Тоже верно! усмехнулся Захар, А я вот и рад, что ты сподобился выбраться! Ты мне тогда приглянулся, жалко тебя было, да Микиту не ослушаесся! Но ты это в Липовку я тебя не могу пустить, пойми А ну как надумаешь к уряднику али в управу донести?! Пусти телегу от околицы, лошадь сама к людям придёт, а мы обратно вернёмся. Нам поспешать надобно, потому как время не терпит! Да и тебя хватиться могут, а мне не хочется тебя снова на тот свет управлять! Что, согласен?
А Степан и сам не хотел в деревню идти, чтобы этому душегубцу не указать, которая изба Агафьи Тимофеевны. Да и как тут возразишь и ослушаешься, когда сидит «товарищ» твой на телеге с ружьём в руках да на тебя глядит.
Глава 19.
Захар пристально глядел, стоя за деревом и взведя на нового «друга» ружьё, как тот привязывает поводья к телеге, чтобы Рыжуха не завернула никуда по дороге и дошла до Липовки. Он знал, что умная Рыжуха без труда найдёт двор Агафьи Тимофеевны и не пропадёт. Вот только что и беспокоился он, что за саму тётушку Когда придёт Рыжуха, без седока, о нём забеспокоятся, и как бы Агафья не отправила на выселок своего мужа, старого Николая, или кого-то из трёх своих сынов. Тогда уж будет им всем несдобровать, Захар безумный, нет у него ни жалости, ни милосердия он и Степана бы ни за что не пощадил, коли не думал бы теперь с его помощью пройти через болота. Туда, где полноводная широкая река несла на север свои воды и шумел большой город.
Там можно затеряться среди людей, отправится дальше на юг, где тепло и не метут суровые зимы, не свистит порывистый ветер Захар помнил те годы, что он провёл в остроге, и пуще всего, пуще любого охранника Кочергина, пуще его жестокого прихвостня Червины, который любил сечь острожников за любую провинность, и не надетый на ногу «мелкозвон» пуще всего этого его донимал тогда злой холодный ветер и сырость. От которых никак не избавишься в стылых «колодничьих палатах»! Холод и сырость и теперь сопровождали его, когда вольной ватагой стал Захар ходить по краю с Микитой, желая «заработать» себе на будущую богатую жизнь. А «заработать» он мог только так, ибо больше ничего и не умел. Да и не желал уметь, а кроме того, ещё и считал, что этот мир в долгу перед ним, и потому свой долг Захар забирал, не считая жизней!
Вот и мечтал теперь Захар забрать со схрона то, что награбили они с Микитиной ватагой, пройти через болота и затеряться, скрыться Оказаться в тех краях, о которых ему Микита и сказывал, развалившись у костерка. Там реки тягучие и медленные, берега их одеты в шумную зелень камыша, а сады возле белёных хат с соломенными крышами щедры на сладкие плоды. И зима там не такая долгая, весна приходит пышным цветом, врывается в окна сладким духом яблоневого сада.
Ради этого, ради этой своей мечты, оказаться там, где солнце заливает широкую степь, долгую и бесконечную, Захар был готов на всё! Даже улыбаться приторно этому хмурому Степану, только бы он сделал своё дело, а уж после После вовсе и не за чем будет отдавать ему то, что обещает Микита, уж сколь раз они так и делали, не этот первый, кто останется там, в чёрном болоте.
Давай поторапливаться, Стёпа, окликнул Захар своего нового товарища, который стоя на пригорке глядел, как умная Рыжуха топает прямиком к деревушке, изредка сдёргивая по пути зелёную листву с придорожного куста, Надо вертаться, да в путь.
Что, собираетесь в ночь выйти? спросил его Степан, когда они торопливо зашагали обратно к Бондарихину выселку, Не по уму это, болото коварное, чуть оступился и уже не выберешься, ты и сам это знаешь. А у нас ещё и товарищ пораненый, ему ночью-то как?
Ничего, не такое бывало, ответил Захар, Однако ты прав, Миките с такой ногой далеко не уйти Ладно, поглядим. Но и медлить неможно, ты и сам знаешь ищут нас, и до выселка доберутся. Надобно поторапливаться!
Когда они вернулись на выселок, дом встретил их тишиной и пустотой, Степан уже обрадовался было, может Микита всё же внял его уговорам и кое-как отправился искать лекаря. Ведь Степан понимал разбойник ходит через боль, нешуточную, нестерпимую
Однако ему едва удалось скрыть от Захара огорчение, когда он усмехнувшись негромко позвал Микиту, и тот отозвался откуда-то из глубины двора.
Он никогда в избе не спит, сказал Захар Степану, Мало ли что Ладно, давай что ли отобедаем да станем собираться в путь.
А у Степана на душе, что называется, кошки скребли не так он думал покинуть этот дом, не таким своё прощание с этим краем представлял! И боязно было, и муторно Собирая на стол скромный обед, Степан ругал теперь себя за то, что не послушал деда Архипа и не поехал жить к нему в Богородское, ожидая пока станет вёдро, и можно будет отправляться в путь! Вот тебе и попал, как кур в ощип, снова на болота отправится, да с кем?! С теми, кто его там чуть не ухоронил, а вот теперь уже и недолго там сгинуть, с такими-то товарищами Но как ни ругал себя Степан, всё же было в его думах теперь другое, то, что придало ему силы и упрямо гнало туда, на черные болота.
Вечерело, тёплый весенний вечер распускал тени от высоких берёз и елей, окружавших выселок, когда Степан еще раз оглядел собранный в дорогу мешок, ощупал за пазухой короткого зипуна огниво и маленький образок, подаренный Марьей Тимофеевной на Рождество. Ну, теперь реветь поздно, подумал Степан, теперь как либо пан, либо пропал.
Микита стоял у ворот, готовый в дорогу. После отвара, который готовил Степан, ему будто прибавилось сил, да и нога почти уже не болела но вид раны был ужасен, несмотря на то что Степан накладывал на неё пропитанную какой-то пахучей настойкой повязку, и сизая бледность Микитиного лица говорила Степану, что век того остался недолог. А сам Микита радовался, может и в этот раз Бог милует, ведь сколь раз его ранило, сколь отметин он носит на своём теле, а ничего живой.
Но Степан знал то, что нога у разбойника перестала болеть, плохой признак. Хоть и немного он перенял от Марьи Тимофеевны про всякие лекарские дела и хитрости, а тот случай с охотником хорошо запомнил. Но теперь молчал, ничего не говорил ни самому Миките, ни Захару. Пусть радуются, покудова можно
Ну, в путь, сказал ему Микита, Пошли, Захарка нас догонит, чего-то там замешкался. Поди помолиться перед дорогой-то решил! Микита рассмеялся, и этот смех Степану не понравился.
Он молча шагнул за ворота и посмотрел на капельник, там теперь была и его работа он изукрасил оголовок над воротами своей резьбой, и теперь душа его с тоской оставляла этот приют, его обогревший. Однако Микита подгонял, и они двое зашагали по дороге, навстречу заходящему за лес солнцу.
Вскоре их догнал и сам Захар, за спиной у него был увесистый мешок, два ружья и баклага с водой. На голове красовался новёхонький Степанов картуз, который Захарка нашёл в сундуке и без зазрения совести присвоил, как делал это всегда. Чего ж теперь-то стесняться?!
Ты что же, эдак по прохожей дороге и решил нас весть? рявкнул он на Степана, Надумал нас продать?! Дак ужо и тебе живому тогда не быть, так и знай!
Чего ты мелешь! сердито огрызнулся Степан, Сам тогда и веди, покудова дорогу знаешь! Сейчас на тропу свернём. Вон там в низине по оврагу пойдём, никто нас не увидит! Да не бузи, я тоже не лыком шит! Коли что, дак сам тебя пришибу да в овраге кину, волки доедят! Я не за кривой глаз в острог то попал!
Микита рассмеялся, ему ответ Степана пришёлся по нраву, а Захар на удивление притих, замолк и только недовольно повертел головой.
На-кось, возьми ружья-то, проворчал Захар и подал ружья Степану, Что я всё сам должон волочь?! Да не дури, они не заряжены, я же не вовсе дурной!
Степану стало нехорошо, ох и доля ему выпала, врагу такой не пожелаешь. Когда они сворачивали в овраг, Степан обернулся поглядеть назад в каком-то душевном смятении, и обмер