Тамара Шаркова
Сосед по парте
«Вы же объясните мальчику»
Я оставил самокат внизу и взлетел на свой четвертый этаж, совершая на крутых поворотах лестницы немыслимые прыжки и пируэты. Ванда с Родькой ждали меня у школы, и на все про все оставалось четверть часа: закинуть рюкзак, схватить ролики, крикнуть маме «Я до шести!» и добежать до школы. Ключ я держал наготове, чтобы с налету вставить его в скважину, но не успел он коснуться замка, как дверь распахнулась и прижала меня к стене. Из квартиры, держа в охапке постельное мамино бельё, выкатилась упругая, как горошина, Галя-чёрненькая и покатилась на свой третий этаж. Ошарашенный увиденным, я выбрался из-за двери и попал прямо под ноги старшей по подъезду Варваре Ивановне, по прозвищу Варвара-Гроза.
Куда?! сказала она басом и схватила меня за воротник.
Пустите! заорал я. Мама!
Но вместо мамы на пороге появилась соседка Дора со шваброй в руках. Смуглое лицо ее было сейчас цвета подсохшей оливки.
Ой, Кит, сказала она. Мамы нет. А сюда нельзя.
Я его бабке твоей отведу. Дай ключи, прогудела Варвара, обращаясь к Доре, и цепко ухватив меня за плечо.
Да открыта у нас дверь. Только Вы же объясните мальчику.
Объясню, ответила Варвара и потащила меня в квартиру напротив. Там за дверью стояла Дорина мать престарелая Клавдия Ивановна Свижская, к имени или фамилии которой Варвара неизменно прибавляла слово «Мадам».
Мадам Свижская, обратилась она к соседке. Присмотрите за мальчиком, пока Дора приберется.
При этом она сделала такое движение, как будто вталкивала в квартиру загулявшего кота, и я в грязных кроссовках, к ужасу Клавдии Ивановны, оказался прямо в центре персидского ковра ручной работы.
В больнице твоя мать, сказала Варвара, уже поворачиваясь спиной ко мне. пока побудешь у Доры, а там видно будет.
Когда дверь за старшей по подъезду закрылась, Клавдия Ивановна, прижав левую руку к груди, правую вытянула перед собой и сказала дрожащим голосом:
Никита, сойди, дружочек, с ковра! Дора только что почистила его манной крупой!
Ошеломленный всем происходящим, я посмотрел по ноги и увидел, что стою одной кроссовкой на спине охотничьей собаки, а другой на рогатой оленьей голове. Я сделал большой шаг и очутился на надраенном до блеска старом дубовом паркете.
Что с мамой, Клавдия Ивановна? Почему «в больнице»?
Если ты не хочешь снимать обувь, мальчик, то можешь присесть вот тут на пуф, сказала старушка. и подождать Дору.
Она повернулась ко мне спиной и, делая маленькие аккуратные шаги, прошла в свою комнату.
Я выскочил на лестничную клетку, попытался открыть свою дверь, но она была заперта изнутри на задвижку, и Дора не откликалась. Тогда я бросился вниз к Гале-черненькой. Дверь открыла Анжелка, перевязанная на груди шерстяным платком матери. Она училась со мной в одной школе, только во втором классе, и обычно до шести часов была на продленке. Но сейчас Лика болела и портила выходной день матери своим нытьем: «Мам, мне ску-учно!»
Мам! позвала Анжелка. К нам Кит пришел!
Галина вышла из ванны, вытирая на ходу покрасневшие руки, завела Лику в комнату и кивнула в сторону кухни: «Проходи, Кит!»
Ты чего у Доры не остался?
Она в нашей квартире закрылась. А бабка ничего не говорит. А почему Вы мамино белье стираете?
Ну, положено так. Когда в больницу.
А почему не в стиральной машине и в холодной воде?
С чего ты взял, что в холодной?
Так у Вас руки покраснели. А стиральная машина вон, пустая.
Дотошный ты Кит! Ну, положим, я перед стиркой всегда таким образом белье прополаскиваю.
У твоей мамки все простыни в крови были запачканы, вот почему в холодной, вмешалась Анжелка, выглядывая из комнаты.
А ну брысь, злыдня! закричала на нее Галина.
Я осел на стул.
Почему в крови? спросил я, еле ворочая языком. Убили?!
Типун тебе на язык. Женское это. Бывает у женщин в этом возрасте. Переливание крови сделают, и через неделю будет, как розанчик. Господи, да ты сам без кровиночки в лице.
И Анжелке:
Уйди с моих глаз!
Дрожащей рукой налила мне воды из чайника.
Выпей!
Я пил противно теплую безвкусную воду и весь трясся. Галина гладила и гладила меня по спине.
Ты ничего такого не думай, обойдется!
Я встал.
Ты куда?
К маме на работу. У нее дежурство завтра.
А может к Доре?
Нет. Мне предупредить надо. Чтоб не ждали. А в какую больницу маму отвезли?
Так кто же знает, сказали в дежурную. Пусть в библиотеке выяснят. Там же все грамотные.
Выходя из подъезда, я споткнулся о свой самокат, постоял над ним с минуту, а потом со всего размаху толкнул входную дверь и побежал.
«Пока мама болеет, тебе нужно жить у кого-то»
Заведующая библиотекой, где работала моя мама, сразу же села за телефон и начала обзванивать больницы и узнавать, куда скорая помощь увезла «Ирину Ивановну Ивину 43 лет из дома 12 на улице Слободской».
Заведующую звали Марта Яновна, а за глаза «наш климат-контороль», «Марта» «Декабрина» или «Мая» в зависимости от месяца года и ее настроения.
Я в это время сидел в архиве, пил горячий чай из маминой китайской кружки с павлинами и жевал домашний бутерброд Кати из отдела периодики. Катерина, у которой в зале не было ни одного читателя, сидела рядом и теребила от волнения край клеенки. Она пришла в библиотеку, когда я учился в третьем классе, и была старше меня ровно в два раза. Теперь я стал на три года старше, а возраст Кати, по словам заведующей, не изменился.
Наконец Марта Яновна пришла в архив и рассказала мне все, что узнала. Я хмуро молчал, а Катерина спросила:
А эта больница далеко?
Во всяком случае не за МКАД-ом.
А что такое реанимаци-он-ное отделение?
Отделение интенсивного лечения!!! уже раздражаясь, ответила заведующая. А ты, Никита, что скажешь?
Когда к ней можно?
Не ответили.
Тогда дайте мне, пожалуйста, телефон врача, я в мобильник забью. Вы ведь сказали, что маме звонить нельзя.
Да, конечно, вот я здесь все записала, она протянула мне листок. Рука была худая с выпуклыми венам в пигментных пятнах. Совсем как у тети Гали-французской со второго этажа, которая называла такие пятна «розами старости». И я впервые подумал, что Марта Яновна гораздо старше мамы, настоящая старушка. Раньше я этого как-то не замечал.
Подошла Серафима из отдела абонементов. Она не ела продуктов животного происхождения, летом в любую погоду ходила под японским зонтиком, панически боялась насекомых, но при всем этом отличалась здравым смыслом и даже некоторой практичностью.
Никита, сказала она. Пока мама болеет, тебе нужно жить у кого-то или с кем-то из взрослых. Ты не подумал об этом?
Я посмотрел на нее и отвел глаза. Мне совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, о чем я думаю. Уж конечно я не собирался жить в каком-то чужом доме, но войти в мамину комнату, где Дора наводила порядок
Неужели нельзя остаться в библиотеке и ждать, пока мама не вернется, и все будет, как раньше. Ведь это мой второй дом с того времени, когда не стало бабушки Мани. Я даже читать научился, запоминая большие буквы алфавита, которым помечали стеллажи и определяли порядок расстановки книг: А Абэ, Азимов, Андерсен, Б Барбюс, Блок и так до Я Ясенского Бруно. А в третьем классе уже помогал записывать названия книг в формуляры. Тогда в библиотеке работала Марина настоящая «плакса Миртл». Она была очень медлительной, и возле абонемента часто выстраивалась большая очередь. Марта Яновна сердилась, Марина уходила за стеллажи и начинала рыдать. А я садился на ее место и, пока она не успокаивалась, делал ее работу.
В библиотеке есть диван, чайник, микроволновка и книги. Что еще нужно?! Но об этом даже заикаться нельзя. Серафима скажет: «Можно, конечно» А потом добавит ядовито: «Если в целях профилактики, рядом с библиотекой будут дежурить пожарники». А заведующая даже слушать не станет.