектив хочет обвинить меня во «врачебной» ошибке, то ему стоит знать, что у меня никогда не было и шанса её допустить. Не могу избавиться от ощущения, что это происходит не со мной, что в один миг просто проснусь и всё сразу вернётся на свои места. Я не смогла понять, что произошло с отцом, но это не значит, что перестану искать ответ.
От размышлений меня отрывает скрип входной двери, и я начинаю спешно натягивать одежду.
Гость уже здесь.
Когда спускаюсь, то, на удивление, не обнаруживаю маму (видимо, она впустила его и отлучилась куда-то), но я не ошиблась гость действительно здесь. Он разглядывает изумрудную вазу, которая стоит на сосновой подставке у входной двери. Слышит скрип ступеньки, но оборачивается только когда я оказываюсь в нескольких футах от него.
Люблю, когда в доме есть вещь зеленого цвета, говорит он и не спеша направляется ко мне, перекладывая папку с документами в левую руку. Это цвет жизни.
Я растеряно наблюдаю за его приближением, чуть съёживаюсь на месте, словно опасаюсь, что меня ударят, но он делает то, чего я не ожидала протягивает руку. Этот жест удивляет и радует одновременно. Он первый мужчина, который пожимает мне руку как равной несмотря на то, что я женщина, и, скорее всего, раза в четыре младше него. Его седые волосы идеально уложены, ярко-голубые неунывающие глаза смотрят без капли надменности или насмешки.
Делайла Адиссон, говорю я, пожимая протянутую руку. А вы?
А я Доктор, говорит он и разрывает рукопожатие.
Что насчёт вашего имени? допытываюсь я.
К чему эти формальности? он разводит руками. Я думаю, вам больше интересна моя профессия.
Что же, Доктор, вы опоздали. Здесь больше некого лечить.
Вы так думаете? А мне кажется, я как раз вовремя.
Немного помедлив, я бросаю взгляд на зеленую вазу, которую Доктор похвалил. Это цвет жизни, но пришёл он сюда, только когда эти стены увидели смерть.
А все доктора такие? спрашиваю я, снова заглядывая ему в лицо.
Какие?
Говорят так, будто прячут какой-то шифр в своих словах.
После нескольких секунд молчания на его лице появляется улыбка. Кажется, его жизнь не омрачают никакие заботы.
Это тоже надо уметь, не так ли?
Скрипит ступенька. Мама спускается по лестнице, сжимая в руках листы бумаги.
Оставь нас с Доктором наедине, Делайла, говорит она. Поднимайся к себе.
Приятно было с вами познакомиться, говорю я Доктору.
Взаимно, мисс Адиссон, он поворачивается к маме, которая, в свою очередь, уводит его в гостиную и усаживает на диван перед чайным столиком. Она раскладывает перед ним документы, о содержании которых мне остаётся только догадываться.
Они говорят тихо. Даже если попытаюсь подслушать, спрятавшись на ступеньках, вряд ли что-нибудь расслышу. По лестнице я поднимаюсь медленно, и последнее, что успеваю увидеть мама подписывает бумаги, которые доктор достал из папки.