Вы прям Шерлок Холмс! засмеялся Вася вместе с ней.
Я пробила тебя по соцсетям, Вася!
Смех снял гнетущее напряжение, и все почувствовали себя комфортнее. Борщ остывал, чайник закипал, пора ужинать.
Когда дети уходили, а Вася за один вечер стал для Алины одним целым с Леной, она легонько потрепала парня по плечу и чмокнула дочь в нос.
Все нормально, прошептала она Лене на ухо, не переживай.
Глаза дочери счастливо заискрились, и она поспешила за своим Васей. Алина еще какое-то время смотрела в окно как они весело идут, как смеются, шлепают друг друга, держатся за руки. На выходе со двора, под старым ясенем, Вася притянул Лену к себе и поцеловал. Почки на ветках еще не до конца распустились и обрамляли молодых людей зеленоватой дымкой. Они оглянулись на окна дома, чтобы понять, не смотрит ли мама, но видимо ничего не заметили. Алине стало и радостно, и грустно одновременно. Под толстым слоем надуманного оптимизма что-то сжалось и заныло где-то в темноте души. Вдруг вся ее жизнь показалась серой, монотонной и захотелось плакать. Да что там плакать, захотелось взвыть, да так чтоб весь квартал вздрогнул, весь город. Захотелось, чтобы все почувствовали, как ей плохо, одиноко. Но она только шмыгнула носом и начала мыть посуду.
Нет любви в твоей жизни. Что поделать, если нет? И где ее взять? Не выйдешь же на улицу, не подойдешь к первому встречному и не скажешь: «У вас любви не найдется немножечко? А давайте любить друг друга». Глупо же, абсурд. А Олег? А что Олег? Жизнь с ним напоминает механизм. Все движения и слова отточены до автоматизма. Они словно две шестеренки крутятся параллельно. Вроде бы в одной связке, а не соприкасаются, и крутятся в разные стороны. Вот и сегодня Олег не придет ночевать. Сказал, что работает допоздна и заночует у мамы. Так удобнее и к работе ближе. Алина никогда не проверяла. Даже если врет, то зачем его ловить? Чтобы он, заметая следы, наврал еще больше? Не стоит. Пусть он думает, что жена ничего не замечает, не чувствует. Доверия нет уже давно, хотя это уже и неважно. Даже лучше, что его сегодня нет. Не нужно притворяться, быть милой. Аля свернулась калачиком под одеялом, всхлипнула пару раз и заснула.
Солнечные лучи пробивались сквозь шторы. Зайчики слепили глаза даже через сомкнутые веки. Такое теплое приятное утро. Алина потянулась на кровати, позвоночник мягко хрустнул, и нега залила все тело. Даже то, что необходимо идти на работу не могло уменьшить радости от пробуждения. Она поправила ночнушку и зашлепала босыми ногами на кухню. Через пару минут молоко закипело, и Алина заварила в нем растворимый кофе. Тетя Галя, соседка по площадке, говорила, что так заваривать приторно, но каждый пьет кофе как любит. Зачем портить водой? После зарядки и душа Аля еще больше радовалась новому дню и шагала по улице почти вприпрыжку. Хотелось всем объяснить, как хорошо ей сегодня живется. Вчерашняя грусть развеялась сама собой, и теперь казалось мелкой, незначительной по сравненью с сегодняшней радостью. Алина улыбалась своим мыслям и, замечая недоумевающие взгляды прохожих, веселилась еще больше.
В отделении терпко пахло пшенной кашей со сливочным маслом. Больные вяло приводили себя в порядок, им-то спешить некуда. На пересменке что-то говорили о прошедшем дежурстве, но Алина не вникала. Как чудесно, когда у тебя внутри все хорошо! Вот они родимые: швабра и ведро. От нелепых мыслей она хмыкнула себе под нос и вошла в первую палату по коридору. На угловой кровати лежал новенький. Он лежал спиной к двери и натужно кашлял. Соседи по палате хмурились, но терпели. Видимо за ночь он им порядком надоел. Новенький осознавал всю тяжесть своего преступления, но был не в силах прекратить их мучения. Кашель не унимался. Алина начала уборку с тумбочек. Другие санитарки заставляли больных самих прибирать, приучали, так сказать, к дисциплине. Она же никогда не ворчала на больных за беспорядок, а спокойно расставляла все по местам. Особенно сегодня. Все забавляло ее, даже увядший огрызок напоминал старый клоунский башмак.
Новенький обернулся, заслышав шорох в своих вещах. Выглядел он помято: отекшее лицо, красные от бессонницы глаза, взъерошенные светлые волосы. Алина несколько секунд смотрела на него сидя на корточках возле его тумбочки, а он смотрел на нее. Нет, это уже слишком! Ей захотелось расхохотаться, но так как это было неуместно, Алина сдержалась. Перед ней лежал Мохов. Он тоже узнал ее, вначале слегка удивился, колюче окинул взглядом, после чего отвернулся. Глаза Алины искрились весельем. Она чувствовала, как это самое веселье распирает ее изнутри, просачивается через кожу, как светятся ее глаза. Неприязнь окружающих не могла заглушить этот поток. Аля пожала плечами и продолжила работу.
За обедом женская часть коллектива шумно обсуждала новый сериал и возмущалась по поводу мужской части человечества. Алина молча пила чай и не слушала. Она сидела, опершись на локти, и смотрела в одну точку. Как глупо они тогда встретились с Моховым. Что же она тогда ему сказала? Теперь и не вспомнить. Наверняка ерунду.
Самойлова, в шестую палату, окликнул ее Паша, Там температура у
Глушко мельком глянул на историю:
У Мохова. Надо помочь переодеться в сухое. Поступил ночью по скорой. Жена уехала за вещами. Подсуетись короче.
Мокрая ткань крепко липла к горячему телу. Мохов кашлял и не мог остановиться, виновато смотрел на Алину, злился от беспомощности, но подчинялся. В дверь неуверенно постучали.
Можно? в проем заглянула женская головка, Я к Мохову. Вещи привезла.
Заходите, заходите, улыбнулась Аля. Вот кто теперь будет его переодевать. Как славно! Женщина вошла, неся впереди полные пакеты. Потом начала суетиться вокруг мужа, говорить скороговоркой обо всех своих приключениях по дороге домой и обратно. Так говорят супруги, когда не знают что сказать и заполняют эфир ничего не значащей информацией. Игорь слушал, иногда поглядывая на Алю. Ему было неловко, что частная жизнь семьи раскрывается на глазах у постороннего человека. Когда она уловила на себе один из его взглядов, то спокойно собрала влажную одежду в стопку и ушла.
Паш, а что у Мохова из шестой? спросила Алина в коридоре у Глушко.
Не Паша, а Павел Андреевич, ответил он шепотом, наклоняясь к ее уху.
Ой, ой, ой! Как контрольную по химии списывать, так одноклассник, друг детства. А тут Павел Андреевич! пошутила Аля.
Алина, мы на работе, сконфузился он, И хватит мне уже про ту контрольную
Ладно, примирительно сказала она, Так что с ним?
Банальная пневмония. Не волнуйся, поправится твой Мохов. Никуда не денется.
А что ж его в общую? Я думала, его в VIP положат.
Милая моя, он сам так захотел.
Гордый значит, нахмурилась Алина.
Я не проверял. Нет у нас таких анализов. Захотел в общую, положили в общую. Теперь, наверное, жалеет, вздохнул Глушко.
Так давай переведем, предложила она.
Поздно, Самойлова, поздно. Теперь занято. Будет лечиться в общей несмотря на то, что артист. Давай работать.
Да, Алина вздохнула и взяла с каталки биксы, работа не волк и, к сожалению, в лес не убежит.
Вечером, выходя из отделения, Алина заметила жену Мохова. Та одиноко стояла у забора.
Вы что, целый день здесь?! удивилась Аля.
Нет, я уезжала, потом опять приехала.
Вы не волнуйтесь так, все с вашим мужем будет хорошо. Он скоро поправится.
Алина направилась к воротам, женщина пошла с ней.
Меня зовут Вера, а вас? скромно сказала она.
А меня Аля.
Вы на машине?
Ага, на метро.
Обе улыбнулись. Вера шла рядом и не знала, как начать разговор. Над тротуаром нависли тяжелые от сырости ветви деревьев и норовили обломиться под собственной тяжестью. Алина поглядывала на новую знакомую, ожидая, когда та переборет стеснение. Нельзя же идти рядом с незнакомым человеком и просто молчать. Чувствуя ее неловкость, но не желая быть навязчивой, Алина терпеливо ждала начала беседы. «Нет, необходимо включать обаяние, не то совсем раскиснет», наконец решила она.