Гонсальчик!
Висенте инстинктивно подошел к Гонсало и схватил его за руку редкий жест, словно мальчик хотел ему помочь, хотя, когда ребенок берет руку взрослого, считается, что как раз таки малыш ищет защиту. Карла тоже приблизилась к ним. В их сопровождении Гонсало медленно приблизился к патриарху и предстал перед ним.
Ты меня осуждаешь, да? спросил старик, переходя на привычное «ты».
Так и есть, признался Гонсало. Конечно, осуждаю.
Понятно. Я ведь наблюдал за тобой.
Ну и?.. Голос Гонсало зазвенел, как у подростка.
А я вот не осуждаю тебя за то, что ты упрекаешь меня, великодушно изрек старик. И я всегда вспоминаю о тебе в дни твоего рождения и на Рождество. Постоянно спрашиваю, как там Гонсало, Гонсальчик. Не моя вина, что тебе не говорят об этом.
У Гонсало уже был наготове ироничный ответ. Однако заметив, что мать следит за мучительной для нее сценой, будто и вправду в течение десятилетий она не передавала Гонсало пожеланий деда, он ограничился скептической усмешкой и взял на руки Висенте, который в восемь лет был великоват, чтобы носить его на руках. Ребенок свернулся клубком, будто захотел спать. А старик продолжал:
Мирточка утверждает, что ты поэт. Ну-ка, прочти нам свой стишок.
Я вовсе не поэт, вас дезинформировали, сказал Гонсало, пытаясь скрыть смущение.
Да ладно, не ершись, просто прочитай нам стихотворение, а я подыграю тебе на гитаре. И старик тут же взял начальные аккорды песни «Слеза» Франсиско Тарреги. Между прочим, я был знаком с Нерудой, с Пабло де Рока и со всеми великими чилийскими поэтами. Однажды я пел в клубе в присутствии Неруды, и по окончании концерта он подошел поздравить меня и подарил свой шарф.
Все так внимательно слушали Проходимца, словно перед ними выступал вождь племени. А Висенте в ожидании чего-то оставался на руках отчима.
Гонсало чувствовал вес ребенка, двадцать пять килограммов отягощали его позвоночник, но он не хотел отпускать мальчика, смутно понимая: держать сейчас Висенте на руках его обязанность.
Вас неправильно информировали, сэр, повторил Гонсало и вышел во двор с ребенком на руках.
Но успел услышать, как старик спросил у Мирты, намекая на Висенте:
А этот миленький козленок тоже мой внук?
Через полчаса, одними из первых, они покинули место встречи. Прощаясь, Гонсало неожиданно обнял дедушку в знак видимого примирения, но на самом деле чтобы шепнуть ему что-то на ухо.
Что ты сказал моему отцу? спросила Мирта, провожая их до машины.
Да так, ничего, уклончиво ответил Гонсало.
Пока, бамачеха, вовремя прервал их Висенте.
Что ты такое придумал, что это за обращение? раздраженно воскликнула Мирта.
Да ты же мать моего отчима, и значит, ты моя бабушка-мачеха, нашелся Висенте.
Отец Гонсало тоже вышел их проводить.
Пока, дедотчим, сказал мальчик.
И тебе пока, внупасынок, игриво ответил тот.
Чао, приемная семья! крикнул Висенте из окна машины на прощание.
На обратном пути за рулем был Гонсало, а Карла с сыном ехали на заднем сиденье, прижавшись друг к другу.
Что ты сказал ему на ухо? в сотый раз спросил Висенте, когда они выехали на шоссе.
Что очень его люблю, ответил Гонсало.
Нет, неправда, воскликнул мальчик.
Гонсало пытался сосредоточиться на дороге. Он вообразил, что небо испускает некие густые капли и что водителю нужно включить «дворники» и следить за их движением на ветровом стекле.
Ну, хватит, поведай же нам, что ты ему сказал, потребовала и Карла.
Она не ждала от него серьезного ответа, у нее не было злого умысла. Гонсало догадывался, что с ее стороны абсурдно давить на него, ведь они все еще злятся друг на друга.
Ладно, расскажу вам о том, что прошептал на ухо этому человеку, объявил Гонсало, обгоняя грузовик. Я сказал ему, что не верю, что у него рак, но надеюсь, что все-таки это быстро прогрессирующий рак, и что пусть он завтра же умрет, и что никто не придет на его похороны.
Карла нервно вздохнула.
Ложь, просто невероятно, чтобы Гонсало высказал такое своему дедушке, заверила она мальчика, который выжидающе смотрел на нее.
Он мне не дедушка, брякнул Гонсало. Он отец моей мамы. Сукин сын, бросивший мою маму и всех недотеп, что приперлись к нему на вечеринку. Он ленивый, безжалостный и похотливый ублюдок, не заслуживающий уважения.
Будь добр, следи за словами, потребовала Карла.
Ей понадобилось минут десять, чтобы попытаться объяснить ребенку, что имел в виду Гонсало. И Висенте ощутил угрожающую атмосферу правды, сопровождавшую эту сцену. Когда они вошли в дом, все трое были в подавленном настроении. Гонсало обнял сначала Висенте, а затем Карлу, попросил у них прощения и поблагодарил за то, что они сопровождали его. Он признался, что никому не желает смерти и что действительно думал, что у старика нет рака, но, вероятно, ошибался. Сказал также, что каждый имеет право на прощение (и повторил это несколько раз, как священник молитву).
А все-таки ты поэт или нет? спросил его Висенте за ужином.
Мальчик действительно этого не знал. Для него Гонсало учитель, который много читает и что-то пишет, но это «что-то» может быть и не стихами, а писать стихи не значит быть поэтом.
Да, я сочиняю стихи.
Тогда почему же ты сказал ему, что не поэт? поинтересовался Висенте.
Не хотелось, чтобы меня заставили читать стихи.
Ну, тогда прочти их нам, настаивал Висенте. Только нам одним.
И правда, давай-ка, а мы послушаем, поддержала его Карла таким же заинтересованным тоном.
Дело в том, что я пишу поэзию, не предназначенную для декламации на публике, она рассчитана на чтение в тиши, заявил Гонсало.
Как глупо, воскликнул Висенте.
Может, и глупо. Гонсало хотел придать своему голосу беззаботность и энергичность, но не смог избежать доли драматизма. Просто я не такой, как мой дедушка.
Значит, ты никогда нас не бросишь, поспешно сказал Висенте, словно пытаясь упредить следующую фразу Гонсало, хотя на самом деле тот не собирался ничего говорить.
Нет, никогда, я не брошу вас никогда, все-таки заявил он и почувствовал головокружение от последних слов.
Той ночью Карла и Гонсало завершили примирение, как идеальные обезьянки бонобо, и только после секса, уже почти на рассвете, обессилев, они предприняли что-то вроде продолжительного конкурса взаимных извинений, завершившегося ничейным результатом и вызвавшего ощущение, что все случившееся с ними недавно просто недоразумение. Должно быть, Гонсало победил, потому что Карла, уже несколько недель представлявшая себе жизнь без него, пришла к выводу, что вела себя, как дуреха.
Наступили жаркие и напряженные дни, когда Карла сдавала выпускные экзамены, а Гонсало исправлял многословные сочинения своих студентов. У пары едва нашлось время, чтобы запланировать вечеринки в самом конце года.
Взрослые заранее сговариваются, чтобы врать детям на Рождество, с горечью изрек Висенте утром 24 декабря.
И ты считаешь, что такое возможно?
Да.
Подожди-ка минутку, попросил Гонсало.
Висенте неохотно доел свой омлет. Гонсало вернулся с фолиантом Честертона и с ходу перевел для Висенте:
«Лично я, конечно, верю в Санта-Клауса, но сейчас, в дни прощения, я готов простить тех, кто в него не верит».
Ну, это просто книжка, вздохнул Висенте. Поэтому она вполне может солгать, и наверняка есть другие книги, в которых говорится, что его не существует.
Честертон утверждает, что некоторые люди верят в Пасхального Старичка, а другие нет. Но сам он верит, будучи взрослым. И тут Гонсало показалось смешным решение возвести Честертона в ранг представителя взрослых. Знаешь ли ты, кем был этот Честертон?
Писателем.
Великим писателем.
Он получил Нобелевскую премию?
Нет, признал Гонсало.
Значит, не такой уж он хороший.