«Договорились, Сонечка!» смотрел я на нее сквозь радужную слезную пелену.
10
Я заметил: везде, где со мной нет Соньки, мне невыносимо скучно. Тем более в деревне. И если я рассказываю о ней, то только ради события, которое той же важности, что и драка с Витькой Шихелем.
Мы отправились в путь второго июля во вторник. От города до деревни сто километров на поезде и тридцать на ожидавшем нас в райцентре колхозном грузовике. Следуя Сонькиному совету, я всю дорогу думал о ней. Пытался представить, что она будет делать без меня. Она, конечно, любит читать, но это не летнее занятие. Во всяком случае, книги, которые задают на лето, полностью читает только наша отличница Людка Смирнова. И получается, что Соньке надо будет ходить в кино и на пляж, где на нее будут не только пялиться, но и подкатывать чужие пацаны. Надо будет с кем-то гулять, да еще в этой ее коротенькой юбчонке, про которую мой старший товарищ щербато шутил: «Если дело так и дальше пойдет, женщины будут делать завивку и красить губы». Шутку я, хоть убей, не понимал, но улыбался понимающе. Да, подруг у нее полно, но всякая девчоночья компания притягивает к себе противоположный пол, а уж когда все перемешаются, можно ждать чего угодно. Ну и что, что она сказала, что только моя? Она моя, пока я рядом, а без меня она общая! Не удивительно, что к концу пути мысли мои стали чернее ночи. Если бы не дал отцу слово, что поеду с дедом и помогу ему, вот ей-богу бы не поехал!
Доехали, разгрузились у дома бабы Нюси, дедовой сестры и стали осваиваться. Дед пошел по родственникам и друзьям звать их к нам на вечер. Сам я был здесь последний раз восемь лет назад, и с тех пор тут многое изменилось. Особенно мои сверстники из тех, кто здесь еще оставался. В деревне было несколько сот дворов, и к вечеру наша изба была полна народу. Я запутался, где у нас золовка, где деверь, кто шурин, сват и брат. Знал только, что для сестры деда я вроде как внучатый двоюродный племянник, для ее детей просто двоюродный племянник, а для детей их детей троюродный брат. Для прочих стариков и старух я был просто сын Катюхи Махеевой. Я обновил знакомство с моими двумя изрядно повзрослевшими братьями и тремя сестрами, а заодно с их друзьями. При виде подружки одной из сестер (шестнадцать лет, сарафан, веснушки, васильковые глаза, пшеничные волосы, спелые, потрескавшиеся губы) что-то внутри меня насторожилось. Она же без стеснения рассмотрела меня и воскликнула:
«Ох, Зойка, какой у тебя видный брат!»
«Да, Светка, мы Махеевы такие!» расцвела сестра.
Компания поделилась надвое: на одном конце стола преобладали пожилые, на другом молодежь, причем меня усадили рядом со Светкой. Постепенно изба наполнилась ровным гулом. Тон задавали старики вполне еще крепкие и задиристые. Деду было шестьдесят пять, остальным чуть больше или меньше. Тосты следовали один за другим, и мои несовершеннолетние братья и сестры с их друзьями и подругами нет-нет, да и прикладывались к рюмкам.
«А ты чё не пьешь?» поинтересовалась повеселевшая Светка.
«Нельзя. Спортсмен» коротко сообщил я.
«Ох, ты! И кто ты у нас?»
«Боксер»
«Народ, слышали? Мишаня у нас боксер и водку не пьет!» сообщила Светка.
«Чё, совсем?» удивился один из братьев, а другой пошутил:
«Ну, и хорошо, нам больше достанется!»
Дед здесь был душой компании. Его знали, им гордились, и когда пришло время, кто-то крикнул:
«Давай, Григорий Федотыч, гармонь!»
Появился баян, и полились одна за другой песни фронтовые и народные.
«Ну, всё, понеслась душа в рай! Теперь не остановишь. Пойдем, Мишаня, покурим» услышал я недовольный Светкин голос.
«Да я не курю»
«Все равно пойдем»
Мы вышли во двор, за нами вся молодежь. Закурили, заговорили о чем-то своем, деревенском, понижая голос и подаваясь лицом в сторону собеседника. Голубеющие сумерки молча, но настойчиво давали понять, куда дело клонится. Из ближайшего леска выползал низкий туман, остывающий воздух густел, пропитывался ароматной влагой, позванивал стылыми нотами. Я втягивал носом деревенскую парфюмерию с заметным духом земляники и вспоминал, как собирал ее здесь восемь лет назад.
«А что, земляника в этом году есть?» спросил я Светку, которая словно прилипла ко мне.
«Полно! откликнулась Светка. Хочешь, свожу»
«Посмотрим» уклонился я.
Оказалось, она бывает в нашем городе по делам сельмага, которым заведует ее мать.
«Знаю, знаю, чем вы там дышите! важно сообщила она. Дышать здесь надо, а не у вас!»
Я спросил, где она учится, и она ответила, что закончила восемь классов и больше ей не надо. Я хотел спросить про здешний культурный досуг, но тут на крыльцо вышла некая свояченица и крикнула:
«Мишаня, там тебя зовут!»
Я направился в избу, Светка с сестрами за мной.
«Мишка! встретил меня голос деда. Покажи, что ты умеешь! Изобрази нам Полет шмеля!»
«Так ты и на гармошке могешь? хохотнула Светка. Ну-ка, ну-ка!»
Я понял, что дед таким заготовленным образом передает мне фамильную эстафету, и подвести его я никак не могу. Я взял баян, мне подставили табуретку, я сел и пробежал по кнопкам вверх-вниз. Народ притих, и я выдал такого «Шмеля», какого не играл даже на экзамене! Оказывается, в деревне тоже умеют аплодировать, да еще как!
«Сколько ему?» громко спросил деда его старый друг.
«Пятнадцать»
«О как! А по виду совсем мужик!»
«Так он у меня еще боксом занимается!» наливался гордостью дед.
Ко мне подходили его друзья, хлопали по плечу и, обдавая луковым духом, хвалили так же энергично, как если бы костерёжили. Я пошел во двор и уже на самом выходе услышал:
«Ну, Федотыч, давай за молодую смену!»
Во дворе, за колкими верхушками далеких елей, присев на корточки, готовилась устремиться в небо полная луна.
«Может, она тоже видит сейчас эту красоту» подумал я.
11
Утром баба Нюся спросила:
«Мишаня, молочка парного не хочешь? У соседки взяла, своего-то теперь нет»
Я вспомнил, как давился им в мои малолетние утра и поспешил отказаться:
«Спасибо, бабуля, я теперь по утрам кофе пью!»
«Эх, совсем ты там у себя от природы отбился!» огорчилась баба Нюся.
Муж бабы Нюси погиб в войну и с тех пор дед с братом помогали ей, чем могли. После завтрака мы с дедом обошли ее хозяйство и наметили план работ. Надо было подправить крышу, забор, залатать щели в хлеву и сарае, еще кое-что по мелочи словом, все то, до чего по причине занятости не доходили руки ее сына и было не под силу двум ее внучкам.
«Это все ерунда! приговаривал дед. Главное, Мишка, в деревне это сенокос. Когда-то я любил косить. Мужик перво-наперво должен был уметь косить. Не драться, а косить. Как говорили, каждый, кто дорос, спеши на сенокос. Сейчас сестра корову не держит, так что сено заготавливать не надо»
Дед отпилил кусок доски и продолжил:
«Это же я упросил тебя Мишкой назвать Был у меня на фронте друг боевой Мишка Фадеев. Сколько мы с ним прошли! Погиб за месяц до конца войны Меня спас, а сам погиб На войне ведь как: кого-то ты спасаешь, кто-то тебя Так вот мы, бывало, лежим в поле и мечтаем, как после войны выйдем с косами на луг, да как махнем!..»
Дед вытер глаза рукавом рубахи и произнес в сторону:
«Эх, Мишка, Мишка Лежит теперь там где-то, а над ним чужая трава»
И глядя на меня:
«А ты живи, Мишка! Купайся, загорай, девок щупай! В общем, живи, на полную катушку!»
Какое тут живи! Не мог же я оставить деда наедине с молотком, топором, пилой и гвоздями! Так и колобродил с ним весь день, а как солнце покатилось за лес, пошел на речку. А там уже полдеревни и, конечно, Светка. О, да, ей нечего было скрывать. Как говорит мой дядя Леша: всё при ней и в лучшем виде. Возле нее терся незнакомый парень лет на пять старше меня. Увидев меня, Светка закричала:
«Мишаня! Ты, может, еще и плавать умеешь? А ну-ка, покажи!»
И я показал: с разбега сиганул в воду и в три маха достиг другого берега. Благо, речка была неширокая. Потом выплыл на середину и минут пятнадцать плескался там, пофыркивая. Когда выбрался на берег, Светка одобрительно разглядела меня и сказала: