Я поручил портному сшить тебе он прочищает горло, платье.
Пялюсь на него, широко распахнув глаза.
Бейз тихонько хмыкает, и я ловлю себя на сожалении, что на столе не лежат ножи и вилки, которые я видела в книгах с картинками, утварь, которую Рордин запретил держать в замке. По всей видимости, когда я была маленькая, звук их скрежета по посуде заставлял меня свернуться калачиком под столом с хлещущей из носа кровью, но ими было бы очень удобно пырнуть этих двух мудаков, чтоб так явно не веселились на мой счет.
Его помощница готова снять с тебя мерки в полдень и сделать выкройку.
Прелестно. Еще одна пытка.
Дольси всегда меня колет. А Говард не может?
Он еще ни разу не пустил мне кровь, когда подгонял штаны. У него нежные руки. А вот Дольси
Уверена, у нее на меня зуб.
В полдень в портновском крыле тебя будет ждать Дольси.
Уже открываю рот, но простой наклон головы Рордина, почти кошачье движение, заставляет слова застрять, не миновав губ.
Резко выдыхаю и смотрю на закрытые двери, дрыгая под столом ногами.
Мне нужно убраться отсюда.
Все? Интересуюсь, не глядя, и понимаю, что Рордин кивает, по тому, как спадает между нами напряжение, будто кто-то взял клинок и разрубил эту связь.
Подхватываю с пола сумку и стремительным шагом по прямой удаляюсь в поисках глотка свежего воздуха для окаменевших легких и по пути утаскиваю с тарелки Бейза яблоко.
Эй!
Сам ты эй, бормочу я.
Вместе с каждым полным разочарования движением бедер покачивается тяжелая копна моих волос.
Я думал, ты ненавидишь яблоки!
Двое крепких слуг распахивают двери, и меня окутывают лучи солнца. Сверкаю через плечо ухмылкой.
Их любит Кай, подмигиваю я Бейзу и, выходя, слышу, как ворчит Рордин.
Глава 4
Орлейт
По запахам, которые доносятся с кухни, всегда можно определить время суток.
В полдень властвует сочная, томящаяся дичь. Вечер наполнен обжаренными на огне корнеплодами и яркими приправами. Ночью в воздухе витают кислые нотки маринадов или сладость засахаренных ягод, что превращаются в желейное варенье. А по утрам, как сейчас, доносится дрожжевой аромат свежеиспеченного хлеба
Мое любимое время суток.
Осторожно просачиваюсь на шумную кухню, бурлящую веселой болтовней. Сюда часто заглядывают незнакомцы из лесных общин и племен, которые доставляют фрукты и дичь, и за годы я научилась действовать с оглядкой.
Всегда.
Спасает от чужих взглядов и шепота, который не бывает достаточно тихим.
Лекс, первая помощница, по локоть в тесте вовсю с ним борется. Она одаривает меня дружелюбной улыбкой, от которой озаряются ее глаза цвета морской волны.
Все чисто.
Улыбаюсь в ответ.
Все остальные понимают, что я не желаю ни на шаг ступить за пределы своего безопасного, привычного существования.
Пузыря, что меня защищает.
Вдыхая полной грудью аромат сдобы, я прохожу дальше в комнату, таящую в себе сердце замка женщину с раскатистым смехом, способную скрасить ваш день своими полезными рецептами.
Беру с маленькой тарелки у очага дымящуюся булочку, разрываю мягкое, упругое тесто на две части. Провожу пальцем по комку корично-орехового масла, размазываю его по выпечке и от души откусываю.
Утро доброе, девчушка! кричит Кухарка, и я, развернувшись с набитым ртом, машу ей в ответ рукой.
Розовые с прожилками серебра волосы Кухарки собраны в тугой пучок, карие с рыжинкой глаза радостно поблескивают. Покачивая полными бедрами, она ставит на плиту большую медную кастрюлю так, что через края хлещет вода.
С тарелкой в руке я огибаю кухню, чтоб шмыгнуть в подвал, полный мешков зерна, головок созревающего сыра и здоровенных бочек вина. Мягко коснувшись коленями холодного камня, ставлю тарелку рядом и протягиваю руку к круглому воздуховоду в стене. Извлекаю оттуда цапалку мышеловку, сделанную из выдолбленной ветки дерева, некоторого количества свернутого металла и капельки изобретательности.
Поднимаю ее, заглядываю в малюсенький глазок такой, что пролезет разве что нос грызуна.
В другом конце ловушки свернулась калачиком крошечная перепуганная мышка, которая, очевидно, питает столько же любви к корично-ореховому маслу, сколько и я.
Сегодня не твой день, бормочу, открывая задвижку и поднимая крышку, после чего просовываю руку внутрь и достаю извивающуюся живность за хвост.
Жирненькая? интересуется сзади Кухарка, от звука ее теплого, грубоватого голоса меня мгновенно затапливает облегчением. У меня тут здоровенный паразит в мешке дыр понаделал, надеюсь, это ты его изловила.
Обычная, отвечаю я, глядя, как бедняжка раскачивается взад-вперед в попытках извернуться и укусить меня.
Кухарка разочарованно хмыкает, а я, порывшись в сумке, достаю банку с отверстиями. Откручиваю крышку одной рукой, опускаю мышь внутрь и сразу же закрываю обратно. Затем размазываю остатки масла по внутренней стенке цапалки и возвращаю ее обратно в дыру.
Есть пожелания? спрашивает Кухарка, и я улыбаюсь, бросая на нее взгляд через плечо. Лучше выдавай-ка их пораньше. В ближайшие недели кухня будет по уши в работе. У нас годами балов не случалось.
Прочищаю горло и, встав, прячу мышь в сумку. Стараюсь не обращать внимания на тяжесть, что вдруг ложится мне на плечи.
Как насчет яблочных рулетиков, которые часто делали, когда я была маленькой?
Кухарка сводит брови.
С лимонно-ирисковой глазурью?
Киваю, вытирая испачканные в масле пальцы об одежду.
Ты постоянно их выпрашивала, когда тебе было грустно
Я в порядке, лгу, вымучивая очередную улыбку. Просто у меня на дереве полным-полно лимонов. Принесу их попозже.
Хм, хм.
Время сменить тему.
Как поживает внучка? Добралась вчера до Карделла, чтобы с ней повидаться?
Кухарка довольно раздувает щеки. Ее дочь и зять выращивают трюфели в соседней деревне и недавно родили первое, долгожданное дитя.
Добралась. И малышка упитанная в отличие от тебя. Оглядев меня с головы до ног, Кухарка цокает языком и качает головой. В один прекрасный день я найду способ нарастить мяска на твои косточки. Помяни мое слово!
Последнюю фразу мы произносим хором, и я смеюсь, забрасывая сумку на плечо.
Теперь иди, прогоняет меня Кухарка. Суп сам собой не сварится. Приноси лимоны, как раз попьем чайку. Расскажу тебе все о моей крошке.
Жду с нетерпением. Приподнимаюсь на цыпочки, чтоб запечатлеть на усыпанной веснушками щеке поцелуй, затем подхватываю свою тарелку и, оставив ее в раковине, спешу на выход.
Мышка пищит, недовольная тряской, пока я трусцой бегу по холодному, пустынному коридору с пылающими на стенах факелами. Добравшись до развилки в виде буквы «Т», я сворачиваю налево, замедляю шаг у мощеной арки по правую руку той, что на вид ничем не отличается от всех прочих арок в этом огромном замке.
Только на вид.
Это один из тридцати семи входов в Перепутье заброшенный лабиринт коридоров посреди замка, которые изгибаются, изворачиваются, разделяются и ведут в места, труднодоступные иным образом.
Мое секретное оружие.
Эти коридоры ведут повсюду и везде, если знать, как ими пользоваться. Некоторые выныривают дверями, невидимыми с непривычки, другие, несмотря на необычный путь, уходят во вполне обычные места.
Возьмем, к примеру, люк на пятом этаже туннель, который выплюнет тебя в подземном хранилище, хотя за всю дорогу ни разу не покажется, что он хоть капельку поднялся или опустился.
Короче говоря, в них легко заблудиться без четкого понимания, которому я столько раз училась на собственном горьком опыте.
Все удивляюсь, как не осталась украшать какой-нибудь туннель своим обезвоженным трупом.
Теперь замок Нуар мой личный город, как те, о которых я читаю в множестве книг, что хранятся в Корешках, гигантской библиотеке.