Сзади донесся механический гул. Я в очередной раз воткнул ледоруб в снег и, держась за холодный металл, оглянулся. Мы поднялись уже высоко. Слева от нас ледяная река стекала к серым осыпям и зеленым холмам, а над горным пейзажем блистали облака, словно еще одна снежная цепь. И, как уродливый черный лыжник, с этих призрачных гор к нам скользил вертолет!
Все-таки углядели, недовольно сказал Симон.
Мы застыли, по крутому склону не побежишь. Вертолет подплыл совсем близко от грохота винтов заложило в ушах, белые вихри понеслись по снегу, и мое лицо закололи снежинки. За стеклами маячили лица, кто-то выставил руку в окно и красноречиво потыкал пальцем вниз.
Не дождетесь! зло крикнул монах.
Вряд ли его услышали, но из окна высунулась фигура в маске и направила в нашу сторону автомат. Оттуда вылетела череда вспышек, снег повыше с грохотом взорвался, и я едва успел закрыть глаза: по щекам больно секанул ледяной град. Меня прошиб пот, вот и конец! Уж лучше бы сидел в этом проклятом «санатории». Но фигура неожиданно скрылась, вертолет развернулся, едва не сметя нас со склона снежным смерчем, а машина стала быстро проваливаться.
Высадят группу захвата, прокричал Симон. Хотят взять живыми.
Ну и ладно, мне уже было все равно. Колени ослабели, я стучал зубами, а промокшая майка липла к телу. Но Симон повелительно указал вверх, и я нехотя сделал шаг. Их оказалось слишком много, этих шагов. Я едва не утыкался носом в снег, ноги то и дело соскальзывали, противно дрожа. Один раз я глянул вниз, но лучше бы этого не делал, едва не сорвался в головокружительную пустоту. Все же успел заметить, что вертолет сел на ровном участке ледника черная клякса в белой бездне, а вокруг копошатся несколько фигурок. Я повис на ледорубе и стал ошалело подтягиваться дальше. Наконец склон стал более пологим, и я обрадовался, но тут что-то противно просвистело возле уха.
Стреляют, спокойно сказал Симон и покопался в снегу. Быстрее!
Перегиб склона на время скрыл нас, и монах протянул ладонь. На ней лежала странная пулька с концом в виде иглы.
Наверное, что-то снотворное, дрожащим голосом предположил я.
Симон равнодушно кивнул и оборонил пульку в снег.
Ты представляешь для них ценность, убивать пока не хотят. Но вряд ли это профессионалы, если бы в кого-то из нас попали, вниз долетел бы только мешок с костями.
Про «мешок с костями» мне не понравилось, но тут мы сделали последние шаги и оказались на площадке. Теперь стыдно признаться, но я издал жалкий писк. Вместо ожидаемого перевала я увидел жуткое сверкание льда, чуть не вертикально уходящего к небу. Нагромождение ледяных утесов, а между ними синеватые тени. Будто исполинская лестница из колотого льда вела к призрачной кромке снегов.
Что это? сипло спросил я.
Адишский ледопад, в голосе монаха прозвучало странное восхищение. Самый большой на Кавказе.
Мы тут не пройдем, уныло сказал я.
Пройти можно, не согласился Симон. Если подняться выше, то можно перейти на скалы, а потом траверсировать склон Катын-тау.
Катын-тау мой голос упал. Это же Безенгийская стена!
Безенгийская стена самый высокий участок Главного Кавказского хребта. Скальные отвесы и грандиозные ледопады с юга, и двухкилометровая снежно-ледовая стена с севера. Все маршруты высшей категории сложности! Куда меня завел Симон?
Надо спешить! глаза монаха под густыми бровями приобрели цвет зеленоватого льда. За нами гонятся опытные люди с альпинистским снаряжением.
Он повернулся и легко зашагал по снегу. Даже не проваливался при этом, и я вспомнил эльфа Леголаса из фильма «Властелин колец»
Надень кошки, повернулся монах. Снег слишком плотный.
Я прицепил кошки, хотя не видел большого смысла. Нас скоро догонят, альпинист из меня неважный. Вдобавок склон сужался кверху, заканчиваясь клином под ледяными утесами. Там нас и возьмут. Все же я потащился вверх, вбивая передние зубья кошек в снег и опираясь на ледоруб. Снова холод коснулся волос, и я понял, что это ветер переваливает через ледяной гребень Безенгийской стены. Снежные флаги веяли там в вышине.
На подступах к серакам я оглянулся снова. И испытал шок, четыре темных пятнышка уже приближались к площадке, где мы недавно были. Рассмотреть их четко не удавалось: глаза резал свет, отраженный от ледяных глыб. Еще с десяток метров, и на нас упала холодная голубая тень мы оказались у подножия ледяных утесов.
Постой здесь, коротко сказал монах и пошел в сторону по повисшему над пустотой ледяному гребню. Я даже ахнул.
Через минуту монах появился и со странной улыбкой подошел ко мне.
Держи. На ладони у него лежал красивый фиолетовый цветок. Это большая редкость.
Таких цветов я раньше не видел нежно-фиолетовые лепестки и пушистая зеленая сердцевина. От цветка исходил тонкий аромат, что необычно для горных цветов. А Симон замер, оглядывая ледяные утесы, и лицо в голубоватом свете сделалось мечтательно-отрешенным. Словно он был в храме, где вместо свечей горят ледяные острия.
Фигурки появились на площадке внизу, снова прозвучал выстрел, и на нас брызнули осколки льда. У меня ослабели колени.
Быстрее за мной, деловито сказал монах. Спрячемся в бергшрунде.
Я потащился следом, вяло высматривая, где он добыл цветок, но видел только снег и лед. Когда мы оказались перед темной пастью трещины, я оглянулся, и склон чуть не уплыл из-под ног, по столь узкой тропе мы прошли. В белесой бездне под нами ползли черные фигурки.
Бергшрунд трещина между ледником и скалой в этом месте напоминал ледяную пещеру, но ниже расширялся и зиял чернотой. Повинуясь жесту Симона, я забрался под каменный свод. Хотя какой в этом смысл, нас легко найдут. Мой проводник не спешил следом, нелепые гамаши и потрепанный край подрясника маячили перед моими глазами.
Зря они стреляли в этих горах, непонятно к чему произнес он. А потом вдруг запел.
Странная это была песня без слов. И странные звуки гортанные, резкие, от которых по телу побежали мурашки. Где-то я читал об особом крике горцев, которым они переговариваются на больших расстояниях.
Но этой песне ответил гром!
Меня затрясло: я понял, что собирается сделать Симон. Но затрясло не только от этого, весь ледник содрогнулся. Раздался страшный треск и свет померк, когда мимо стали падать ледяные глыбы. Симон юркнул в пещеру, прикрыв меня своим телом, однако все равно град острых льдинок осыпал лицо и руки, а воздух наполнился снежной пылью.
Грохот стоял неописуемый, словно вся исполинская ледяная лестница пришла в движение. Нас кидало так, что казалось то ли размозжим головы о каменный свод, то ли улетим в раскрывшуюся бездну. Но постепенно тряска стихла, грохот перешел в недовольный рокот и наконец смолк. Только иногда в наступившей ватной тишине раздавался треск.
Вслед за монахом я кое-как вылез из щели. Нам повезло, этот край ледника не пришел в движение. Но остальная поверхность сильно изменилась: исчезла большая часть сераков, все было покрыто битым льдом, а вверху курилась снежная дымка, не давая рассмотреть верхнюю ступень ледопада. Я глянул вниз и испытал шок, только снежная пыль веяла из белой пропасти. Ни людей, ни вертолета лишь холм появился на пологой части ледника.
«Зря они стреляли в этих горах», вспомнил я слова Симона. Хотя лавина могла сойти и раньше, от шума вертолетных винтов или звука выстрелов. Тогда и мы оказались бы погребены под жутким холмом. Я содрогнулся, а потом стал вытрясать снег из карманов куртки, и вместе со снегом на ладони оказался лиловатый цветок. Я отряхнул его, спрятал в бумажник и оглянулся: где монах?
Тот стоял повыше у сохранившегося ледяного утеса. Похоже, его раскололо пополам, так что остаток торчал мутно-голубым зеркалом. Я тоскливо поглядел вверх. Снег курился все сильнее, и где-то на километр выше мимолетно проглянул страшной крутизны склон Катын-тау.