На пятнадцатом году жизни у неё родился сын. Она подмигнула, и я захихикала. Она назвала его Сергудай
А её как звали? Шаманка Нишань это же титул, а не имя.
Мама улыбнулась и стукнула меня пальцем по носу:
Шаманку Нишань звали Айми.
Как меня: «ай» произносится как английское местоимение «я», а «ми» как английское «меня».
От удовольствия я засмеялась.
Когда Сергудаю было пятнадцать, он захотел отправиться поохотиться на горе Ледяного дракона. Его мать сказала, что это опасно, но Сергудай в ответ спросил: «До`лжно ли человеку сидеть дома, так и не повидав мир?»
А можно мне отправиться на охоту на гору Ледяного дракона, когда мне будет пятнадцать?
Нет, тебе нельзя, и больше не спрашивай меня об этом. Айми отпустила Сергудая, но в пути он заболел. И, вернувшись домой, умер. Мама развернула меня на скамье и осмотрела косички. Шаманка Нишань была опечалена смертью сына.
Ясное дело!
Мама перевязала получше ленточки на моём платье. До того их завязывала я сама, но такие идеальные бантики, как у матери, у меня не получались.
Айми решила, что сможет справиться с его болезнью.
Я потянула маму за локоть:
Но её сын же умер.
Да, умер.
Если он умер, то как она могла его вылечить?
Какая ты обычно?
Я хихикнула:
Непослушная?
Нет, физически.
Здоровая!
Правильно. А если ты умрёшь, ты по-прежнему будешь здоровая?
Было очевидно, что от меня что-то ускользает, но я не понимала что.
Нет?..
Смерть это своего рода болезнь. Если простуда чуть-чуть мешает тебе дышать, а грипп не даёт дышать нормально, то смерть не даёт тебе дышать вообще.
Я задумалась изо всех сил:
То есть раз смерть это болезнь её можно вылечить?
Ты собираешься слушать мою историю или нет?
Собираюсь!
Она протёрла носки моих туфель тряпкой.
Шаманка Нишань велела своему помощнику приготовить в качестве подношений сотню листов бумаги. И надела на голову корону из девяти птиц.
Я думала, корону только императрицы носят.
Шаманы тоже. И сверху у неё девять птиц.
Почему девять? Что они означают?
Я не знаю.
Я мигнула. Не было на свете того, чего моя мать не знала бы. Потому-то она и стала два года назад Учителем года. Не всем она интересовалась, но знала всё.
Правда?
Восемь хорошее число. Значит, девять ещё лучше.
Восемь хорошее число только для китайцев, потому что слово «восемь» «ба» звучит как слово «удача» «фа». А твоя история про маньчжуров. Для них восемь ни хорошо, ни плохо.
Мама помолчала, обдумывая моё возражение.
Ну тогда я и правда не знаю, заявила она и продолжила рассказ: Шаманка Нишань дрожала как плакучая ива. Она воззвала к духам, и они вошли в неё. Она погрузилась в транс и упала на землю, а её помощник сел рядом и бил в барабан, распевая, чтобы защитить её.
Я слушала с величайшим вниманием. Когда мать рассказывала волшебные истории, она сама становилась волшебницей.
Мама показала жестами, как именно помощник шаманки бил в барабан.
Айми прошла через подземный мир, неся с собой сотню листков бумаги. Рядом с ней скакали духи коней, летели духи ворон и скользили духи змей. Мама проверила мои ногти, выискивая под ними грязь. Шаманка Нишань дошла до берега реки и увидела паромщика, у которого были половина весла и половина лодки. И ещё он был слеп на один глаз. Иллюстрируя рассказ, мама потянулась пальцем к моему глазу, и я, хихикнув, отбила её руку. Нос у него был кривой. Мама ухватила меня за нос большим и указательным пальцами и осторожно свернула его на сторону. А уши порваны. Тут она подёргала меня за уши. Он был лысый, с искалеченными ногами и перекрученными руками. Она хотела было потрепать меня за свежезаплетённые косички, но я увернулась. Айми написала своё имя на сотне листков бумаги и предложила паромщику. И, поскольку имя это история, паромщик принял бумагу и переправил шаманку через реку. И это он сообщил ей, что Повелитель смерти решил оставить её сына себе.
Айми отправилась в Город мёртвых. Врата были закрыты. Стены высоки и неприступны. Она призвала ястреба, и орла, и стервятника, чтобы те нашли Сергудая и принесли ей его в когтях. Сергудай играл на улице, когда три гигантские птицы схватили его и, взмыв над стенами города, поставили перед его матерью. Айми взяла сына за руку, и они отправились в обратный путь в Край живых.
Мать взяла за руку меня, и мы вышли из дома. Река историй, которая текла мимо нашего двора, поблескивала золотом в свете раннего утра. Мы шагали к деревенской площади. По пути мама заканчивала свою историю:
Повелитель смерти вышел из врат своего города и прокричал: «Стой, шаманка! Ты не заберёшь так запросто моего сына!» Айми написала на трёх полосках бумаги слова и предложила ему, но он потребовал большего. «Напиши слова на всех листках, которые принесла с собой, заявил Повелитель смерти, и отдай мне. Взамен я отпущу Сергудая».
«Я подумаю об этом, сказала шаманка Нишань, если ты отмеришь Сергудаю больше лет в Краю живых. Для тебя это не такая уж потеря, ведь после смерти он вернётся к тебе навечно».
Повелитель смерти кивнул: «Я накину Сергудаю ещё двадцать лет в Краю живых».
Айми рассмеялась: «И какой смысл мне вести его обратно, если он умрёт прежде, чем научится сам себе нос вытирать?»
«Ладно, дам ему тридцать лет».
«Зачем тебе забирать его, когда его ум и сердце ещё не развились?»
«Я дам сорок лет».
И так они торговались до тех пор, пока Повелитель смерти не пообещал сыну шаманки девяносто лет жизни. Нишань записала слова на всех оставшихся у неё листках бумаги и вручила ему. Вместе эти слова складывались в историю о том, как Айми спасла Сергудая.
На обратном пути у неё не было больше бумаги, чтобы расплатиться с паромщиком. Так что вместо этого она вернула зрение его слепому глазу, и паромщик переправил их через реку. Они миновали гору Ледяного дракона, где Сергудай заболел. Миновали Реку историй, на берегах которой он играл ребёнком. И наконец прибыли домой.
Ученик шаманки, колотя по барабану, помог ей вернуться в собственную плоть, а затем разбудил Нишань курениями. Она встала над Сергудаем и вдула его душу назад в тело. Сергудай сел и сказал: «Мне снились такие фантастические сны!»
Так что видишь: отношения между матерью и её ребёнком способны перекинуть мост через любую пропасть.
История закончилась, и я захлопала в ладоши, а потом сообщила:
Сегодня ночью мне снился сон длиной в целый год.
О чём же он был?
Мы с Айнарой и Йеном отправились в мир, где кролики умели летать, а драконы охраняли блюда с конфетами. У меня там были друзья-обезьяны и много приключений.
Моя сестра Айнара и наш лучший друг Йен часто фигурировали в моих сновидениях, и я свято верила, будто им снятся те же приключения, что и мне, будто именно так всё в мире и устроено.
А с чего ты взяла, что твой сон продолжался целый год?
Я запомнила все времена года. И ещё люди успевали подружиться, и поругаться, и простить друг друга, и снова стать друзьями. Во сне дедушка Фэн посоветовал мне нарисовать, когда проснусь, картинку, чтобы доказать тебе, что я и вправду там побывала, как папа всё рисует. Но, когда я проснулась, рисунок исчез. Я со смехом потрясла мамину руку. Может, если бы я сделала во сне фотографию, то смогла бы забрать её с собой.
Почему ты так думаешь?
Не знаю, но в фотографии есть что-то особенное.
Подойдя к студии странствующего фотографа, мы поднялись по лестнице в крытый деревянный вагончик. Мама потянула дверь на себя, и оттуда вырвался порыв воздуха, пахнущего уксусом и увядшими хризантемами.
Студия представляла собой единственную комнату, которая казалась просторнее, чем можно было вообразить себе снаружи. В центре стояла на штативе камера размером с обувную коробку. Её объектив был нацелен на стену из ткани, колыхавшейся на ветру, который задул в дверь при нашем появлении. По студии были расставлены тканевые экраны на подвижных рамах и металлические софиты на ногах-шестах, круглый столик, классическое китайское кресло в форме подковы, груда игрушек и велосипед. Посреди всего этого стояла высокая худая женщина. Волосы у неё были седыми, но морщин на лице не оказалось, поэтому я не понимала, молодая она или старая.