А может, именно так
Вали отсюда, дед! рявкнул Шумахер. Такую кайфушку обломал, скотина!
Что я сделал? растерялся сторож.
Проваливай! Шумахер поднял с земли выроненный девушками череп и показал его старику: Убирайся, пока я и тебе башку не оторвал, придурку!
Да что да вы До сторожа только сейчас дошло, что «весёлая» компания не только фотографировалась среди могил, но вскрыла одну из них. И вид развороченного захоронения заставил старика рассвирепеть. Да что вы такое творите?
Дикость происходящего привела сторожа в неистовство, и он, не помня себя, бросился на Шумахера. Девушки завизжали. Но если Кристина крикнула:
Не надо!
То Ангелина завопила:
Дай ему!
И радостно запрыгала, когда Шумахер дал хладнокровно встретил старика прямым левой, не позволив приблизиться и схватить себя. Удар получился жёстким, нокаутирующим. Пропустив его, сторож даже не вскрикнул мешком осел, несколько мгновений, покачиваясь, постоял на коленях, а затем навзничь упал на землю. А подскочивший Шумахер несколько раз ударил его ногой:
Скотина! Сволочь! Всё испортил!
Оставь его, буркнул Бочка.
Но Шумахер не услышал или наплевал продолжил избивать пребывающего без сознания старика до тех пор, пока друг его не оттащил.
Оставь!
Он всё испортил!
Это его работа.
Так пусть не работает! Шумахер поправил сбившуюся рубашку и выругался. Я его на следующий раз учу, старого подонка! Чтобы больше не смел нам мешать!
В следующий раз он полицию вызовет. Бочка помолчал: Если, конечно, останется на такой опасной работе.
Шумахер ударил старика ещё раз, плюнул в него, развернулся и молча пошёл к пролому, через который они влезли на кладбище. У машины задержался, велел девчонкам лезть в салон, а сам взял Бочку за рукав и негромко спросил:
Может, вернёмся?
И сбросим его в могилу? хмыкнул тот. Прикинь, старик очнётся и увидит, что лежит в яме
Сначала лопатой врежем. Так, чтобы не очнулся.
То, что Шумахер говорит серьёзно, Бочка понял мгновенно. Вздрогнул, отрицательно покачал головой, открыл багажник, положил в него лопату и демонстративно захлопнул крышку.
Что не так? раздражённо спросил Шумахер.
Сейчас мы хулиганы, ответил Бочка, не глядя на друга. А если забьём его до смерти, то полицейские начнут кладбища пасти и нас конкретно искать.
Затаимся на время.
Зачем отказывать себе в удовольствиях? Бочка выдал нервный смешок и кивнул на девушек: И не забывай о свидетелях. Они ведь не дуры, всё поймут Нам это надо?
Последний аргумент стал для Шумахера решающим. Он пробурчал что-то неразборчивое, но явно недовольное, дёрнул плечом, показав, что согласен, и пошёл к водительскому месту:
Поехали ко мне. Дача как раз пустая, зависнем на пару дней.
И бросил Бочке череп.
11 лет назад, август
Я всегда любил читать исторические романы.
Даже в детстве и юности, когда мы читаем особенно много и читаем очень разное.
В то время многие мои сверстники увлекались фэнтези, героями меча и магии, бесстрашно нападающими на драконов и побеждающими их Сейчас я говорю о тех сверстниках, которые читали, а не погрузились в компьютерные игры их привлекала яркость волшебного мира, определённо выигрывающая при сравнении с обыденностью реальной жизни. Я тоже не прошёл мимо этого литературного направления, однако сильного впечатления оно на меня не произвело. Не могло произвести, поскольку предложенная авторами условность оказалась слишком сказочной и мне приходилось заставлять себя принять её. А где есть усилие, там нет плавности вхождения в авторский мир, и по этой причине фэнтези не смогло меня увлечь. К тому же магия, которая в небольших количествах украшает книгу, для многих писателей превратилась в костыль, которым они подпирают своё неумение выстроить сюжет. Или же с её помощью они скрывают своё дремучее невежество. Исторические книги совсем другое дело, поскольку описываемые в них события имели место быть. Всё это действительно происходило. Писатели, безусловно, приукрашивают или усиливают некоторые эпизоды, в противном случае они не были бы писателями, однако не способны изменить главного это было. Женщины гибнущего Владимира действительно пытались спастись в Успенском соборе и умерли в нём. Женщины Вайнсберга действительно вынесли своих мужей на плечах, а Конрад III их не тронул потому что дал слово. И оставленная Москва действительно горела, а Наполеон смотрел на неё и понимал, что он пришёл но не завоевал.
Настоящее.
Я всегда ставил его выше любого вымысла, не умея и не желая сопереживать выдуманным героям. Ведь в реальности, которая кажется обыденной, происходило и происходит множество вещей, достойных толстого, умного романа. Это я знаю точно.
И тогда же, в детстве, меня заинтересовал вопрос, ответ на который я, в силу недостаточного опыта, не смог отыскать сам: почему прижатые к стене воины, находящиеся в крайне невыгодном, не грозящем смертью, а гарантирующим смерть положении, начинали драться с ещё большим ожесточением?
Да, некоторые сдавались, история знает и такие примеры, но ни один из этих случаев не стал образцом для подражания. Сложившие оружие спасли свои жизни, но героями не стали, не могли стать. Они просто выжили, отказались сражаться в безвыходной ситуации, выбрали самый логичный путь, но что помешало другим поступить так же? Почему капитан Руднев повёл «Варяг» в безнадёжное сражение против японской эскадры? Почему Беляев, капитан канонерской лодки «Кореец», отправился в прорыв вместе с «Варягом», хотя у «Корейца», в отличие от быстрого крейсера, не было даже мизерных шансов на удачу? Почему защитники Брестской крепости умирали от жажды и ран, но продолжали сражаться в полном окружении?
Почему?
Я спросил у отца и услышал неожиданный ответ:
«Гордость».
Неожиданный, потому что в те годы я ещё не знал, насколько важным является для человека это чувство. Для настоящего человека.
«Гордость?» переспросил я.
«Гордость» подтвердил отец.
«Но ведь плен это возможность спастись. Какая может быть гордость, когда на кону жизнь?»
«Гордость это и есть жизнь, сын. И только она даёт человеку надежду».
«А если надежды нет?»
«Надежда есть всегда. До тех пор, пока ты сам определяешь свою судьбу, сам принимаешь решения у тебя есть надежда. Отдав себя в чужие руки, ты можешь рассчитывать только на милость. А если враг твой дикий и подлый, знающий только ненависть и злобу, то милость его станет для тебя унижением и пыткой. Надежда всегда впереди, и чем выше твоя голова, тем дальше ты видишь»
Надежда.
Она не умирает последней она есть всегда. А умирают те, кто перестаёт верить. Перестаёт надеяться. Ведь что бы мы ни делали, к чему бы ни стремились нас ведёт надежда.
Пусть даже на несбыточное.
///
То лето выдалось в Иркутске жарким. Дождливым, но жарким. В июле температура частенько забегала за тридцать градусов, и лишь начавшиеся в конце месяца грозы принесли старому городу долгожданную и очень приятную свежесть. Август обещал стать таким же, однако его первые дни выдались прохладными, намекающими, что осень не за горами, и сегодняшние плюс двадцать четыре воспринимались с радостью, позволив вновь одеться легко. Но поскольку предстояла поездка на Байкал, да ещё с ночёвками, то собирающиеся на площади Кирова ребята о тёплых вещах не забыли, и их рюкзаки были достаточно объёмными.
А шорты короткими.
Именно такие выбрала первая пришедшая к месту встречи участница экспедиции очень короткие джинсовые шорты, с торчащими карманами. Они идеально сочетались с белыми кроссовками и белой футболкой и прекрасно смотрелись на длинноногой загорелой девушке, роскошные чёрные волосы которой были собраны в большой хвост. Из-за него, а другую причёску девушка делала редко, её пытались прозвать Кобылой в девятом классе, когда она перешла в другую школу. Завистливые одноклассницы принялись взахлёб обсуждать, что хвост называется «конским», надеясь, что к симпатичной новенькой приклеится обидная кличка, но потерпели неудачу, поскольку мальчики, бывшие основной целью этих заходов, сказали, что во-первых, причёска новенькой идёт; во-вторых, завистницы и сами раньше не брезговали собирать волосы на затылке, ну, у кого было что собирать; и мальчики стали звать новенькую так, как её звали чуть ли ни с детского сада Зеброй, к чему девушка давно привыкла и не обижалась. Бессмысленно обижаться, имея фамилию Зеберг. Только нервы тратить.