Ну извини, бро, сегодня нет лит-ры, одноклассник толкнул меня плечом и унёсся вперед.
***
Слушай, а тебе никогда не хотелось сесть на "Харлей" и умчаться вдаль? мы уже спускались с крыльца, когда я задал Максу этот вопрос.
Какой "Харлей", Каспер? Ты велик-то освоил прошлым летом, он кинул в меня насмешливый взор, причём благодаря мне.
Никто не умаляет твоих заслуг. Я только хотел сказать и вдруг до меня дошло: он все равно не поймёт, хотя неважно, забей.
Парень усмехнулся:
Ты пугаешь меня всё больше.
Минут через десять мы стояли у развилки дорог.
На созвоне, Кас. Не гуляй допоздна по могильникам, приятель похлопал меня по спине, сворачивая направо.
До завтра, тихо отозвался я, как обычно, срезая частным сектором.
Иногда мне казалось, что во всем мире не найдётся души, способной меня понять. Но сегодня, лишь на мгновение, я почувствовал, что меня слушали. И это было по-настоящему.
В наушниках на репите заиграл "Беспечный ангел", а путь, представляющий собой череду солнечных полос и листьев, вывел меня к дому. Однако он был фикцией. Красивой бутафорией, что создаёт видимость тепла и уюта. Немного поразмыслив, отправился в свой истинный дом.
Проходя среди надгробий, я наслаждался бескрайним покоем. Возможно, звучит как абсурд, но лишь здесь я ощущал себя дома. Бросив рюкзак рядом с деревом, что стало свидетелем всех моих тайных дум, я рухнул на землю. И, прислушиваясь к царству бесконечной тишины, почувствовал, как что-то упирается мне в спину.
Всего лишь ветка. Откинув нарушительницу покоя, я уцепился взглядом за корявый ствол.
"Не понял", буркнул себе под нос, обнаруживая на нем засечки, которых не замечал прежде.
Чуть ниже проходила расщелина, присыпанная землей. Откопав её, я увидел небольших размеров дупло. В нём загадочно сверкал глянец чёрной ручки, на конце которой был череп. Достав вещицу, я заметил рядом толстенную тетрадь. Интересно, чей это схрон?
Любопытство заставило меня сразу открыть находку. Но каково было мое огорчение, когда я понял, что вся тетрадь исписана текстом незнакомого мне языка. Плюс её листы украшали наброски, сделанные карандашом или чёрной ручкой.
"Что за манускрипт Войнича?" улыбнулся я, ненароком узнав одну из букв. Правда, она имела какое-то неестественное направление.
Решив проверить догадку, я включил на телефоне фронтальную камеру и навёл на страницу. Ну конечно, зеркальное письмо! И как я сразу не понял?
Первая фраза, которую мне удалось разобрать: "Жизнь это всегда игра в одного".
Доминантный ген
Вообще все меня звали бродягой, негодным мальчишкой и так часто укоряли в разных дурных наклонностях, что я наконец и сам проникся этим убеждением.
В. Г. Короленко «Дети подземелья»
Жизнь это всегда игра в одного. И чем раньше это поймёшь, тем лучше. Не будет ложных надежд и представлений, не будет сомнений.
Всё становится предельно ясно: никто не заинтересован в твоём успехе. Всем плевать на твое благополучие! Каждый барахтается в пучине собственных проблем и страхов.
Поэтому иди один, учись и развивайся самостоятельно. А, если придётся, спасай себя сам.
Истина, которую я твёрдо усвоила за свои пятнадцать. Истина, в которой мне пришлось убедиться, когда уходила мама.
Я сидел на кухне с ручным зеркалом, что отрыл в маминой тумбочке, и переводил мемуары какой-то девчонки. Она писала зеркально. Но, что поражало больше всего, буквы не скакали, а выглядели идеально ровными, словно писать подобным образом было для нее в порядке вещей.
Сегодня я впервые взялась за дневник, который она мне оставила. Хотя сохранить страницы чистыми казалось весьма соблазнительным, я всё же осмелилась начать. Начать свою историю.
Сколько себя помню, я всегда рисовала. Возможно, у меня это в крови. Чего ещё ожидать от ребёнка искусствоведа?
Правда, с самого детства в моем творчестве присутствовала некая странность. Я начинала рисовать с ног. Людей, животных, да все, что угодно, я непременно рисовала снизу вверх.
Позднее эта странность отразилась и на письме. В пять лет я начала писать неправильно. То есть не так, как другие дети. Все мои буквы были развёрнуты на 180 градусов, а разобрать их можно было только, поднеся зеркало.
Как ни странно, мама не забила тревогу. Она даже обрадовалась, решив, будто я особенная. Всерьёз поверила, что я долбаный ребёнок индиго. А я всего лишь неверно выводила буквы.
«Ты знаешь, что Леонардо да Винчи тоже писал зеркально?» в восторге щебетала она.
Но ведь я не была Да Винчи. Даже близко.
К счастью, в школе мою особенность удалось исправить. Меня научили быть нормальной. И, несмотря на то, что в тетрадках временами проскальзывали зеркальные буквы, в целом мое письмо стало сносным.
Сейчас я смогла полностью избавиться от этого. Смогла ли? Или «Привычка свыше нам дана: замена счастию она?»
Я усмехнулся с внезапного цитирования Пушкина. Неужто кто-то ещё такое читает? Посмотрев в окно, я отметил, как сумерки неторопливо застилают город, погружая его в лиловую дымку.
Встал с места и щёлкнул выключателем. Искусственный свет резко ударил по глазам, привыкшим к полумраку, отчего я болезненно зажмурился.
Достав из морозилки блинчики, я сунул их в микроволновку и улыбнулся, вспоминая, как разогревал точно такие же бабушке в ее последний год. Каждая минута рядом с ней была наполнена смыслом.
Накрыв себе скромный ужин, глянул на часы. Мама опять на сутках, а значит, мне никто не помешает.
Я перевернул страницу дневника:
Она обещала забрать меня, когда я окончу школу. Показать настоящую Италию. А мне куковать ещё целых два года. Статья-то звонковая: 11 лет. И где, спрашивается, справедливость?
Я не горела желанием оставаться с отцом. Знала, что ничем хорошим это не кончится. Но если мама этого хочет, я могу потерпеть. Ради неё я готова терпеть, сколько нужно.
Маленькой я много слышала от неё про Италию. Когда она училась в художке, преподаватель по истории искусств повезла их туда. В тот момент мама окончательно и бесповоротно влюбилась в эту страну.
Она рассказывала, как флорентийские художники неуклонно пишут на асфальте, и повсюду можно встретить репродукции самых известных шедевров Ренессанса. Здесь ты найдёшь Рафаэля и Тициана, Боттичелли и, конечно же, Леонарда.
"Представь себе, "Рождение Венеры" прямо у тебя под ногами", с нотками ностальгии делилась мама.
Она вспоминала, как на витринах Венеции пестрели карнавальные маски, затмевающие своей яркостью огни мегаполиса; насколько необыкновенное там лимонное мороженое и как они проезжали под мостом Риальто под аккомпанемент обаятельного гондольера.
А когда по детскому незнанию я спрашивала:
Что такое гондолы?
Она непременно отвечала:
Это узкие лодочки, бороздящие артерии Венеции.
В то время Венеция звучала для меня как мечта. Хотя кого я обманываю? Она до сих пор остаётся мечтой.
Без голоса в гондольерах делать нечего, с неизменной прямотой чеканила мама, они обязательно должны петь.
А о чём поют гондольеры?
О любви, конечно, ни на секунду не сомневалась она.
Мама по фрагментам выстраивала для меня этот дивный мир, так непохожий на наш.
Когда мы были в стеклодувной мастерской, однажды начала она, нам открыли тайну венецианских зеркальщиков.
Я слушала, затаив дыхание.
Венецианские зеркала всегда пользовались популярностью, продолжила мама, и неспроста. На острове Мурано, недалеко от Венеции, мастера создавали лучшие в мире изделия из стекла. Они не только чётко передавали изображение, но и делали отражаемый мир более привлекательным. Любой, кто смотрелся в такое зеркало, видел себя необычайно красивым, куда лучше, чем в жизни.