Александр Абрамович Кабаков
Невозвращенец. Приговоренный. Беглец
© Кабаков А.А., наследники
© ООО «Издательство АСТ»
Невозвращенец
Никогда я так не жалел о том, что лишен больших литературных способностей, как сейчас. Бесцветный и невыразительный либо, наоборот, слишком претенциозный стиль, которым я когда-то записывал результаты своих экспериментов, совершенно непригоден в нынешних обстоятельствах. И думаю, что естественное и полное недоверие, которым будет встречен этот рассказ, а коли он не вызовет доверия, то не вызовет и интереса, поскольку интересен может быть именно и только абсолютной достоверностью и точностью, думаю, что недоверие со стороны читателей если после всего случившегося они когда-нибудь снова появятся полностью уничтожит тот практический эффект, которого я хотел бы достичь.
Великие проповедники, сумевшие увлечь народ, несомненно, обладали великими же литературными дарованиями. Евангелисты не много сделали бы для распространения истины, открывшейся Христу, не будь они гениальными писателями. К сожалению, столь же часто, если не чаще, дар слова бывал отпущен и злодеям, и шарлатанам, и недальновидным, ограниченным глупцам, жаждущим общего блага. Последние бывали даже более опасны, чем заурядные негодяи, наркотик тем более ужасен, чем естественней он включается в обмен веществ, особенно если и употребление его приятно.
Впрочем, об этом еще будет случай здесь порассуждать. Ведь то, что есть предмет моего рассказа, не более чем реальная иллюстрация вышесказанной мысли.
Они явились прямо в институт.
В лаборатории зазвонил телефон, я снял трубку и услышал голос нашего начальника отдела кадров сварливый голос в сущности уже довольно беззлобного вдового старика, чьи наивные хитрости и интриги давно побледнели рядом с элегантным людоедством моих молодых и ученых коллег.
Юра, обратился он ко мне на «ты» по праву старшего, зайди ко мне, пожалуйста.
Попозже, довольно небрежно ответил я. Идти через все здание не хотелось, к тому же на столе лежала куча неподписанных таблиц, а до обеда я решил обязательно полностью с ними разделаться. Старик же для меня давно не представлял никакой власти, даже по части характеристики: надо будет так и без его благоволения подпишу и поеду Но голос Аверьяна Павловича стал одновременно и тверд, и искателен почему-то:
Зайди, я тебя ведь прошу. Сейчас зайди, слышишь?
Выражаясь гораздо более энергично, чем того заслуживала ситуация и чем принято при дамах правда, у нас в институте, как и во многих такого рода заведениях, уже давно было принято и при дамах, я отправился в кадры. Я вылез из-за стола, выскочил из лаборатории, слетел по короткой лестнице на пол-этажа и понесся по длинному коридору. Грязно-бирюзовые присутственные стены, вечно мигающие полусломанные лампы дневного света и архаические ковровые дорожки, застеленные полотном с грязными следами, придавали нашему институту вид самой что ни на есть заштатной конторы из глухо провинциальных. А между тем это был академический институт, и иностранные делегации изумлялись, не умея совместить проблемы, которыми мы занимались, имена и степени сотрудников с интерьерами институтских коридоров, а особенно буфета и уборных. Сортиры у нас были выдающиеся даже по отечественным меркам.
В кабинете у Аверьяна из-за гигантского сейфа мне навстречу поднялись со стульев двое. Один из них шагнул вперед и удивительно ловко произвел сразу несколько движений: правую руку он протянул для пожатия, на которое я машинально ответил, левой откуда-то вытащил и, развернув, на мгновение близко поднес к моему лицу довольно большое удостоверение, в котором я не успел прочесть ни имени-отчества, ни фамилии, ни должности ничего, только организацию, тут же удостоверение спрятал и, не отпуская правой моей руки, своей левой повел в сторону товарища, невнятно назвав его, одновременно стал сам садиться, потянув и меня книзу, так что и я оказался на стуле. Тут же сел и второй, и вдвоем они образовали как бы коротенький полукруг, в фокусе которого сидел я.
Аверьяна, когда я оглянулся, в кабинете уже не было. Только валялись на его столе какие-то приказы да стояла полуоткрытая жестяная коробочка со штемпельной подушечкой.
Я почувствовал, что лицо мое обрело давно не посещавшее его выражение. Мол, что ж тут такого, ничего особенного, мы люди опытные, понимаем все насквозь, и в визите таком нет ничего удивительного, дело естественное и даже необходимое, хотя, конечно, и не без комического оттенка Примерно такое выражение: ну, ребята, давайте послушаем, чего вы расскажете
Юрий Ильич, сказал, старательно улыбаясь, тот, что пожимал руку, ну пришли мы послушать, что вы нам расскажете.
Вопрос был удивительно прям и в то же время абсолютно бессмыслен, поэтому мне и думать не пришлось, чтобы ответить.
А собственно, о чем? Простите, имя-отчество ваше не расслышал и товарища вашего
Игорь Васильевич! Это я виноват, голос у меня тихий, да и дикция не очень Игорь Васильевич я. Простите уж нас, что отрываем А это вот, прошу любить и жаловать, молодой наш товарищ, начинающий, можно сказать, стажер, я-то уж давно, а он начинает только. Сергей Иванович, его и без отчества можно, молодой еще, а мы думали-думали, к кому бы нам обратиться, и вот решили к вам, вы понимаете, мы, конечно, сначала все узнали, о вас люди, Юрий Ильич, исключительно с уважением отзываются, мы бы к другому еще раз пять подумали, прежде чем обратиться
И совсем бы, наверное, не обратились, вставил Сергей Иванович. Игорь Васильевич заткнулся и вдруг отчаянно захохотал.
Ха-ха-ха, ох, насмешил, Сергей, ох И конечно, ведь он прав, Юрий Ильич, и совсем бы не обратились, но вас здесь все в институте исключительно уважают, и руководство, и так, знаете, рядовые товарищи, исключительно хорошие отзывы, и как специалист, и по-человечески, а нам ведь тоже не хочется к кому попало обращаться, люди, вы знаете, Юрий Ильич, разные есть, одного спросишь, а он и не знает ничего Вы курите? Закуривайте.
Тут мы все втроем дружно закурили, причем они довольно долго рассматривали мою пачку сигарет и, переглядываясь, качали головами, так что и я внимательно ее осмотрел, прежде чем спрятать, но ничего не увидел.
Юрий Ильич, сказал, сделав серьезное лицо, молодой Сергей Иванович, ну мы пришли послушать, что вы нам расскажете.
А собственно, о чем? Простите, имя-отчество ваше Сергей
Иванович. Вы имена плохо запоминаете? Вот и Игорь Васильевич наш тоже скажешь ему имя-отчество, а он тут же и забыл. Как, говорит, имя-отчество этого, что ты докладывал, Сергей? Я говорю: ну как же вы не помните, Игорь Васильевич, Джеймс Фрэнклин Лопатофф, а он говорит
Бывает, это бывает, Юрий Ильич, перебил молодого Игорь Васильевич. Но мы-то пришли послушать, что вы нам расскажете.
Да, собственно говоря, о чем же я рассказать могу? Игорь
Васильевич. Это так уж у нас в роду и велось: я Игорь Васильевич, а отец мой Василий Игоревич был. А дед опять Игорь Васильевич. Так и шло, понимаете?
А меня в честь Есенина мать назвала, тут же влез молодой. Мы снова все вместе закурили.
Да, сказал Игорь Васильевич, выпуская дым в сторону и отмахивая его рукой, это вы, конечно, Юрий Ильич, просто из скромности на себя наговариваете.
Что именно? От третьей подряд сигареты во рту у меня было отвратительно кисло.
Да вот, что у вас таланта литературного нет и тому подобное. Я ведь, вы сами понимаете, по службе все, что вы пишете, читал, но я, конечно, не специалист, так ведь и от специалистов слышал, что исключительный у вас литературный талант и язык очень богатый, правда, Сергей? Вот Сергей не даст соврать, он у нас исключительно честный, но тоже скажет, что не только в вашем институте, а, может, и во всей Москве сейчас такого языка богатого ни у кого нет. И со стороны руководства о вашем языке самые положительные отзывы, и рядовые сотрудники очень уважают