Тут ведь, Андрей Петрович, не тако просто дело Горшеня говорил медленно и важно, иногда со значением поднимая вверх указательный палец. У тебя в казне без того шаром кати. Как три года без оброка?
Ну, чай, не одна Водопьяновка закрома наполняет. вставил Захар Лукич, не отрываясь от книг.
Да это ж наперёд известно, как сложится. Другие как прознают, что ты одним дозволил на третье поле перейти да от тягла ослобонил, ого! Потонешь в челобитиях. Что ж ты, Захар Лукич, всем оброк простишь? А коли кому откажешь, так они с земли подымутся. А как же, не холопы ведь. Вольны уйти, ежели что не в них. Вот и выбирай. То ли смердов ублажить, то ли казну наполнить.
Так ведь то-то и оно. Я же ведь, Андрей Петрович, посчитал тута, что да как. Захар Лукич постучал ладонью по раскрытой книге. Ежели все княжьи пашни на три поля перейдут, так это ж урожая чуть ни вдвое больше будет. Уж три года передюжим, небось как-то. Зато после-то.
Андрей Петрович выслушал тиуна и вопросительно посмотрел на Горшеню. Тот снисходительно усмехнулся и покачал головой.
Не в обиду тебе, Захар Лукич, не в упрёк, да вот сразу видать, что в большом хозяйстве ты отродясь не тиунил. Урожай-то, каким бы ни был, он ведь в селе остаётся. А оброк един и берут его не с урожая, а с пашни. Нынче урожай жидкий, казна княжеска пуд ржи и овса с каждой десятины получит. А в будущий год пахари, глядишь, втрое больше соберут. Да князь от них получит такожде. Ибо пашни-то больше не стало. Так что от третьего поля смердам выгода, а князю нашему всё одно. Андрей Петрович сколь получал оброка с Водопьяновки, столь получать и будет.
Это что ж выходит? насупился Бобриков. Я за счёт своей казны для смердов сытну жизнь купить должон?
Именно. Горшеня хлопнул в ладоши. Так и есть, Андрей Петрович. Потому и говорю, на что тебе маета сия? Смердова беда, так пущай они и чешутся.
Захар Лукич разочарованно поджал губы, но сдаваться не спешил:
Ну, коли нашей казне прибыток с четей, так пущай смерды не в три поля переходят, а нову пашню чистят.
Горшеня в ответ только рассмеялся.
Ты, Захар Лукич, думаешь, спроста князь покойный ложны книги завёл? Вот настоящие в руках нынче держишь. Ну-ка, сочти, сколь по ним Андрей Петрович должон людей в царёво войско кажный год давать. Сотню? А то и боле. И каждому двух коней да прокром ещё. Это не мене червонца. На каждого. Горшеня назидательно потряс пальцем. А ты говоришь, давай, мол, ещё пашней прирастём. Коли так сделать, то на государеву службу таков расход станет Андрей Петрович вовсе без портков останется.
Ну ты меня тоже дыролбней не держи. взвился Захар Лукич. Вы ж прежде пашню от московских дьяков как-то прятали. А что ж нову так не спрятать?
Эка. Московским дьякам поля наши правильно считать блеск серебра мешал. Кажный год, почитай, пятнадцать гривен на посулы уходило. А ежели нынче пашня вдвое вырастет? Так и серебра вдвое больше надобно. Опять же, где брать при казне пустой?
Ну всё, будет. постановил Андрей Петрович. Он уже устал слушать пререкания и каждый новый довод тиуна принимал с нараставшим раздражением. Ты, Захар Лукич, тоже подумай. До тебя, небось, не дурак какой делами ведал. Так что На том и забудем, про челобитную. Глупость, смердовы хотелки.
Верно, Андрей Петрович. поддакнул Горшеня. А ежели хочешь казне прибыток сделать, так для того других путей множество. Вон, переправа под Жермином. Можно перевоз поднять. Даже ежели с каждого парома на полушку больше брать, на чох за год рублей двадцать прибытка. А ещё побережный сбор ввести. На перевозчиков тягло возложить. Вот где жила настоящая. Трудов, почитай, и нет совсем, да серебро как из воздуха капает. А новы пашни чистить, на три поля пахарей переводить Сие всё такая маета. Князя в расход введёт, а прибытка не даст. Ежели какая копейка и придёт с этого, так лет через двадцать не ранее.
Ну нет, столь ждать мне под силу. отрезал Андрей Петрович.
А с людями как быть? осторожно, но настойчиво спросил Захар Лукич. Голодать же станут.
А это не моя печаль! резко оборвал его князь и стукнул кулаком по подлокотнику. Не любо при мне, пущай идут, вон, в Дико поле. Там и земли полно и оброк брать некому. Всё, Захар Лукич, не упрямствуй. Ты, как-никак, мой тиун и наперёд всего о моей казне думать должен. А не про то, как смердам угодить. Так, аль нет?
Так. обиженно буркнул Захар Лукич.
А коли так, лучше воров мне сыщи. строго продолжил Бобриков. Кто до приезда нашего из амбаров растащил всё? Вот чем займись. Пользы боле будет.
При упоминании о пустых амбарах, Горшеня потемнел лицом и со страхом посмотрел на Филина. Васька промолчал весь совет, но тут встрепенулся, откашлялся.
Это сыщем, Андрей Петрович, не сумневайся, ага. Уже след взял. Не уйдут тати.
Вот, Захар Лукич, Ваську в пример возьми. Он хоть делом занят. А от тебя покуда проку мало. Укорив тиуна, Андрей Петрович повернулся к Филину. И когда я вора сам узрю?
Васька пожал плечами:
Ну, спешить в таком деле не к добру. Но, мыслю, через недельку, дней через десять попадётся гад.
Глава девятая
За две недели до назначенных поминок из Бобрика пришли тревожные вести. У Ленивого брода заметили степняков. Десяток всадников подошёл к самой реке, покрутился на берегу, а один смельчак даже сунулся в воду. Правда, заметив караульных, поспешил назад. Нукеры ускакали на полёт стрелы и оттуда долго наблюдали за переправой, а потом двинулись вверх по руслу.
Тонкой сразу оживился ему не нравилось в Белёве. Вся жизнь старого рубаки прошла в маленькой убогой крепостце, где он знал всех и каждого, а в чужом городе с его большим детинцем, роскошным теремом и высоким каменным собором Сидор ощущал себя не человеком муравьишкой. Потому, едва дослушав рассказ гонца, ратный голова тут же предложил отправить на рубеж княжеских владений всех послужильцев.
Правда, Андрей Петрович это не одобрил:
А здесь кто останется? Отныне это стольный град. Случись чего, кто ж защищать станет?
Ленивый брод на весь рубеж одно такое место, где малой силой большую сдержать можно. рассудительно заметил Тонкой. А коли перейдут нукеры Бобрик, так, поди, после споймай их. Гоняйся тады по всей земле. Поля сожгут, деревни пограбят, людей полонят. А ежели сие случится, когда гости здеся будут? Тогда как?
Андрей Петрович слушал и несогласно качал головой. В глубине души он не хотел, чтобы белёвские холопы увидели, из какой убогой глухомани к ним приехал новый господин. Но последний довод Тонкого убедил князя.
В тот же вечер начались сборы, а уже на рассвете следующего дня три десятка всадников покинули Белёв и к закату достигли Бобрика. Тонкой сразу же взялся за дело. Сначала распустил старые десятки и собрал их заново, к семи белёвцам добавляя трёх бобричан, один из которых становился головою.
Бывший десятник Клыков уже простым воином попал в десяток Корнила Бавыки. Исполинского роста богатырь, в огромных лапищах которого тяжёлая двуручная секира смотрелась хрупкой соломинкой, болтать попусту не любил и объяснялся в основном жестами, из-за чего Фёдор поначалу принял его за немого. Зато когда Бавыка говорил, его, казалось, слышали даже глухие. Настолько мощный и громкий голос даровал ему господь.
Пудышев в головы получил Ерофея Чередеева, которому товарищи дали странное прозвище кроткий Буслай24. Глядя на то, как в схватке он нещадно и яростно рубил всех попавшихся под руку, никто бы не поверил, что это тот же самый Ерофей, который за обедом, как бы скуден он ни был, обязательно откладывал кусочек хлеба, чтобы после покрошить его в птичью кормушку.
Корнил и Ерофей приняли новость о своём десятстве без особой радости. Бавыка безразлично пожал плечами, а Чередеев даже невесело буркнул под нос, мол, за большую честь и спрос велик. А вот третий десятник Филат Шебоня, к удивлению белёвцев, даже попытался отказаться.