Что я буду с этого иметь?
Не понял? тот явно удивился.
Война перешла тот переломный момент, когда уже знаешь, что наша берет. До конца войны год-полтора, не больше, вот я и собираюсь активно наращивать свое благосостояние. Имею в виду чины и награды, другое меня не интересует. Что вы можете мне предложить?
Генерал оказался из неадекватов и поднял ор. Не понял, что в моем вопросе ему не понравилось? Все чины и награды любят. Оказалось, тот был возмущен моим цинизмом, тут родине помочь нужно, а я собственник и куркуль, требую за это что-то себе. Не понял, он что, с себя звезды будет снимать, чтобы мне передать? Снял, стал полковником, а я майором. Или награды со своего френча снимать? В общем, мне этот генерал не понравился. Ему не устраивал недержание, повторяться нельзя. В этот раз другое. Банально нарушил ему нерв правой руки, тот правша, и рука через день-два окончательно обвиснет, и он не сможет ею пользоваться. Это на остаток жизни ему. Будут тут еще на меня орать. Тот схватился за руку, почуял что-то, но, побледнев, явно решил, что у него инсульт, прохрипев:
Сердце.
Не спеша подойдя к двери, я толкнул ее и сказал помощнику генерала:
Там вашему начальнику плохо. Инсульт, похоже.
Тот мигом забежал в кабинет, пока писарь вызывал медиков. Я же в приемной занял свободный стул и, надвинув шапку на глаза, решил подремать, а то сутки уже на ногах. Во время полета сюда не спал, следил за небом, чтобы нас не застали врасплох, вот и пользовался свободной минутой. Генерала вынесли на носилках, я это еще успел рассмотреть, и уснул. Разбудили меня через полчаса, стрелки часов подтвердили это. Полковник, неизвестный мне, велел пройти в кабинет, где занял место генерала.
Полковник Селиверстов, помощник, замначальника штаба по разведке. Что произошло в кабинете?
Генерал начал орать, потом схватился за грудь и сказал, что у него сердце. Я сообщил офицерам в приемной, они вызвали медиков.
Почему товарищ генерал повысил голос?
Не понравился мой вопрос.
Капитан, из тебя слова вытягивать нужно? Доложите все, что было.
Генерал решил, что я мать Тереза. Бесплатно работаю. На мой вопрос, что я буду иметь за разведданные и свою работу разведчика, тот начал орать. Остальное последствия.
Да-а, протянул полковник, постукивая карандашом по столешнице. Ты, я смотрю, тот еще кадр.
Не понимаю вашего командира. Да и вас тоже. Вон, на Калининский фронт в командировку отправили, комфронта обещал, если пробьем коридор к Ленинграду, звание даст и награду. Обещание выполнил, капитана я получил и «Боевик», а у вас прям какие-то истерики по этому поводу. Как будто я у вас последнее отбираю, изо рта вынимаю. В разведке правило: сманивать офицеров в разведку обещанием чинов и наград. У вас не так?
Так-то так. Генералу твой тон не понравился, наглый, с ленцой.
Я сутки не сплю. Моя армия это Шестая общевойсковая, и я не подавал рапорт о переводе к вам. Генерал-полковник Михайлов, мой командир, ему я помогаю по долгу, он мне много хорошего сделал. А вас я знать не знаю. Зачем мне напрягаться за просто так?
А помочь Родине, освободить территории от захватчиков?
Я столько помогал, и мне по рукам надавали, что все желание просто так помогать убили. Трибунал был, меня лишили наград и звания. Тоже тогда в сорок втором капитаном был, две Звезды Героя, с другими наградами. Не будет самоотдачи, идите на Я надеюсь, понятно все сказал, разжевывать не надо? И пугать меня не стоит, я пережил шесть штурмов Сталинграда, после штрафбата снайпером в первых рядах шел. Там выжил и тут выживу.
Трибуналом тебя не напугать, задумчиво изучая меня, сказал полковник.
Не-а, ухмыльнулся я.
Да, генерал был прав, с тобой сложно будет. Свободен пока, дежурный устроит, где будешь проживать. Пока решу вопрос с тобой.
Молча козырнув, я покинул кабинет и, прихватив вещмешок, что ожидал меня у стула, покинул с помощником дежурного здание штаба. Он занимал четыре здания, чтобы все службы вместить. В офицерском общежитии, где четыре койки, на одной меня и устроили.
* * *
Задержанный Одинцов, на выход, велел конвоир. Руки за спину.
В этот раз задержание меня, да и прошедший уже трибунал, было вполне себе настоящее. И я даже особо не возражал против приговора, десять лет лагерей. Сейчас же посадили в машину и в лагерь, чтобы дальше отправить по этапу. Знаете, пока тут в камере сидел, я понял, почему себя так нагло и вызывающе веду. Хотя я считал, что отстаиваю свою честь и свободу. Это амулеты. Да, владение ими подняло мое самомнение и уверенность в себе. Вот и дошло до этого. Впрочем, я не был расстроен или огорчен и, если бы все повторилось, повел бы себя так же. Там ситуация так сложилась, и прогибаться под кого-либо я не хотел ни тогда, ни сейчас. Что по случившемуся, то тот полковник из разведотделения сообщил командованию, точь-в-точь передал нашу беседу, и член Военного Совета был разъярен, приказав заставить меня. Начальник Особого отдела не нашел ничего умнее, чем направить ко мне зама, подполковника, чтобы надавить. Тот за сутки, пока я отсыпался и обустраивался, нашел нужную информацию и, когда меня вызвали к особистам, при трех офицерах (сюда и член Военного Совета заглянул, любопытничал) начал меня шантажировать. Так и сказал, если не будет работы, мой сын пострадает. Больше подполковник ничего сказать не успел, в моей руке появился «вальтер», и грохнул выстрел. Тот зашатался, держась за грудь, из которой толчками текла кровь, и упал, невольно прислонившись к стене, а я, подойдя, хладнокровно выстрелил ему в голову, забрызгав содержимым черепной коробки стену, после чего, осмотрев шокированных свидетелей, поигрывая пистолетом, сказал:
Никто не посмеет шантажировать меня сыном, с каждым будет так же, как с этим ублюдком.
Сопротивления я не оказал, положил пистолет на стол и отошел. Разоружили меня бойцы комендантской роты, дальше после ареста трибунал. Уже на следующий день приговор. Звания и наград снова лишили. Погоны сорвали, а наград не нашли, как и документы на них. Ну, я уже научен опытом. Ха, снова, как только стал капитаном, и трибунал подозрительная тенденция. Удивило, что не вышку дали, я-то уже готовился на рывок уйти. Впрочем, и сидеть десять лет не собирался. Однако тут был сделан финт ушами. Меня вот вывели из камеры и в машину, дальше полевой лагерь, тут были офицеры, попавшие под трибунал. Почти сотня набиралась. Многие, как и я, лагеря получили. Смертные приговоры, если кому и были, уже приведены в исполнение, так что тут те, у кого сроки. В общем, одиннадцатого ноября вечером нас выстроили, и военюрист, при свете двух фонарей на столбах, зачитал постановление Генштаба тем, кто получили срок в десять лет и меньше, принудительно заменить лагеря штрафбатом. Не я один зло сплюнул. Не порадовали. Хм, что-то больно вовремя этот приказ, подозрительно, я даже до Воркутлага не доехал. Направление у меня туда было. Решил, что свалю по пути, все равно Горький не миновать, будем проезжать, сойду без разрешения, так сказать, сына на руки и сваливаю. Пока не знаю куда, вокруг сражения и войны, но я английский хорошо знаю, определюсь.
Вот скоты, как под руку решение это, сказал я соседу, бывшему майору, командиру гаубичного дивизиона, что потерял свой дивизион. Ошибка чужая, но его сделали крайним. Я пояснил: Я собирался утечь, пока перевозят на Север.
Странно это все, проговорил тот. Тебя, Герман, вообще шлепнуть должны были за убийство особиста. Десять лет это ниже минимума, что ты должен получить.
Вот и я думаю, что это все неспроста.
Сам где думал устроиться?
Не знаю, Казахстан, может, в Китай уйду. Подальше от войны
Строй обсуждал то, что сказал военюрист Нам дали на это время, но тут охрана пробежалась, и мы замолчали, вот и известили нас, что нашу группу направляют на пополнение одного из штрафбатов Второго Украинского фронта. Он как раз недавно из боя, понесли большие потери.