Но когда заря уже разлилась по небосводу, украсив нежным малиновым светом верхушки сосен, Степан уже спал. Глаза сами сомкнулись, сон пришёл, целительный и сладкий, и теперь он не был похож на горячечный бред умирающего человека. Таким его и нашла бабка Марья, вошедшая утром в клеть поглядеть на своего невольного постояльца.
Положив свою тёплую сухую ладонь ему на чело, она одобрительно покачала головой, после налила воды в стоявший рядом с больным деревянный ковш, ручка которого была искусно украшена фигуркой медведя, и пошла на двор заниматься своими делами.
Идет на поправку её невольный постоялец, думала бабка Марья, и от того ей было немного боязно ведь до сей поры она не знала, кто же он таков откуда взялся этот пришлый человек. Уж она-то на своём веку народу всякого-разного повидала. И вот таких, как тот, что лежит теперь в клети, тоже не один год положив на каторжный труд в расплату за содеянное ими зло, они были обижены на целый свет. Потому и сбивались в стаи, подобные волчьим, чтобы отомстить всему миру за свою ошибку, за порушенную своими же руками судьбу.
И теперь Марью одолевали сомнения вроде бы жизнь человеку спасла, дело благое сделала! А стоила ли эта жизнь спасения, коли Господь привёл этого человека туда, на болото, к костровищу, у которого собирались сотоварищи Микиты-Кутерьмы может, и он сам не одну безвинную душу загубил!
Качала головой Мария, орудуя тяпкой на грядке, хмурила брови и обращала к небу вопросительный взгляд. Но молчало небо, видать не было и у него ответов на её вопросы.
Решив, что и её на болото привел Бог не просто так, а чтобы спасти этого человека, Марья всё же на всякий случай положила себе в карман фартука небольшой мужнин «богородский» ножик он им медвежат да зайцев из липы для ребятишек резал. А теперь вот и Марье в помощь, коли придётся, не приведи Господь!
Вот очнётся её постоялец, тогда и решит Марья, что с ним дальше делать. Может и свезёт обратно на болото его, разбойника
Глава 8.
Проспав, а сколько и сам Степан не ведал, проснулся он на рассвете со светлой лёгкой головой. Заслышав, что хозяйка во дворе покрикивает на скотину, он приподнял голову. Голова не кружилась, только казалась тяжёлой, руки-ноги плохо слушались его, и он ощутил просто зверский голод, живот подвело так, что было больно.
Свесив ноги с топчана, на котором он лежал, Степан посидел чуток, прислушиваясь к себе. Не хватало ещё встать, да и упасть тут, новых хлопот по уходу за ним хозяйке с хозяином принести. Было страшновато подниматься на ноги, он оперся на топчан и немного постоял, привыкая к чуть покачивающемуся под ногами полу.
Оглядев себя, Степан увидел, что одет он в чистое исподнее, висящее на нём, как на жерди. Тот, кому принадлежало бельё либо был гораздо крупнее Степана, либо сам Степан так исхудал за эти дни Сколько дней он лежал? Степану думалось наверное пару дней он в забытьи был, спасибо доброму человеку, кто о нём заботился. Куда же он попал, в чей двор?
Придерживаясь за стену, Степан медленно двинулся к приоткрытой двери, ноги шли, словно деревянные, он с трудом переставлял их, но хоть пол перестал под ним качаться. Степан часто дышал, пройдя несколько шагов он устало остановился перевести дух.
Когда он появился во дворе, то защурил глаза от света, и не видел, как настороженно смотрит на него пожилая женщина, стоявшая у хлева с вилами в руках.
Ну, добрый человек, гляжу, Господь тебя миловал, на белый свет дозволил глядеть, сказала бабка Марья, отставив вилы в сторону, Токма ты не спеши ходить-то, надо помаленьку, кабы снова худо тебе не стало. Идём-кась в дом, накормлю тебя чем Бог послал.
Здравствуй, матушка, тяжко дыша от слабости ответил Степан, Дозволь сперва тебе поклон земной отдать, ты меня от смерти спасла да выходила?
Опосля станешь кланяться, строго сказала бабка Марья, Не для того я с тобой столь ночей не спала, чтобы тут на крыльце помер. Ступай в дом, вон туда, да садись, а то повалисся тут, не дотащу тебя снова-то.
Степан послушно повернулся и держась за широкие перила пошёл на крыльцо, куда указала хозяйка. Оказавшись в просторных сенях, Степан без сил опустился на коротенькую лавку, стоявшую у стены. Когда перед глазами перестали мелькать серые «мошки» он оглядел сени и от изумления даже привстал.
Чудесная резьба украшала и притолоку над дверью, и наличники небольшого оконца в сенях, выходящего на двор. На широкой скамье возле двери стояли две корзины, сплетённые причудливым способом, рядом с ними на небольшом бочонке висели резные ковшички. Степан не мог отвести взор от такой тонкой работы, и даже позабыл наказ хозяйки идти в дом. А когда опомнился и вошёл, то обомлел ещё сильнее. Вся изба была словно сказочный терем, о которых маленькому Степану рассказывала старая бабушка, когда жива была. Так он себе представлял царские хоромы
Полати над печью были закрыты резными дверцами, с которых на Степана смотрел зимний лес, и домики вдалеке а вот лиса бежит, оставляя тонкий след на снегу, а там, вдалеке, видны купола церквы
«Это что же за мастер такое умеет, думал Степан, едва придя в себя от такой красоты, Вот бы мне Господь такое умение дал это же надо, как искусно сработано»
Вот и ладно, вытирая руки в дом вошла бабка Марья, Как тебя звать, человече добрый?
Степан Фёдорович, Кузнецов, отозвался немного испуганный строгим голосом и взором хозяйки Степан, Я, матушка не разбойник какой, не думай!
Опосля о себе поведаешь, Степан Фёдорович, прервала его хозяйка, Вот, бери рушник, да поди омойся немного, вода в бочке согрелась. Потом обедать станем, тебе надо сил набираться. А завтра, коли всё ладно будет, баньку тебе подтоплю, нежарко, отмоешься маленько. Рубаха чистая вот, оболочись.
Степан послушно взял, что дала хозяйка и вышел во двор. За клетью, где он лежал то время, покуда болел, стояла большая кадка, крепко сработанная, наверное, тем же мастером, что и дом такой справил, думал Степан, омываясь прохладной водой. Сил от этого словно бы и прибавилось, захотелось есть. Степан плескал на себя воду и поражался своей худобе это же сколько он болел? Руки стали так тонки, живот вовсе подвело, что рёбра наружу торчали, хоть колотухой по ним музыку играй!
Пригладив отросшие волосы, Степан нащупал заживающий рубец на голове, он не болел, только его и выдавали, что остриженные кругом него волосы, они иголками кололи пальцы.
Вернулся Степан в дом, когда хозяйка уже накрыла на стол чугунок стоял на припечке и от него по всему дому разносился дух наваристых щей. На покрытом вышитой скатертью столе нарезан каравай, сметана в глиняном горшочке, повязанном тряпицей у Степана громко заурчало в животе.
Он перекрестился на образа, где тускло горела серебряная лампадка, а после в ноги поклонился стоявшей у стола хозяйке:
Благодарствуй, матушка, за заботу да ласку. Скажи, как же тебя, мою благодетельницу величать?
Марья Тимофеевна я, степенно кивнула хозяйка, Садись за стол, Степан Фёдорович, отобедай. А уж потом и чай соберу, тогда и о себе всё поведаешь.
Степан взял ложку и вдохнул сытный аромат, благодать так и полилась в него вместе с наваристым супом. Ел он медленно, понимая, что если лишнего перебрать, после будет худо. Он так по-перво́й, когда только попал на работы в подворье смотрителя Севостьянова и давно не евши нормальной еды, каши с маслом наелся. После острожных-то харчей ох и худо же ему было
Отобедавши, Марья Тимофеевна приказала Степану ложиться на лавку, покрыла его рогожей, а сама стала налаживать самовар.
Ну, покуда самовар ладится, расскажи, Степан Фёдорович, кто ты таков, откудова будешь, и как в наши места попал.