В Лебедяни он стал брать уроки музыки у местного настройщика фортепьяно. Он же был единственным учителем в городе, способным обучать игре на этом инструменте. Звали его все Варфоломеичем. Научившись играть на фортепьяно, Николай Иванович сочинил 23 пьески: польку-мазурку, марш-кадриль, которые были напечатаны в Москве, вальс и ещё что-то. Не так уж и плохо для купеческого сынка из провинциальной Лебедяни! Несомненно, он мог бы достичь в музыкальном образовании бóльшего, но жизнь, купеческая среда распорядились иначе.
Николай Иванович проявлял живой интерес и к литературе. В переписке с троюродным братом Николаем Петровичем, жившим на мельнице в 15 км (в с. Курапово? Б.Г.), обсуждал статьи, печатавшиеся в журналах «Московитянин» и «Отечественные записки», в том числе критические статьи В. Белинского и защищал его от всяких нападок. Советовал брату «вникнуть хорошенько в Отечественные записки Это лучший наш журнал, чуждый пошлых, истасканных китайских мыслей, которые проповедуют другие журналы. Словесность может быть только там, где есть общество, т.е. не стадо, а общество мыслящее, могущее понимать словесность. Литературой нельзя назвать несколько книжных лавок Это ещё только грамотность, а не литература», писал он. Это были вполне здравые и умные мысли, актуальные и в наше время.
Он написал также повесть «Свадьба», которая, по словам его сына-писателя С.Н.Игумнова, «отличается махровым романтизмом того времени», и 3 тетрадки стихов (68 штук), датированные в основном 18371845 годами. Большинство стихов любовного характера. Некоторые из них, как писал потом сын Сергей, недурны, как, к примеру, стихотворение «Желание ещё»:
Не в зале шумной и мятежнойПри блеске свеч, в толпе гостей,В летучем вальсе и небрежномЖелал бы встретиться я с ней.В святом восторге упоеньяОдин, вдали от всех людей,Я полон грусти и моленьяВсё сердце выплакать пред ней.О нет, в тиши благословенной,В томящий робкий час ночнойЖеланной встречей с незабвеннойЯ насладился бы душой.И в тихом медленном лобзаньиВесь скучный мир бы позабылИ жгучий поцелуй прощаньяЯ б вечно в сердце схоронил.Или вот стихотворение «Лебедянские красавицы»:
Я помню их изысканный нарядЖеланных уст небрежный звонкий хохот,Я не забыл их полный злобы взглядРечей насмешливых нескромный шёпот.За что ж меня злословили они?Что им во мне, безумце одиноком?За то ль, что не искал я их любви,Пред ними не страдал в тоске глубокой?Но, Боже мой! Любовь их, их враждаВ моих глазах так жалки, так ничтожны.Любить иль ненавидеть никогда,Мои друзья, их право невозможно.В этих и других стихах Николая Ивановича мы видим много фантазии и подражания другим поэтам, но они дышат искренностью. Не исключено, что некоторые мотивы были навеяны автору личными переживаниями. С.Н.Игумнов припоминает, что мать как-то говорила о том, что муж до женитьбы пережил серьёзную и неудовлетворённую любовь. Так что Николай Иванович был фигурой довольно романтичной, явно не вписывавшейся в купеческий быт.
Профессор Московской консерватории, ученик К.Н.Игумнова и автор книги о своём учителе Я.И.Мильштейн (19111981), очевидно, со слов К.Н.Игумнова, пишет о Н.И.Игумнове, что он «не проявлял особой индивидуальности и сильного характера в сущности, на всём, что бы он ни делал, лежала печать диллентантизма, ни один из интересов не преобладал у него исключительно зато отличался умом, вкусом и твёрдыми моральными убеждениями. К людям он относился сердечно и тепло, многим помог и словом, и делом. Взгляды его, особенно в вопросах общественной жизни, искусства и воспитания были весьма своеобразны».
И действительно: разделяя славянофильские воззрения, он одобрительно относился к народничеству и хождению в народ. Он преклонялся перед А.С.Пушкиным и поэзию любил больше прозы. Как вспоминал К.Н.Игумнов, «писал он очень гладко и складно, сначала даже менее всерьёз, а затем уже в шутку». Музыкальные вкусы его, по свидетельству сына, отличались почти пуританской строгостью: «для него существовал прежде всего Бетховен; к Моцарту он относился скептически; что касается Шопена, то он его принимал в очень небольших дозах постольку поскольку; ему эта музыка казалась чем-то несерьёзным, а вот Бетховен это да!» Он любил также М.И.Глинку, а в последние годы стал сочувственно относиться к П.И.Чайковскому.
В вопросах воспитания Н.И.Игумнов был основательно серьёзен и последователен. Всем детям он дал хорошее образование, не считаясь с материальными затратами, внимательно следил за их успехами и способствовал расширению их кругозора. Например, для младшего сына он делал всё, чтобы развить у него музыкальные и иные способности: он покупал ему ноты, художественные журналы, научные книги и пр.
В 40-е годы Николай Иванович ездил по делам в Таганрог, где закупал колониальные товары, оливковое масло, чай, а также местное донское и цимлянское вино. «Ездить приходилось, конечно, на лошадях, на перекладных, в тележке, разумеется, без рессор. Чтобы не так трясло, на сиденье делался переплёт из верёвок, и на него клали сено. Проехать приходилось в один конец около 800 вёрст», вспоминает Сергей Николаевич.
Поездки прекратились уже в 50-х годах после раздела огромной семьи, состоявшей из 2 братьев-стариков с 3 сыновьями и 6 уже взрослыми внуками, не считая женщин10. Все жили на усадьбе 2-этажного дома с 2-мя флигелями. При разделе там остались, кроме стариков, старшая ветвь Михайловичей. Пётр Степанович с семьёй переехал в дом на углу Соборной площади и переулка, идущего к церкви Рождества11. Иван Иванович с семьёй перешёл в новый только что отделанный дом, построенный рядом со старым. Торговое дело поделили тоже: мучное дело осталось за Иваном Ивановичем с сыновьями, бакалейное перешло к Петру Степановичу, ветвь Михаила Степановича получила лесную дачу с винокуренным заводом на востоке Лебедянского уезда.
Николай Иванович Игумнов женился в октябре 1852 года. Через 3 года, один за другим, умерли его дед и отец, и он стал главой семьи, в которой, кроме жены, были ещё 2 неженатых брата (Иван и Пётр) и сестра-девица Зинаида (её выдали замуж в Москву в начале 60-х годов). Брата Ивана выделили, в то время как Пётр, который был крёстным отцом почти всех детей Николая Ивановича и которого звали «папой Петей», остался невыделенным. У него, в отличие от Николая Ивановича, была хозяйственная жилка, поэтому всеми делами в семье распоряжался «папа Петя».
Николай же Иванович, доморощенный поэт и композитор, в течение 9 лет (185861, 186470) выбирался городским головой. В 1866 году, вспоминает Сергей Николаевич, «какой-то взбалмошный губернатор, кажется, Данзас», при объезде Лебедянского уезда осматривая пожарную команду, которая была гордостью города и всего уезда, придрался к какой-то мелочи и грубейшим образом накричал на Н.И.Игумнова. Тот хотел выйти в отставку, но лебедянцы уговорили его остаться и устроили губернатору «демонстрацию», дав своему голове торжественный обед с преподнесением Почётного Листа «от почётных граждан, купцов, мещан за шестилетнюю службу градским головою, справедливые и добропорядочные поступки по этой службе, которыми заслужил всеобще наше одобрение и благодарность» всего за 70 подписями.
Потом, в связи с изменением Положения о городах, Николай Иванович не служил, а состоял вплоть до 90-х годов гласным городской думы, избираясь почти все эти годы в члены Училищного Совета, а с 1867 года и до самой смерти почётным мировым судьёй по выбору земского собрания уезда. В последнем качестве он принимал участие в работе Окружного суда, приезжавшего в Лебедянь из Ельца 2 раза в год. Впрочем, земская и городская деятельность оставляли ему много свободного времени, которое он использовал на дела сооружённого ещё стараниями Степана Ивановича Игумнова Лебедянского (Новоказанского) собора, ктитором (старостой) которого он был с 1855 года до самой смерти. «Все улучшения и украшения храма за это время сделаны его стараниями со значительной затратой личных средств», пишет Сергей Николаевич.